Ориноко - Фидлер Аркадий (читать книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
И лишь ко мне туземцы приближались с опаской. Они едва осмеливались смотреть мне в лицо, исполненные страха и почтения, словно я был каким-то божеством. Только убедившись, что я такой же человек, как и все, к тому же дружески к ним расположенный, они понемногу осмелели.
— Люди говорят, ты везешь с собой много-много сокровищ, — смеясь, переводил мне Манаури.
Вождь буквально светился от радости — память о нем в людях за годы его неволи не умерла! Его помнили, признавали, с почетом встречали. Одно лишь огорчало: среди встречавших не было его брата Пирокая, нынешнего вождя рода, человека, как не раз говорил мне Манаури, неприветливого и завистливого. Впрочем, из старейшин вообще никто к нам на корабль не прибыл, и приветствовал нас лишь простой люд: воины и охотники. Зато приветствовали они нас сердечно и радостно.
На четвертый день после отъезда из Каиивы мы подплывали к резиденции верховного вождя Конесо. Селение называлось Серима и лежало на высоком сухом берегу реки Итамаки, окруженное прекрасным высокоствольным лесом. Болота поймы Ориноко сюда не добирались.
Последний день нашего долгого путешествия был пасмурным, жарким и душным, без малейшего ветерка, густая белая пелена горячих испарений скрывала солнце. Индейцы снова велели мне облачиться в капитанский наряд, а сами вырядились во всякие испанские рубахи и штаны, опоясались трофейными кинжалами и шпагами. Выглядели они странно и диковинно.
Меня поразила в этот день необычайная возбужденность Ласаны. Она пыталась о чем-то со мной поговорить, но в последние часы всеобщей суеты и приготовлений к высадке на берег выбрать для этого время все не удавалось. У нее было ко мне какое-то дело, я догадывался об этом по ее частым взглядам.
— Что с ней? — спросил я Арнака.
— Какие-нибудь бабские причуды, — пожал плечами юноша. — Бесится.
— Кто ее укусил?
Арнак не знал, а поскольку молодая индианка находилась неподалеку, я велел ее позвать.
— Что тебя тревожит, Чарующая Пальма? — спросил я прямо. — Тебе что-нибудь нужно?
— Нет…
Индианка смутилась и стала еще привлекательней. Она потупила огромные свои глаза, прикрыв их длинными ресницами.
— Ты чего-нибудь боишься?
— Да, боюсь, — призналась она.
— Все радуются, а ты боишься? Чудеса! — шутливо заметил я.
— А Манаури? — возразила она, и уголки губ ее упрямо дрогнули. — Разве он тоже радуется и спокоен?
— Он — другое дело! Он вождь, а ты молоденькая женщина.
— Вот видишь, ты сам говоришь: молоденькая женщина! — повторила она с ноткой какого-то вызова.
— И к тому же хорошенькая, — добавил я, окидывая ее взглядом.
Нет, на этот раз Ласана против обыкновения не склонна была шутить. Ее что-то тяготило.
— Ну хорошо, чего же ты все-таки боишься?
— Земли! Племени боюсь, законов племени… Разлуки…
Все это звучало довольно загадочно, но сейчас не оставалось ни времени, ни возможности разбираться в сложностях индейских обычаев.
— Ян! — Голос индианки звучал чуть ли не торжественно, лицо ее было серьезно. — Возьми меня под свою защиту.
— Тебя, Ласана?!
— Да, Ян! Меня, меня, женщину, ты, мужчина!
Она сказала это так наивно и простодушно, что я едва не рассмеялся. Вот так задачку задала мне красавица! Ну как ей откажешь?!
— Хорошо, я беру тебя под свою защиту, Чарующая Пальма!
ВОЖДЬ КОНЕСО
Итамака, река не очень широкая, но необычайно глубокая и даже здесь подверженная влияниям приливов и отливов далекого океана, позволила нам подойти на шхуне почти к самому берегу. С суши перебросили на палубу несколько бревен, и по ним мы сошли на землю.
Мы высадились в самом центре деревни. Серима застроена была редко. Хижины по здешнему индийскому обычаю стояли разбросанно, далеко друг от друга.
Конесо, богато украшенный перьями, бусами и ожерельями, ожидал нас в окружении старейшин под сенью густого дерева. Все напоминало приемы у Оронапи и Екуаны, но, когда мы прошли примерно половину пути от реки до верховного вождя, внимание мое привлекла примечательная деталь: рядом с Конесо, восседавшим на табурете, сидел еще один человек, старец, тогда как все остальные старейшины стояли. Более всего, однако, меня встревожило отсутствие свободных табуретов для нас, гостей.
Уж не хочет ли Конесо, чтобы мы стояли, когда он будет сидеть?
— Арнак, ты видишь? — шепнул я. — Нет табуретов.
— Вижу.
— Что делать?
— Может, дальше не идти? Пусть Конесо подойдет сам.
— Он не подойдет… Сделаем иначе. На шхуне есть табуреты. Вагура, беги на палубу и принеси два. Но мигом!
Вагура понял, о чем идет речь, и помчался на корабль.
— Кто этот старик подле Конесо? — спросил я Манаури, когда мы медленным шагом вновь двинулись вперед.
— Карапана, наш шаман.
— Он такая важная фигура, что может сидеть?
— Это правая рука и голова Конесо. Без его веления ничего не делается…
По индейскому обычаю хозяин ожидает гостей, сидя на ритуальном табурете, но, приветствуя их, встает. Конесо же продолжал сидеть. Он смотрел на нас в упор и молчал! Табуретов для нас и впрямь не приготовили. Враждебность и неучтивость верховного вождя и его свиты производили тягостное впечатление, но в то же время и смешили меня, ибо очень уж разительно отличались от той искренней сердечности, с какой встречало возвращающихся соплеменников большинство подданных Конесо.
Тут как раз примчался Вагура, но лишь с одним табуретом. «Второго не нашел, очень спешил», — объяснил он шепотом. Недолго думая, я придвинул табурет Манаури, а сам небрежным жестом сбросил с себя шкуру ягуара, капитанский камзол и, велев Арнаку сложить их в кучу, удобно на них уселся.
За всеми этими действиями старейшины наблюдали с пристальным вниманием, не лишенным доли страха. Несомненно, они, как и на приеме у варраулов Екуаны, усматривали в этом какой-то символический ритуал, и, бесспорно, им не давала покоя мысль, какой магической силой я наделен. «Неужели даже большей, чем мощь самого ягуара?!»
Манаури, хитрец, знал, что делал, советуя мне облачиться в охотничий трофей!
Конесо, статный, мускулистый, показался мне выше и крепче сложенным, чем другие араваки. Лицо его выражало высокомерие и надменность, но более всего в нем бросались в глаза, вызывая отвращение, явные приметы похотливого сладострастия. Мокрые толстые губы изобличали извращенную чувственность, глаза горели похотью. И все же в эту минуту ни кичливое высокомерие, ни похоть не могли скрыть смятения, охватившего душу верховного вождя.
Иное дело Карапана. Лет ему было немало, глубокие морщины избороздили его старческое лицо, но глаза при этом сохранили удивительную молодость и живость. Он сидел выпрямившись, не двигаясь, положив руки на колени, и мог бы сойти за каменного идола, если бы не острый взгляд, каким он сверлил нас, стараясь, казалось, пронзить насквозь. Невозмутимый, зловещий и загадочный, он, чувствовалось, хладнокровно, не моргнув глазом пошел бы на любую подлость и способен был уничтожить всякого, кто посмел бы ему воспротивиться. В нем ощущалась душа жестокая и коварная. Недаром араваки боялись его как огня.
Подле Конесо, по другую руку, стоял низкорослый щуплый вождь с юрким бегающим взглядом. Он почти терялся под пышным убранством из цветастых поясов и птичьих перьев: вероятно, богатый убор призван был скрыть тщедушность его фигуры. Это был Пирокай, брат Манаури, завистник и интриган. Он смотрел на своего брата, но особой радости в его глазах не замечалось.
Так, молча, уставившись друг на друга, мы сидели довольно долго. Наконец Конесо откашлялся и открыл рот. Но вместо цветистого приветствия, к каким я привык уже у индейцев, раздалось нечто похожее на хрюканье, обращенное не то к Манаури, не то ко мне:
— Вы… устали?
Ничего лучшего не придумал в такой момент!
— Нет, — буркнул в ответ Манаури.
— Вы испытываете жажду? — продолжал допытываться Конесо.
