Бродяги Севера - Кервуд Джеймс Оливер (книги бесплатно без регистрации txt) 📗
Они пошли дальше. Два томительных часа Мики следовал за Неевой, и по мере того как опадали опухоли на его теле, пустота в его желудке становилась все больше. Голод превращался в мучительную пытку. Но он не находил никакой еды, хотя Неева на каждом шагу обнаруживал какие-то свои лакомства. К концу этих двух часов список кушаний, поглощенных медвежонком, достигал внушительных размеров. В числе прочего он включал десяток зелено-черных жуков, бесчисленное множество других насекомых, как твердых, так и мягких, целые селения рыжих и черных муравьев, несколько жирных личинок, извлеченных из глубины трухлявых пней, горсть улиток, лягушонка и яйцо-болтун, извлеченное из покинутого гнезда куропатки, свившей его на земле под густым кустом, а из растительных блюд — две порции съедобных корней и одну заячью капусту. Время от времени он сгибал молодые топольки и отъедал нежные верхушки. Еще он совал в рот все натеки еловой и сосновой смолы, какие успевал заметить, а иногда разнообразил завтрак молоденькой травкой.
Мики вслед за ним перепробовал немалую часть его рациона и съел бы лягушонка, если бы Неева его не опередил. Сосновая и еловая смола залепила ему зубы и была такой горькой, что его чуть не стошнило. Понять, чем улитки отличаются от камешков, он так и не сумел, а так как пробовать жуков он начал с так называемого жука-вонючки, то повторить этот опыт больше уже не рискнул. По примеру Неевы он откусил верхушку молодого побега, но это был не тополек, а волчье лыко, и от жгучего сока его язык на полчаса потерял всякую чувствительность. В конце концов он пришел к заключению, что из всего меню Неевы он еще как-то способен есть только траву.
Вот так Мики изнывал от голода, пока его спутник непрерывно пополнял пеструю коллекцию в своем желудке и становился все веселее. По правде говоря, Неева был совершенно счастлив и, выражая свое удовольствие, то и дело блаженно урчал. К тому же опухоль на его правом глазу быстро спадала, и к нему почти вернулось нормальное зрение. Несколько раз, обнаружив новое скопление муравьев, он дружелюбным повизгиванием приглашал Мики принять участие в пиршестве.
До полудня Мики послушно плелся за медвежонком как привязанный. Однако, когда Неева неторопливо раскопал шмелиное гнездо, прихлопнул четырех его обитателей и с аппетитом съел их, терпенью щенка пришел конец. Он сообразил, что ему следует самому позаботиться о собственном пропитании и поохотиться на какую-нибудь съедобную дичь. Эта мысль вызвала у него острое волнение. К этому времени его глаза уже совсем открылись, а онемение в теле почти прошло. В нем взыграла кровь его разнообразных предков, и он принялся рыскать вокруг самостоятельно, вынюхивая подходящую добычу. Вскоре он почуял соблазнительный запах и пошел на него, но почти тотчас же шарахнулся в сторону: из-под самого его носа, оглушительно гремя крыльями, вспорхнула куропатка. В первую минуту щенок даже испугался, но этот испуг только усилил переполнявшее его возбуждение. А несколько минут спустя, сунув нос под кучу валежника, он наткнулся на свой обед. Это был Вабу, крольчонок. С быстротой молнии Мики стиснул зубами его спину. Неева, услышав треск сухих веток и писк крольчонка, оторвался от муравьев и поспешил туда, откуда доносились эти звуки. Писк почти сразу оборвался, Мики задом выполз из-под валежника и, торжествуя, предстал перед Неевой с Вабу в зубах. Крольчонок уже перестал биться, и Мики со свирепым рычанием начал терзать неподвижную тушку. Неева, ласково похрюкивая, подошел поближе. Мики зарычал еще более свирепо. Однако Неева не устрашился и продолжал негромким заискивающим урчанием выражать свою глубокую симпатию к Мики, а сам тем временем обнюхивал крольчонка. Мики вдруг перестал рычать. Возможно, он вспомнил, с каким радушием Неева пытался угостить его своими жуками и муравьями. Но как бы то ни было, крольчонка они миролюбиво съели вместе до последней косточки, до последнего клочка шкурки, и тогда Неева впервые после смерти своей матери присел на толстые задние лапы и высунул красный язычок. Эта поза у него означала высшую степень сытости и превосходное настроение. Для полноты блаженства ему требовалось еще только одно: хорошенько вздремнуть. И, лениво потянувшись, он поглядел по сторонам в поисках подходящего дерева.
У Мики же приятная сытость вызвала, наоборот, бурную жажду деятельности. Поскольку Неева всегда тщательно пережевывал любую пищу, а Мики имел обыкновение глотать не жуя, на долю щенка пришлось добрых четырех пятых тушки, и он больше не испытывал голода. Зато впервые после того, как они с Неевой сорвались в воду с челнока Чэллонера, Мики как следует осознал, насколько переменились его судьба и вся окружающая обстановка. Впервые в жизни он сам добыл себе обед и впервые в жизни попробовал сырого мяса, и эти два обстоятельства привели его в неистовое возбуждение, которое, естественно, заглушило всякое желание прилечь и вздремнуть на солнышке. Теперь, когда ему открылась прелесть охоты, в его неуклюжем щенячьем теле пробудился древний инстинкт всего собачьего рода, и он готов был гоняться за дичью до изнеможения. Но тут Неева как раз отыскал себе удобную постель.
Вне себя от изумления, Мики следил за тем, как Неева неторопливо карабкался по стволу большого тополя. Мики приходилось видеть, как по деревьям лазают белки, и это казалось ему не менее естественным, чем способность птиц летать, но за действиями Неевы он следил в полном ошеломлении. И только когда медвежонок удобно растянулся на широкой развилке, Мики наконец выразил свои чувства вслух. Он недоверчиво затявкал. Потом обнюхал низ ствола и без особого энтузиазма, в свою очередь, попробовал взобраться на него. В результате он довольно болезненно хлопнулся спиной о землю и пришел к выводу, что щенкам, в отличие от медвежат, по деревьям лазать не полагается. Огорчившись, он отошел от тополя шагов на двадцать, сел и начал обдумывать положение. Он никак не мог понять, что, собственно, Нееве понадобилось на дереве. Жуков он там явно не искал. Мики несколько раз вопросительно тявкнул, но Неева не ответил. В конце концов щенок отказался от попытки привлечь внимание своего приятеля и с унылым визгом растянулся на земле.
Однако спать Мики не собирался. Ему вовсе не хотелось отдыхать. Он был бы рад немедленно продолжить исследование таинственных и манящих лесных дебрей. Безотчетный страх, который томил его все время, пока он не поймал крольчонка, теперь бесследно исчез. За те две минуты, которые он провел под кучей валежника, чудодейка-природа успела научить его очень многому. Эти две минуты совсем преобразили Мики: из беспомощного, боязливого щенка он стал самостоятельным молодым псом. Беспечное детство, которое затянулось из-за опеки Чэллонера, с этого момента принадлежало прошлому. Он поймал свою первую дичь, и жаркий восторг победы пробудил в нем все древние инстинкты. За те полчаса, которые он пролежал, ожидая, когда проснется Неева, Мики окончательно преодолел расстояние, отделяющее щенка от взрослой собаки. Он, конечно, не мог знать, что его отец Хелей был самой знаменитой охотничьей собакой в бассейне реки Литтл-Фокс и в одиночку справлялся со взрослым самцом карибу. Но он всеми фибрами своего тела ощущал это. В зове предков была неотразимая настойчивость. И потому, что он покорился этому зову и жадно ловил чутким слухом шепчущие голоса лесной чащи, он сумел различить тихое, монотонное похрюкивание Кавука, старого дикобраза.
Мики замер, прижимаясь к земле. Спустя мгновение он услышал легкое пощелкивание игл — на полянку вышел Кавук и поднялся на задние лапы в самой середине большого пятна солнечного света:
Кавук вот уже тринадцать лет вел мирное существование в этом уголке леса и теперь, на склоне лет, весил никак не меньше тридцати фунтов. В этот день он запоздал с обедом, но даже это все равно не омрачило его благодушного настроения. Зрение у него и в юности было скверным. Природа сотворила его, как и всех его сородичей, близоруким, возместив этот недостаток грозной броней из острых игл. Он не замечал Мики, от которого находился шагах в десяти, или делал вид, что не замечает. А Мики совсем распластался на земле, так как новообретенный инстинкт предупреждал его, что нападать на это существо было бы неблагоразумно.
