Черный охотник (сборнник) - Кервуд Джеймс Оливер (лучшие книги .TXT) 📗
Алан улыбнулся, когда услышал, что Вегарук упомянула о «духах», которых она не могла забыть, несмотря на все старания миссионеров. Он собрался было дать знать о своем присутствии, как вдруг чей-то голос раздался так близко, что до говорившего, казалось, можно было достать рукой.
— Доброе утро, мистер Холт!
Это была Мэри Стэндиш. Алан с удивлением всматривался напряженно в темноту.
— Доброе утро, — ответил он. — Я как раз шел к вам, но голос Вегарук привел меня сюда. Поверите, даже ледник кажется мне другом после моего пребывания в Штатах. Ты за мясом, Мамми? — громко крикнул он.
Коренастая сильная Вегарук повернулась, чтобы ответить ему. Когда старая женщина, ковыляя, приблизилась к нему, свет от свечи, вставленной в банку из-под томатов, упал на Мэри Стэндиш. Казалось, что луч света, прорезав темную бездну, внезапно осветил девушку. Ее глаза и волосы — не их красота и очарование, а что-то совсем другое, — вызвали в Алане неожиданный, непонятный трепет. Этот трепет остался и тогда, когда они вышли из мрака и холода на солнце, не дожидаясь Вегарук, которая задула свой «фонарь» и выбиралась теперь на свет с мясом в руках. Волнение не покинуло Алана и тогда еще, когда он и Мэри Стэндиш шли по тундре, направляясь к дому Соквэнны. Это был странный трепет, вызванный чувством, которого он не мог ни подавить, ни объяснить. Ему казалось, что девушка знает причину его состояния. С лицом, залитым румянцем, несколько смущенная, она сказала, что ждала его, что Киок и Ноардлюк предоставили в их распоряжение весь дом — и он может допрашивать ее без помехи. Несмотря на мягкий блеск глаз и пылающие щеки, вызванные чувством неловкости, в лице Мэри Стэндиш нельзя было заметить ни малейшего признака страха или колебания.
В большой комнате дома Соквэнны, устроенной по образцу его собственной, Алан уселся среди массы ярких цветов, распространявших нежный аромат. Девушка села около него и ждала, пока он заговорит.
— Вы любите цветы, не правда ли? — произнес Алан, сам тоже в некотором замешательстве. — Я хочу вас поблагодарить за цветы, которые вы принесли в мою хижину. И за другие вещи.
— Цветы — моя страсть, — ответила она. — И я никогда не видела таких цветов, как здесь. Ни таких цветов, ни таких птиц. Я никогда не думала, чтобы их так много было в тундре.
— Так же, как и весь мир не знает этого. Никто ничего не знает об Аляске.
Алан смотрел на девушку, пытаясь понять что-то необъяснимое в ней. Она знала, о чем он думает: его глаза выдавали странное волнение, овладевшее им. Постепенно краска сбежала с ее лица. Губы чуть-чуть сжались. И все же в выражении ее лица, когда она в нерешительности ждала допроса, больше не было намека на смущение, ни следа страха, ни малейшего признака, что наступил момент, когда ее тайна должна обнаружиться. В продолжение этих мгновений Алан не думал о Джоне Грэйхаме. Ему казалось, что Мэри Стэндиш опять напоминает ребенка, который пришел в его каюту и стоял там, прислонившись к двери, умоляя о помощи. Со своими мягкими блестящими волосами, светлыми прекрасными глазами, с сильно бьющейся жилкой на белой шее, она представлялась ему чуть ли не неземным существом. Девушка, судьба которой сейчас находилась в его руках, ждала момента, когда он будет разбивать ее хрупкие оправдания.
Несоответствие между видом девушки и тем, что он безжалостно, с намеренной грубостью собирался сказать и сделать, поразило вдруг Алана. И под влиянием внезапного отчаяния он протянул к ней руки и воскликнул:
— Мэри Стэндиш! Ради всего святого, скажите мне правду! Скажите, почему вы пришли сюда!
— Я пришла, — ответила девушка, глядя ему прямо в глаза, — потому, что знала, что такой человек, как вы, однажды полюбив женщину, будет защищать ее, хотя бы она и не была его женой.
— Но вы этого не могли знать до того, что произошло в роще!
— Нет, я знала. Я узнала это в хижине Элен Мак-Кормик.
Она медленно встала. Алан тоже поднялся с места, смотря на нее, как человек, оглушенный ударом. Первые проблески понимания странной тайны, окружавшей ее в то утро, заставили Алана пережить еще большее волнение. Он удивленно воскликнул:
— Вы были у Элен Мак-Кормик! Она дала вам это!
Мэри Стэндиш кивнула:
— Да. Мое платье, которое вы захватили с собой с парохода. Пожалуйста, не браните меня, мистер Холт. Будьте ко мне снисходительны после того, как вы выслушаете то, что я сейчас вам расскажу. Я была в хижине Мак-Кормик в тот день, когда вы вернулись в последний раз после поисков моего тела в море. Мистер Мак-Кормик не знал, но она знала. Я немного солгала, совсем немного для того, чтобы она, будучи женщиной, обещала не говорить вам, что я была там. Понимаете, я потеряла большую часть моей веры, все мое мужество почти покинуло меня — и я боялась вас.
— Вы боялись меня?
— Да. Я боялась всех. Я была в комнате, позади Элен Мак-Кормик, когда она задала вам… этот вопрос. И когда вы ответили, я окаменела. Я была удивлена и не поверила, так как не сомневалась, что после всего случившегося на пароходе вы презираете меня и предпринимаете поиски моего тела исключительно из чувства долга. Только через два дня, когда пришли письма к Элен Мак-Кормик и мы прочли их…
— Вы вскрыли оба?
— Конечно. Одно должно было быть прочитано сейчас же, а другое — как только меня найдут. А я нашлась. Может быть, это было не совсем благородно, но вы не можете требовать от двух женщин, чтобы они удержались от такого соблазна. А кроме того — я хотела знать.
Делая это признание, Мэри Стэндиш не отвернулась, не опустила глаз, а стойко выдержала взгляд Алана.
— И тогда я поверила. Я поняла по этому письму, что вы единственный человек в мире, который поможет мне, защитит меня, если я к нему приду. Но теперь во мне уже нет той решимости, и когда я кончу, то вы, вероятно, прогоните меня…
Алан снова увидел слезы в широко раскрытых глазах, слезы, которых девушка не пыталась скрыть. Но вдруг она улыбнулась так, как ни одна женщина никогда прежде не улыбалась ему. Несмотря на ее слезы, казалось, что ее охватила гордость, вознесшая ее выше всякого смущения. Воля, смелость и женственность рассеяли темные тучи подозрений и страха, накопившиеся в душе Алана. Он пытался заговорить, но язык плохо повиновался ему.
— Вы пришли… потому что знали, что я люблю вас… А вы?..
— С самого начала вы внушили мне большую веру в вас, Алан Холт.
— Это должно быть что-то большее, должны были быть другие причины, — настаивал он.
— Их две, — произнесла Мэри Стэндиш, и слезы исчезли из ее глаз, а щеки покрылись ярким румянцем.
— И это?..
— Одну вы не должны знать. Другая, если я вам скажу, заставит вас презирать меня. Я в этом уверена.
— Это имеет какое-нибудь отношение к Джону Грэйхаму?
Она склонила голову.
— Да, к Джону Грэйхаму.
В первый раз длинные ресницы скрыли от Алана ее глаза. В первое мгновение ему показалось, что решимость девушки исчезла. Она стояла, подавленная последним вопросом Алана. И все же ее лицо не только не побледнело, но даже загорелось еще ярче. Когда она опять подняла глаза, в них светился огонек.
— К Джону Грэйхаму, — повторила Мэри Стэндиш, — человеку, которого вы ненавидите и хотите убить.
Алан медленно направился к двери.
— Я сейчас же после обеда еду осматривать стада. А вы — желанная гостья здесь.
Он на одно мгновение остановился в дверях, заметив, как прерывисто вырывается дыхание из ее груди и что в ее глазах засветилось что-то новое.
— Благодарю вас, Алан Холт, — тихо произнесла она. — Благодарю вас!
Внезапно с губ девушки сорвалось легкое восклицание, которое заставило Алана остановиться. Казалось, она наконец перестала владеть собой. Алан обернулся, и несколько секунд они молча стояли друг перед другом.
— Я очень жалею. Очень жалею о том, что я таким тоном говорила с вами в ту ночь на «Номе». Я обвиняла вас в грубости, несправедливости и даже во многом еще похуже этого. Мне хотелось бы взять свои слова назад. Вы — исключительный, чистый, прекрасный человек. Вы готовы уйти и говорите, что я желанная гостья здесь, зная, что я запятнала свое имя связью с человеком, причинившим вам столько зла! И я не хочу, чтобы вы уходили. Вы заставили меня пожелать рассказать вам, кто я и почему я пришла сюда. И я надеюсь, что, выслушав меня, вы отнесетесь ко мне великодушно, как только сможете.
