Всадник без головы(изд.1955) - Рид Томас Майн (список книг .TXT) 📗
Но вряд ли где-нибудь, кроме прерий Техаса, можно встретить в такой ранний час бодрствующего человека.
На берегу реки Леоны, в трех милях от форта Индж, показалась фигура какого-то всадника. По манере сидеть на лошади, по костюму, серапэ на плечах, сомбреро на голове всякий, конечно, подумал бы, что это мужчина. Однако не следует забывать, что действие происходит на юго-западе Техаса — женщины там тоже ездят на лошади по-мужски и для этого соответственно одеваются.
Да, наш ранний всадник — не мужчина, а женщина. В этом легко убедиться. Стоит только посмотреть на маленькую ручку, которая держит поводья, на маленькую ножку в стременах, на изящную, женственную фигуру и, наконец, на великолепные волосы, свернутые узлом под полями сомбреро, и сомнений не останется, что перед нами женщина.
Это донья Исидора Коварубио де Лос-Ланос.
Мексиканской девушке только недавно минуло двадцать лет. Она жгучая брюнетка и очень хороша собой. Но красота ее — это красота тигрицы и внушает скорее страх, чем нежную любовь.
В ее лице незаметно никаких признаков слабости, ни тени пугливости. Твердость, решимость, отвага, незаурядный для женщины ум — вот что отражают эти юные черты. На смуглой коже разлит алый румянец, настолько яркий, что кажется — он не сойдет даже перед лицом смертельной опасности.
Девушка едет одна по лесистому берегу Леоны. Невдалеке виден дом, но она удаляется от него. Это гасиенда ее дяди, дона Сильвио Мартинеца.
Непринужденно и уверенно сидит молодая мексиканка в седле. Под ней горячий конь, но вам нечего беспокоиться о молодой всаднице — она прекрасно управляет своей лошадью.
Легкое лассо аккуратно свернуто на седельной луке. Исидора владеет этим оружием не хуже любого мексиканского мустангера и этим гордится.
Она едет не по большой дороге вдоль берега реки, а по боковой тропе, которая ведет от гасиенды ее дяди на вершину близлежащего холма, единственную возвышенность на низовьях Леоны. Взобравшись наверх, Исидора натягивает поводья, но не для того, чтобы дать отдохнуть лошади, а потому, что она достигла конечной цели своей поездки. В этом месте тропинка соединяется с проезжей дорогой; вблизи дороги — небольшая полянка величиной в два или три акра; она покрыта травой, но лишена древесной растительности. Это словно прерия в миниатюре. Колючие лесные заросли окружают полянку со всех сторон. Три едва заметные тропинки расходятся от нее в разных направлениях, прорезая чащу кустарников.
Исидора выехала на середину полянки и, остановившись там, потрепала по шее свою лошадь, чтобы та успокоилась. Хотя вряд ли это нужно было делать — крутой подъем настолько утомил коня, что он уже не рвался вперед и не проявлял нетерпения.
— Я приехала раньше назначенного часа! — воскликнула молодая всадница, вынимая золотые часы из-под своего серапэ. — А может быть, он и вовсе не приедет? Ах, если бы только он смог приехать!..
Что это — я вся дрожу? Это у меня нервная дрожь. Я никогда еще не испытывала такого волнения. Это страх? Да, вероятно…
Как странно, что я боюсь любимого человека, единственного человека, которого я вообще любила. Мое отношение к дону Мигуэлю вряд ли можно было назвать любовью. То был самообман, игра фантазии. К счастью, я быстро излечилась, увидя его трусость. Герой моих романтических грез сошел со своего пьедестала, и за этим последовало разочарование. Как я рада этому! Теперь же я просто ненавижу дона Мигуэля, узнав, что он стал… святые силы, неужели это правда, что он стал разбойником…
Но я бы не испугалась встречи с ним даже в этом уединенном месте…
Как это странно: бояться любимого человека, которого считаешь самым благородным, самым прекрасным из смертных, и в то же время не испытывать страха перед тем, кого глубоко ненавидишь, зная всю его жестокость и коварство!
И все-таки в этом нет ничего странного. Я дрожу не от страха перед опасностью, а лишь из страха оказаться нелюбимой. Вот почему я сейчас дрожу, вот почему я не могу спокойно спать по ночам с того самого дня, когда Морис Джеральд освободил меня из рук индейцев…
Я никогда не говорила ему о моих чувствах. И неизвестно еще, как он примет мое признание. Но он должен все знать. Я не могу больше терпеть эту мучительную неизвестность. Я предпочитаю отчаяние, даже смерть, если только мои мечты обманут меня…
А! Я слышу топот копыт. Это он? Да! Я вижу сквозь деревья яркую расцветку его костюма. Морис Джеральд обычно носит этот костюм. Неудивительно — он так ему к лицу…
Пресвятая дева! Я закутана в серапэ, на голове моей сомбреро… Он примет меня за мужчину! Долой эту безобразную маску! Я женщина, и он должен увидеть перед собой женщину!..
В одно мгновение Исидора срывает с себя серапэ и шляпу — едва ли быстрее могло произойти превращение на сцене. И вот на фоне зелени теперь вырисовывается легкая женственная фигурка и прекрасная головка, достойная резца Кановы. Слегка привстав, опираясь на стремена и наклонившись корпусом вперед, она вся превращается в ожидание.
Исидора не обнаруживает и тени страха, вопреки своим словам. Губы не дрожат, на лице незаметно бледности. Наоборот, ее взгляд, устремленный вперед, — призыв гордой любви, призыв орлицы, ожидающей своего орла.
Но вдруг… что за странная перемена? Золотая вышивка ввела ее в заблуждение. Всадник в мексиканском наряде — не Морис Джеральд, а Мигуэль Диаз.
Приподнятое, взволнованное состояние Исидоры переходит в уныние. Полная разочарования, девушка опускается в седло, и из груди ее вырываются тяжелые вздохи, близкие к возгласам отчаяния.
Эль-Койот заговорил первый:
— Здравствуйте, сеньорита! Кто бы ожидал увидеть вас среди этих тенистых зарослей?
— Это ни в какой мере не должно вас касаться, дон Мигуэль Диаз.
— Странный ответ, сеньорита. Конечно, это касается меня и должно меня касаться. Вы прекрасно знаете, как безумно я вас люблю. Дураком я был, когда признался, что я ваш раб. Вот это-то и охладило ваши чувства.
— Вы ошибаетесь, сеньор. Я никогда не говорила, что люблю вас. Если мне нравилось, как вы ездите верхом, и я об этом вам сказала, то, во всяком случае, из этого не следовало делать какие-либо выводы. Не вами я любовалась, а лишь вашим искусством наездника. И это было три года назад. Я была тогда еще девчонкой, а в этом возрасте такие вещи производят сильное впечатление. Поражает внешний блеск, а не моральные качества. Но теперь я стала старше, и вполне естественно, что ко многому стала иначе относиться.
— Но почему же вы внушали мне ложные надежды? Помните тот день, когда я укротил самого неистового быка и усмирил самую дикую лошадь в табуне вашего отца? Ведь ни один пастух не смел подойти к ним. В этот день вы улыбались мне, и в вашем взгляде я прочел признание в любви. Не отрицайте этого, донья Исидора! Я достаточно хорошо изучил людей и легко мог прочесть по вашему лицу, что вы думали и что вы чувствовали. Но сейчас все изменилось. Почему же? Потому, что я был покорен вашими чарами, или, вернее, потому, что имел глупость признаться в этом. А вы, как это обычно бывает у женщин, одержав победу и узнав об этом, потеряли интерес к побежденному. Это так, сеньорита, не отрицайте этого.
— Нет, это не так, дон Мигуэль Диаз. Я никогда ни словом, ни взглядом не признавалась в любви к вам. Вы были для меня просто искусным наездником, но не больше. Вы тогда были им или, по крайней мере, казались таковым. Но что вы представляете собой теперь? Знаете ли вы, что о вас говорят здесь, да и не только здесь, но и на Рио-Гранде?
— Я не считаю нужным отвечать на клевету — все равно, исходит ли она от друзей-предателей или же от лживых врагов. Я здесь для того, чтобы получить объяснения, а не давать их.
— От кого?
— От вас, прелестная донья Исидора.
— Вы слишком самоуверенны, дон Мигуэль Диаз. Не забывайте, сеньор, с кем вы разговариваете. Не забывайте, что я дочь…
— …одного из самых гордых плантаторов на Рио-Гранде и племянница не менее гордого собственника в Техасе. Я обо всем этом думал. Вспомнил также, что когда — то и я владел гасиендой, а сейчас — всего лишь охотник за лошадьми. Caramba! И что же из этого? Вы не из тех женщин, которые могут презирать человека из-за того только, что он небогат. Бедный мустангер, повидимому, может иметь у вас не меньше шансов на успех, чем владелец сотни табунов. И у меня есть доказательство вашего великодушия.