Марли и мы - Грогэн Джон (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗
В то утро, когда нам нужно было ехать к врачу, я отпросился с работы и, как проинструктировал нас доктор, захватил чистую кассету, чтобы мы могли сделать для истории первые, пусть и нечеткие снимки нашего ребенка. Прием имел целью не только осмотр, но и консультацию. Акушерка должна была ответить на все вопросы, обмерить живот Дженни, послушать, как бьется сердце ребенка, и, конечно, показать нам крошечное существо, что жило внутри моей жены.
Мы приехали в девять утра, все в предвкушении. Акушерка, спокойная женщина средних лет с британским акцентом, провела нас в маленькую смотровую и сразу же спросила:
– Хотите услышать, как бьется сердце вашего ребенка?
Как же иначе, ответили мы. Мы внимательно прислушивались, пока она водила по животу Дженни чем-то вроде микрофона, подсоединенного к динамикам. Мы сидели с застывшими на лицах улыбками, напряженно пытаясь услышать сердцебиение малыша, но в динамиках раздавался лишь непонятный шум.
Акушерка сказала, что в этом нет ничего необычного.
– Все зависит от положения плода. Иногда вообще нельзя ничего услышать. А возможно, еще слишком рано. – Она предложила сразу перейти к аппарату УЗИ. – Давайте посмотрим на вашего малыша, – бодро предложила она.
– Наш первый взгляд на младенца Гроги, – подхватила сияющая Дженни, поворачиваясь ко мне.
Акушерка провела нас в кабинет УЗИ и велела Дженни лечь на кушетку, рядом с которой был расположен монитор.
– Я принес пленку, – сказал я, помахав кассетой.
– Пусть пока она побудет у вас, – ответила акушерка, подняла блузку Дженни и начала исследовать ее живот инструментом, по форме и размеру напоминающим хоккейную шайбу. Мы уставились на экран компьютера с непонятным бесцветным изображением.
– Хмм, этот, кажется, ничего не улавливает, – сказала акушерка абсолютно бесстрастным голосом. – Попробуем вагинальное УЗИ, так вы узнаете гораздо больше подробностей.
Она вышла из кабинета и вернулась через несколько минут с другой медсестрой, высокой крашеной блондинкой с монограммами на ногтях. Медсестру звали Эсси. Она попросила Дженни снять трусики и ввела датчик с надетым на него презервативом в ее влагалище. Акушерка оказалась права: изображение было куда более четким. Она навела фокус на то, что напоминало крошечный темный мешочек на бесцветном фоне, и одним щелчком мыши увеличила его, потом еще раз и еще. Однако, несмотря на все старания, мешочек казался нам пустым и бесформенным. Где маленькие ручки и ножки, которые должны быть к десятой неделе, по утверждениям авторов книг для беременных? Где крошечная головка? Где бьющееся сердце? Дженни изо всех сил вытягивала шею, чтобы увидеть изображение на экране. Она все еще надеялась и спрашивала, изнывая от нетерпения и изредка нервно посмеиваясь:
– Ну, что там?
Мне хватило одного взгляда на лицо Эсси, чтобы понять, что ответ был не тем, который мы хотели услышать. Внезапно я понял, почему она ничего не говорила, пока увеличивала изображение. Она ответила Дженни ровным голосом:
– Не совсем то, что вы ожидали увидеть к десяти неделям.
Я положил руку на колено Дженни. Мы оба продолжали всматриваться в комочек на экране, будто могли вернуть его к жизни.
– Дженни, я думаю, есть проблема, – продолжала Эсси. – Сейчас я позову доктора Шермана.
Пока мы сидели в тишине, я понял, что имеют в виду люди, когда рассказывают о том, как у них перед обмороком в глазах начинают плыть черные точки. Я чувствовал, как кровь отливает от щек и как звенит в ушах. Если я не сяду, подумалось мне, я упаду. Насколько ужасно это будет выглядеть? Моя сильная жена, стоически перенесшая неприятное известие, и ее муж, лежащий без сознания на полу, в то время как медсестры пытаются вернуть его к жизни с помощью нашатыря? Я присел на край кушетки, одной рукой взяв Дженни за руку, а другой гладя ее по шее. Глаза жены были полны слез, но она не плакала.
Доктор Шерман, высокий мужчина с запоминающейся внешностью, несколько резковатый, но в то же время приветливый, подтвердил, что зародыш мертв.
– Сомнений быть не может, мы бы обязательно услышали сердцебиение. – Он тактично пересказал нам то, что мы уже знали из прочитанных книг. Что одна из шести беременностей оканчивается выкидышем. Что таким образом природа отсеивает слабых, отсталых, с серьезными нарушениями. Видимо, помня, как сильно беспокоилась Дженни относительно спреев от блох, он добавил, что мы ни в чем не виноваты. Он дотронулся рукой до щеки Дженни, наклонился, будто хотел поцеловать ее, и сказал:
– Мне очень жаль. Вы сможете повторить попытку через пару месяцев.
Мы с Дженни молчали. Чистая кассета вдруг оказалась совершенно ненужной. Было очень больно смотреть на нее и вспоминать о нашем слепом наивном оптимизме. Я спросил у врача:
– Что нам теперь делать?
– Нужно удалить плаценту, – сказал он. – Сто лет назад вы бы и не узнали, что у вас выкидыш, пока не началось бы кровотечение.
Он предложил нам переждать выходные и вернуться в понедельник на операцию, во многом напоминающую аборт, при которой зародыш и плацента удаляются из матки. Но Дженни хотела поскорее забыть обо всем этом, как о кошмарном сне, да и я тоже.
– Чем скорее, тем лучше, – сказала она.
– Хорошо, – согласился доктор Шерман, ввел Дженни специальный препарат и скрылся. Мы услышали, как он, пройдя по коридору, зашел в соседнюю смотровую и принялся шумно поздравлять будущую маму, добродушно подшучивая над ней.
Оставшись одни, мы с Дженни крепко обняли друг друга и сидели так, пока не раздался легкий стук в дверь. Вошла пожилая женщина с пачкой бумаг.
– Мне очень жаль, дорогая, – посочувствовала она Дженни. – Мне так жаль. – Она показала документ, который нужно было подписать: расписку, что клиент ознакомлен с рисками, с которыми сопряжена операция.
Когда доктор Шерман вернулся, он развил бурную деятельность. Он ввел Дженни сначала валиум, потом промедол, и операция прошла быстро, хотя, может, и не совсем безболезненно. По крайней мере, у меня было такое впечатление, что лекарства начали действовать уже после окончания операции. Все было позади, а Дженни лежала почти без сознания.
– Смотрите только, чтобы она не переставала дышать, – сказал доктор, выходя из кабинета. Я не поверил своим ушам. Разве следить за тем, чтобы она не переставала дышать, не его работа?
В документе не говорилось: «Пациент в любой момент может перестать дышать из-за передозировки барбитуратов». Но я делал то, что мне велели. Я громко разговаривал, растирал жене руки, слегка похлопывал ее по щекам, твердил что-то вроде: «Эй, Дженни! Как меня зовут?» Но она умерла для мира.
Через несколько минут к нам заглянула Эсси. Бросив мимолетный взгляд на бледное лицо Дженни, она исчезла, но буквально через несколько секунд вбежала с мокрым полотенцем и нашатырем, который сунула Дженни под нос, и держала там, казалось, целую вечность, прежде чем та слабо шевельнулась. Я продолжал громко разговаривать с женой, приказывая дышать глубоко, чтобы воздух долетал до моей ладони. Ее кожа была мертвенно-бледного цвета. Я пощупал пульс: 60 ударов в минуту. Я лихорадочно прикладывал мокрое полотенце к ее лбу, щекам, шее. Наконец Дженни пришла в себя, но было видно, что она очень слаба.
– Ты заставила меня поволноваться, – выдохнул я. Она безучастно посмотрела на меня, будто пытаясь понять, почему это я из-за нее волновался, и снова отключилась.
Через полчаса медсестра помогла ей одеться, и мы поехали домой, получив следующие рекомендации: в течение двух недель Дженни нельзя принимать ванну, плавать, пользоваться тампонами, заниматься сексом.
В машине Дженни прислонилась к стеклу и уставилась в окно, храня безразличное молчание. Глаза у нее были красные, но она не плакала. Я напрасно искал слова утешения. Действительно, что я мог сказать? Мы потеряли нашего ребенка. Да, я мог убедить ее, что мы попытаемся еще раз. Я мог напомнить, что многие пары проходят через подобное. Но она не хотела ничего слышать, а я не хотел ей ничего говорить. Когда-нибудь мы сможем спокойно обсуждать происшедшее. Но не сегодня.
