Ночь над прерией - Вельскопф-Генрих Лизелотта (книги бесплатно без .TXT) 📗

Когда солнце стало красным, как цветок кактуса, и скалы напротив засветились отраженным белым светом, Квини и бабушка переделали все работы, которые наметили сделать в доме и около него. Квини пошла тропинкой на другую сторону, на кладбище, и сказала старому Кингу, над могилой которого ветер покачивал желтые стебельки, что сын его завтра возвратится в родные места.

Ночью Квини улеглась напротив бабушки и вспоминала, как часто она в детстве забиралась к бабушке под одеяло. Сегодня ей тоже хотелось чувствовать участие человека, который вместе с ней надеялся и опасался. Нервы Квини стали точно струны, которые осторожно настраиваются рукой на нужный тон, и временами эти струны уже как будто и сами хотели запеть.

Утром Квини встала до солнца и наслаждалась последним ночным дыханием лугов, тихо веющим над землей; еще немного, и она, беззащитная, снова будет лежать под палящим зноем. На Квини было бирюзовое платье, в котором она была на родео, но безо всяких украшений. Лицо ее осунулось, глаза казались большими, потому что под ними залегли тени.

Бабушка сидела на лугу и, казалось, ни на что не обращала внимания, кроме как на красивые белые, желтые и голубые нити-щетинки дикобраза, которыми она осторожно обшивала кожаную полоску налобной повязки.

На другой стороне, на ранчо Бутов, уже тоже началось движение. Мальчик, племянник Мэри, гнал лошадей на пастбище. Мэри чистила свинарник. Когда в дверях показался Гарольд, Квини ушла за свой маленький дом и пыталась там, в тени, укрывшись ото всех, помечтать о новой картине. Должно же ей прийти в голову что-нибудь такое, что понравится супруге суперинтендента. Это было нелегко. Женщина с пепельными волосами была «эйр-кондишен», как бы сказал Стоунхорн.

Тихие часы прошли, наступило время собираться в дорогу, если Квини хотела в семь часов уже быть в агентуре. Она подошла к автомобилю, закрыла его верх, села за руль, осторожно, без громкого стука захлопнула дверцу. Завела мотор. Прислушалась. Он работал нормально. Она направилась по изрезанной колеями дороге вниз, а там по совершенно свободному шоссе поехала с хорошей скоростью.

Когда в семь часов в поселке агентуры открылись двери супермаркета, спорткабриолет стоял перед ним. Квини вошла, взяла тележку для покупок и поехала вдоль стенда. Сегодня она не собиралась экономить, она экономила для этого дня. Она купила большой кусок говядины, — бизоньего мяса из заповедника сегодня в продажу не поступало, его доставили только в школу и другие учреждения. Очень большой кусок говядины купила она. Она взяла также черного хлеба, чаю и несколько бутылок минеральной воды. Все связанное с жирами, молоком, сахаром не любили ни Стоунхорн, ни бабушка. Квини поэтому прошла мимо этой витрины, а вот некоторые фрукты она прихватила: яблоки, бананы, апельсины. Кассиршу порадовала относительно приличная сумма.

Она пристально посмотрела на Квини, но та опустила веки, потому что не хотела расспросов. Квини припомнился тот вечер, когда перед супермаркетом стоял Стоунхорн, и его «Хэлло!». И мгновенно пронеслось перед ее глазами все, что последовало за этой неожиданной встречей, вплоть до того момента, когда она стала женой Стоунхорна.

Квини положила покупки в кабриолет и поехала на стоянку перед канцелярией суперинтендента, стоянку, на которой обычно хватало места и для приезжих, и служащие претензий не предъявляли. Она осталась сидеть в машине. В восемь часов начинался рабочий день, и после восьми Квини рассчитывала увидеть появление другой машины, машины, которая доставит Стоунхорна. Сейчас ее ждать было еще рано.

В семь тридцать на улице показался автомобиль со стороны госпиталя. За рулем сидел Эйви, рядом с ним не было никого. Он подъехал вплотную к спорткабриолету и высунул голову в открытое окно. Квини открыла дверцу, потому что Эйви кивнул, приветствуя ее, и, видимо, хотел что-то сказать. Квини с нетерпением смотрела ему в лицо. Отечные щеки свидетельствовали о нездоровом сердце этого человеколюбца.

— Итак, сегодня! — сказал Эйви. — Ему пришлось нелегко, и состояние его неважное. Наберитесь терпения и не возлагайте сразу слишком больших надежд. Я к вам загляну… бай! 31

Он развернул автомобиль, поехал обратно и свернул, как заметила Квини, на дорогу, ведущую к больнице. Значит, он приезжал только ради нее.

Молодая женщина откинулась на спинку сиденья. У нее найдется целое море терпения, лишь бы возвратился ее муж.

Семь часов сорок пять минут. Подъехали на автомобилях заведующие отделами. Они издалека приветствовали Квини, и она приветливо отвечала.

Семь часов пятьдесят пять минут. Прибыли на службу суперинтендент и его заместитель. К ограде садика перед домом заведующих отделами уже прислонились два старых индейца, которые, конечно, стремились к Кэт Карсон, ведающей благотворительными средствами. Они казались сработанными из кожи. Не было жизни в их лицах.

Восемь часов. Нервы Квини напряглись, заныли, это бесполезное «нечто», назвал их однажды старый председатель индейского суда. Горло ей словно сдавило шнуром. Она неотрывно смотрела в ту сторону, откуда должен был приехать автомобиль из Нью-Сити.

Восемь сорок. Подъехал «Олдсмобил» — купе 32, подъехал в размеренном самонадеянном темпе известного спортсмена, который знает, что, если захочет, может всех обогнать. «Олдсмобил» остановился в том же самом ряду, что и Квини, через два стояночных места. За рулем сидел водитель лет двадцати — двадцати пяти с совершенно безразличным выражением лица. На заднем сиденье Квини увидела человека в сером костюме и рядом с ним своего мужа — Стоунхорна. Он был в белой рубашке — безукоризненно чистой, — черных джинсах и черной ковбойской шляпе — в одежде, в которой он уехал с суперинтендентом из своего дома. Одетый в серое вышел, за ним — Стоунхорн, и Квини по его взгляду поняла, что он заметил ее в закрытом кабриолете. Заметил — не поприветствовал. Квини смотрела обоим вслед: они вместе вошли в канцелярию суперинтендента.

Обычно жены индейцев тихо и недвижимо ждали в автомобилях, пока их мужья справляются с делами в учреждениях. Но Квини только в одном была индейской женой старого стиля, и больше ни в чем. Она была дочерью своего отца только в том, что ей самой ценным казалось, но больше ни в чем, с чем она, вроде бы должна была чувствовать себя связанной.

«Кто может мне помешать тоже войти в этот дом, в который вошел мой муж? Даже если складки упрека появятся в уголках рта Стоунхорна, я сделаю это».

Она вышла, взяла с собой ключ зажигания и пошла в приемную суперинтендента, в это просторное помещение, правая половина которого была отведена для работы секретариата. Она пробежала по красной дорожке, не спуская глаз с одетого в серое и своего мужа, которые уже входили через обитую мягким дверь к суперинтенденту. Стоунхорн не обернулся, но второй, который шел позади, закрывая дверь, еще глянул назад, — возможно, он услышал ее шаги.

У мужчины в сером костюме, примерно сорока — сорока пяти лет, лицо было невыразительное, непримечательное, но Квини почувствовала в его выражении своего рода профессиональную выучку. Она посмотрела на этого человека таким взглядом, что ему должно было это прийти в голову, должно было прийти еще и потому, что он имел соответствующие способности да и поднаучился еще быстро соображать, и он, продолжая еще держать дверь открытой, с полуусмешкой сказал:

— Миссис Кинг?

Квини своим обликом, манерой держаться, не делая ни единого движения, подтвердила его догадку.

Одетый в серое помедлил какую-то долю секунды.

За этот миг Квини разглядела через полуотворенную дверь суперинтендента за письменным столом, она смогла даже уловить важность, официальность его взгляда. Слева от него стоял Стоунхорн, большой, узкобедрый, в выжидательной, внешне равнодушной позе.

Мужчина в сером костюме решился:

— Миссис Кинг, прошу! Заходите вместе с нами.