Харка — сын вождя (Художник И. Кусков) - Вельскопф-Генрих Лизелотта (читать книги без регистрации txt) 📗
Харка направился к табуну. Он похлопал по спине своего коня и пошел в типи Четана. Харка был совершенно спокоен, ведь то, что он совершил сегодня ночью, имело в его глазах оправдание. Харка опустился на землю рядом с мальчиками и завернулся в одеяло. Сквозь сон улыбаясь, он представлял себе, как завтра на глазах всего лагеря он вместе с отцом будет стрелять из мацавакена. И конечно. Курчавый и Четан, как он обещал им, тоже сделают по нескольку выстрелов. А за то, что они подумали об его отце, они почувствуют стыд, и это — хорошо. Но Шонка никогда не должен держать в руках такого оружия.
Харка заснул и спал очень крепко. Даже когда он проснулся, то не сразу открыл глаза: он все еще вспоминал охоту на медведя, представил себе Старую Антилопу, сидящего на очаге, рыжеволосого стрелка, помечтал о предстоящем празднике по случаю удачной охоты. И тут вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Он открыл глаза. Перед ним стоял Татанка-Йотанка.
Харка похолодел. Но жизнь сделала его движения автоматическими при любой неожиданности, и он моментально сбросил одеяло, схватил ружье, которое лежало рядом, и поднялся.
Молча стоял он перед великим жрецом и вождем и смотрел прямо в глаза ему, пытаясь уловить, чего хочет жрец. Но лицо Татанки-Йотанки было непроницаемо, как маска, и он тоже молчал.
Жрец внимательно рассматривал мальчика, а мальчик рассматривал его. Харка был стройный, жилистый, ростом повыше, чем его сверстники. Его глаза, лоб, рот придавали лицу выражение решительности, свидетельствовали о бесстрашии и особой смышлености. Татанка-Йотанка слегка опустил веки. Да, он хотел получше разглядеть мальчика, но не хотел сам быть объектом наблюдения. По слегка опущенным уголкам губ жреца Харка определил, что тот явился не с радостным известием и не для того, чтобы засвидетельствовать свое почтение юному охотнику на медведей. На Татанке-Йотанке было праздничное платье. Накидка, покрывающая грудь и плечи, была богато и искусно вышита раскрашенными иглами дикобраза. На Татанке-Йотанке был головной убор из орлиных перьев, отделанный мехом горностая.
И тут Харка заметил, что в типи нет ни Четана, ни Курчавого. Не было и Уиноны. Одеяла, которыми покрывались женщины и дети, убраны. Когда же они успели уйти? Неужели он все проспал? И чего хочет от него жрец?
Чем больше молчал Татанка-Йотанка, тем больше росло беспокойство Харки.
Единственно, что Харке было вполне ясно, это двуствольное ружье и боеприпасы, которые он крепко сжимал в руках.
В типи было сумрачно: вход был закрыт и только уголья чуть светились в очаге. Снаружи доносился шум. Харка только теперь заметил его, потому что раньше все его внимание было приковано к жрецу. Слышались веселые возгласы, смех, топот множества ног по мягкой, поросшей травой земле. Видно, жители стойбища готовились к празднику в честь удачной охоты, к состязанию в стрельбе, к пиршеству с плясками и песнями. Харке показалось, что он различил голоса Курчавого и Четана, и он перестал чувствовать себя таким одиноким в этом противостоянии жрецу. Он снова был вместе со всеми, а стенки типи — эта преграда только для глаз, но не для ушей его, и не для проникающего повсюду предвкушения праздника. И хотя Харка не видел отца, воинов, этого белого человека, своих товарищей по играм, — представление об их присутствии было вполне отчетливым. Видимо, все уже искупались, натерлись жиром, причесались, вставили перья в налобные повязки, нарядились. Мужчины, юноши и мальчики уже, наверное, пробуют свои луки, с которыми выйдут на состязание. А женщины и девушки готовятся к роли зрителей и будут скоро приветствовать победителей и осыпать добродушными насмешками неудачных стрелков.
А он все приготовления проспал! И от этой мысли кровь прилила к щекам Харки. Ну конечно, Четан и Курчавый теперь засмеют его, а может быть, и добавят к его именам еще одно новое имя — Засоня.
Гость — знаменитый жрец племени дакота — успел уже надеть праздничное платье, а Харка стоял перед ним неумытый, непричесанный и даже не одетый.
Беспокойство овладевало мальчиком: ведь он ночью ходил подсматривать за отцом, он видел, как воины пили таинственный напиток, который сделал их сумасшедшими. Татанка-Йотанка — великий жрец, и он, наверное, уже знает, что Харка позволил себе ослушаться приказа вождя? Мальчику стало не по себе. Вдруг из-за этого ему не разрешат принять участие в празднике? Или, может быть, его ждет и что-нибудь худшее: он знал, что людей, которые нарушали запреты, убивали…
Но Татанка-Йотанка все молчал. Почему великий жрец так много времени уделяет мальчику? И Харка не шевелился. Он боялся даже глазом моргнуть. На лбу его выступили капельки пота.
И тут Татанка-Йотанка сделал еле заметное движение пальцем правой руки. Этот жест говорил: «Иди!» И мальчик подчинился. Как был он с ружьем в руках, непричесанный и неумытый, так и вышел с Татанкой-Йотанкой из палатки и пошел рядом с ним. Он не смотрел по сторонам и не хотел никого видеть. А те, кто попадался навстречу, тотчас замолкали, хотя только что говорили и смеялись.
Татанка-Йотанка прошел с мальчиком через площадку и открыл вход в типи, перед которой на шесте висел мацавакен пауни. Мальчик вошел в палатку.
Здесь было пусто. Татанка-Йотанка приказал мальчику сесть. Харка повиновался. Так же жестами жрец приказал ему оставаться здесь, молчать и не шевелиться.
И мальчик словно превратился в каменное изваяние.
Татанка повернулся и вышел.
Харка остался один.
Он не шевелился. Скрестив ноги, сидел он на земле у очага, в котором остывала зола. Ружье он положил на колени.
В типи проникало немного света, и Харка мог различить окружающие предметы. Пол был покрыт шкурами, на жердях висели удивительные вещи: шкуры змей и других животных, высушенные жабы, барабаны, маски, колпаки. С раннего детства мальчик был приучен к преклонению перед силой жреца, и мрачное, необыкновенное убранство его жилища усиливало в нем чувство нависшей опасности.
Радостный шум в стойбище постепенно затих, и его сменил другой, непонятный шум. До Харки доносились отдельные голоса, но слов было не разобрать. Все громче и громче звучали эти голоса, но не слышно было среди них ни голоса отца, ни голоса белого человека, который принес мацавакены и минивакен. Скоро отдельные голоса стало различить невозможно, только громкий гул проникал в типи.
Харка пытался представить себе, чем могут быть взволнованы люди. С наступлением утра должно было обнаружиться позорное поведение Старой Антилопы, Ворона и сыновей Ворона. Харке перестало казаться смешным то, что он видел ночью в типи отца. Он уже понимал, что необыкновенное поведение воинов, пораженных таинственной водой, — это позор, и догадывался, что это-то событие и вызвало в стойбище переполох. А он, Харка, который все видел, вынужден сидеть здесь в плену и молчать. И Харка все больше и больше верил в то, что жрец знает о его ночной вылазке. Порой ему начинало казаться, что оба жреца могут обвинить во всем Матотаупу и рыжеволосого стрелка, ведь именно они способствовали падению пяти воинов. Страх перед этим обвинением глодал мальчика, как червь. Харка уже давно предчувствовал, что Хавандшита задумал что-то недоброе, а теперь, после рассказа Далеко Летающей Птицы, старый Хавандшита представлялся ему в виде злого духа, распростершегося над воинами и великим охотником — Матотаупой. Татанке-Йотанке не находилось места в этом представлении: о великом жреце Харка мог думать только с большим уважением. Не находилось места в его видениях и для Рэда. Но рядом с Харкой как будто бы стоял хороший белый человек и смотрел задумчиво и печально.
Мальчик вцепился обеими руками в ружье и прижал его к коленям. Это было оружие, прекрасное оружие. Оно не было ни духом, ни чудом. И пусть оно когда-то принесло зло, сейчас оно подчинялось ему, Харке.
И Харка заговорил сам с собой: «Ты должен быть совершенно спокоен. Ты должен прислушиваться ко всему, что ты можешь услышать, будучи пленником жреца. И все, что ты услышишь и увидишь, ты должен как следует обдумать. Хау».
