Дух Льяно-Эстакадо - Май Карл Фридрих (читать книги без сокращений TXT) 📗

Конягу его Хельмерс назвал козлом, но это шуточное сравнение имело под собой некоторые основания. Животное отличалось длинными ногами и производило впечатление очень загнанного. На голом кончике хвоста, теперь низко опущенном, торчало всего несколько коротких волосков, должно быть, исключительно привязанных к тому месту, на котором они выросли много лет назад. Теперь уже и нельзя было определить масть лошади — была ли она вороной, гнедой или рыжей, — потому что тело во многих местах совершенно лишилось шерсти, а там, где она сохранилась, цвет был таким неопределенным, словно на старой кобылке скакали еще во времена Великого переселения народов какие-нибудь свевы или гепиды 21. От гривы и следа не осталось. Непропорционально большая голова свисала так низко, что морда почти касалась земли и, кажется, едва могла держать длинные, толстые и лысые ослиные уши, которые ласково прижимались к нижней челюсти, словно огромные кожаные футляры. К тому же усталое животное закрыло глаза, как будто погрузившись в сон, и стояло в совершеннейшей неподвижности, являя собой непревзойденную картину тупости, физического бессилия, весьма достойного сожаления.

После того как владелец этой лошади поздоровался с хозяином, он спросил:

— Значит, место для меня есть? Может быть, и еда тоже?

— Конечно! Садись сюда! Здесь для тебя еще хватит мяса.

— Спасибо! Вчера у меня что-то испортился желудок, и сегодня говядина слишком тяжела для него. Лучше пошел бы цыпленок. Найдется у тебя хоть один цыпленочек?

— Почему же нет? Посмотри-ка! Вот бегают подходящие для жаркого.

Хельмерс указал на двух малышей, которые под защитой матери-наседки семенили возле стола, подбирая упавшие крошки.

— Прекрасно! — кивнул Фред. — Прошу об одном: пусть их приготовит твоя хозяйка.

— У нее нет на это времени. Да и не по вкусу ей ощипывать крохотулек, а служанки пошли на кукурузное поле.

— Кто говорит об ощипывании? Такого я никому не посоветую.

— Значит, курицу надо испечь или пожарить прямо с перьями?

— Парень, что ты обо мне думаешь! Неужели ты так плохо меня знаешь, что я кажусь тебе человеком, который совсем не умеет освободить курицу от перьев? Если ты сам об этом еще не слышал, я покажу тебе, как это делается.

Он отстегнул от седла двустволку, прицелился в цыпленка и нажал на спуск. Когда грохнул выстрел, его лошадка даже не пошевелила смеженными веками. Казалось, она настолько глуха, что не расслышала даже выстрел в непосредственной близости от себя.

Цыпленок рухнул замертво. А вестмен 22 поднялся и показал тушку всем собравшимся. К общему удивлению, на ней не осталось ни одного перышка, ее можно было сразу потрошить и жарить.

— Черт возьми! — засмеялся Хельмерс. — На этот раз ты напал на меня врасплох. Я бы мог подумать, что все сведется к одному из твоих фокусов. Как ты это сделал?

— Подзорной трубой.

— Чушь какая-то! Ты же стрелял из ружья?

— Разумеется. Но до того я наблюдал вас издалека через свою складную трубу и заметил молоденьких цыпок. Естественно, я принялся готовиться, чтобы предстать перед твоими сегодняшними гостями мастером на все руки.

— И можно узнать про эти приготовления?

— А почему же нет? Это же все игра. Вместо пули или дроби наложи изрядное количество железных опилок и целься так, чтобы заряд прошил птицу от хвоста к голове, тогда перья, если только они не слишком крепко держатся, будут полностью сбриты или опалены. Видишь, чтобы прослыть фокусником, совсем не надо изучать ни белую, ни черную магию. Вообще-то я лишь хотел поэффектнее явиться перед этими джентльменами, а цыпленка не хочу. Лучше уж я остановлюсь на жареных ляжках. Надеюсь, мне можно присесть?

— Конечно. Оба этих джентльмена — мои друзья и хорошие знакомые Олд Шеттерхэнда, которого они здесь поджидают.

— Олд Шеттерхэнд? — Плутишка Фред насторожился. — Это верно?

— Да. И Толстяк Джемми хотел приехать.

— Heigh day! 23 Да лучше такой новости ничего и не услышишь! Давненько уже хотел я увидеть этого Олд Шеттерхэнда, хотя бы издали, потому что нашему брату положено от таких людей держаться подальше. И вот теперь это желание исполняется. Это мне куда приятнее, чем находка золотой жилы. Меня бесконечно радует, что я попал сюда вовремя.

— Ты так же обрадуешься, когда узнаешь, что этот сэр — немец. Его зовут Фрэнк, и он мой коллега…

— Фрэнк? — прервал его фокусник. — Неужели Хромой Фрэнк?

— Черт побери! — изумился маленький саксонец. — Вы, значит, знаете мое имя? Возможно ли это?

Он говорил по-немецки, поэтому и Плутишка Фред отвечал на том же языке:

— Не удивляйтесь этому. Когда-то были другие времена, и в ту пору здесь происходило много и хорошего, и плохого, а сведения об этом при недостаточности сообщений на Дальнем Западе распространялись слишком медленно. Теперь же, если случается нечто выдающееся, то известие мгновенно разлетается от океана до мексиканской границы, от старого Фриско 24 до Нью-Йорка. Ваш смелый поход к Йеллоустоунскому парку уже хорошо известен, как и ваше имя, конечно. В каждом форте, в любом поселении, у всякого лагерного костра, за который сядут по меньшей мере двое, рассказывают об этой поездке и о тех, кто в ней участвовал. Таким образом, не удивляйтесь, что я знаю ваше имя. Траппер, который находился высоко в горах, у ручья Пятнистого Хвоста, говорил с Мох-авом, сыном Токви-тейса, а теперь, спустившись далеко к югу, прибыл в Форт-Арбакл, и всем, кого он встречал в пути, а значит, и мне, так подробно рассказывал эту историю, будто он сам ее пережил.

— Послушайте, — сказал Хромой Фрэнк, — кто знает, что там прибавили к этой истории между ручьем Пятнистого Хвоста и Форт-Арбаклом. Так мышь превращается в белого медведя, дождевой червь — в огромную змею, а из скромного охотника за бобрами и вовсе вырос знаменитый Хромой Фрэнк. Я охотно согласился бы, что мне противостояли одни геркулесы и минотавры 25, но не рискну утверждать большего, чем было на самом деле. Героев всегда украшала добродетель безудержнейшей скромности, поэтому все присочиненное я должен строжайшим образом отклонить и удовлетвориться монаршим плащом моего собственного превосходства. Если этого не сделать, то ни один человек больше не осмелится разговаривать со мной и моими спутниками. Поэтому я принял решение быть настолько снисходительным и доступным, насколько это возможно, и надеюсь, что вы это полностью признаете, учитывая мою прославленную эрудицию, а также события, происшедшие во время моего похода. Более на этом месте и в этот час я ничего не хочу добавить, потому что еще Небукаднесар, бывший богом грома у древних германцев 26, изрек: «Разговоры — лишь серебряная мелочь, тогда как молчание — купюра в пятьдесят марок!»

Лицо Фреда удивленно вытянулось, он вопрошающе посмотрел на Хельмерса. Тот шепотом объяснил ему: «Симпатичный оригинал». После этого фокусник понял, как ему вести себя. Приняв самое простодушное и непосредственное выражение, он сказал:

— Не надо никаких объяснений с вашей стороны. От упомянутого охотника я уже слышал о вашей образцовой скромности. Это, естественно, показывает ваши достоинства в крайне благоприятном свете и удесятеряет мое удовольствие от знакомства с вами. От всей души я хотел бы, чтобы вы приняли меня как друга. Дайте мне, пожалуйста, свою руку!

Он протянул руку Фрэнку. Тот быстро убрал свою за спину и ответил:

— Постой-ка, дражайший, не торопись! Дружбу я воспринимаю очень серьезно, потому что она покоится на фундаменте духовных связей всей земной гармонии. У меня тут был очень печальный опыт, и отныне я смогу соединиться с чьей-либо душой только после долгого и обстоятельного испытания, сплавленного с подлинным образованием. Все-таки недостаточное образование возбуждает только нечистую кровь. Когда я покупаю себе мебель, она должна быть из настоящего орехового дерева. Именно так обстоит дело и по отношению к духовно-жиботной области дружественных отношений. Итак, я должен поближе вас узнать, прежде чем мы будем на «Шмоллис» и «Видуцит» 27.