Король абордажа - ван Викк Мэсон Френсис (список книг .txt) 📗
Когда донья Пердита шла на мессу или на прогулку на Плаца Майор в среду вечером, то люди останавливались, чтобы посмотреть на неземную красоту жены Рамона Гутиерреса. Даже повеса Карлос де Монтемайор, ее будущий зять, клялся, что такой красавицы не сыскать и в чопорном и напыщенном дворце Эскуриал в Мадриде.
Гутиеррес был старше ее на двенадцать лет и заработал свое состояние на импорте испанских товаров, хотя его лицензия на подобный род деятельности, купленная в мадридском совете по делам Индий, стоила ему очень и очень недешево. Как его должна страшить перспектива оставить свою жену одну, когда он уедет по делам в Лиму через пару дней.
— Наш скромный дом стал богаче, когда в него вступили вы, дон Рамон, и ваша милая жена.
— Мы не стоим того, чтобы ступать в такой изысканный дом, — последовал ответ купца. — Вы были слишком любезны, пригласив нас.
Донья Елена улыбнулась, но в то же время подумала, куда могла исчезнуть Мерседес, эта взбалмошная девчонка. Она должна быть здесь и встречать гостей отца. Ужасно, если она снова отправилась в тюрьму. Правда ли, что ее дочь ходила к несчастному Давидо только для того, чтобы убедить этого еретика вступить в лоно истинной веры?
Слава Богу, вот и она. Она так мила в новом зеленом платье. Вот она уже застенчиво беседует с доном Дамианом Гуерреро, королевским знаменосцем в Панаме, одетым в ярко-розовый сюртук и жемчужно-серые штаны. Как почти все гости, он постарался нацепить на себя практически все свои украшения. При каждом движении его длинных, сухих пальцев сверкали рубины, алмазы, бриллианты, аметисты и жемчуг, а в серьгах дрожали и искрились два огромных изумруда.
Когда снаружи пропела труба, гости повернулись в ожидании, а донья Елена поспешила присоединиться к своему супругу. Сегодня дон Андреас де Амилета выглядел как нельзя более изящным, грациозным и непринужденным.
Дворецкий распахнул огромную, обитую гвоздями парадную дверь и склонился в таком низком поклоне, что связка ключей, прикрепленная к его поясу серебряной цепочкой, почти царапнула пол.
— Его именитое превосходительство, губернатор дон Хуан Перес де Гусман с супругой!
Под громкое шуршание шелковых юбок дамы присели до самого пола, словно ветер пронесся над полем разноцветных, усыпанных бриллиантами цветов.
— Пусть этот Новый год принесет вам, дон Андреас, вашей семье и всем присутствующим еще больше благочестия, мира и процветания, — приветствовал их губернатор, а его жена, высокая темноволосая уроженка с холмов Арагона, едва заметно присела в реверансе.
Приехали еще гости, среди них Франциско де Гарро, лучший друг старшего сына дона Андреаса, кабальеро до кончиков ногтей и способный командир городской кавалерии. За его руку цеплялась стеснительная маленькая жена, которая только что оправилась после рождения третьего ребенка и выглядела намного старше своих девятнадцати лет.
Приход Альфонсо де Алькодете, коменданта Порто-Бельо и закаленного ветерана многих кампаний против индейцев, как всегда принес с собой шум и оживление. Он ворвался на виллу, словно брал ее приступом.
Когда гостям разнесли вино, купцы и политики собрались в одном углу, а военные — в другом.
Никогда еще в Панаме не было такого пышного празднества, решил брат Пабло, немного смущенный пышностью и высокими должностями прибывших гостей.
Дон Андреас поднял золотую рюмку и провозгласил:
— За ее милостивое католическое величество Марию Австрийскую, королеву-регентшу.
Раздались искренние крики «ура», и гости один за другим осушили золотые рюмки и тяжелые серебряные кубки доньи Елены, украшенные полудрагоценными камнями.
«Пожалуй, — подумала Мерседес, — нигде в мире не увидишь сразу столько богато украшенных платьев, великолепных шелковых сюртуков и костюмов. Божья Матерь на самом деле добра к нам, ее верным последователям. Кто же еще может даровать людям такое несметное богатство?»
Примечательно, что младшей дочери дона Андреаса никогда не приходило в голову, что ее украшенному жемчугом гребню, доставшемуся ей в наследство от почившей тетки Терезы — она отправилась на небеса два года назад, — позавидовали бы многие английские или французские герцогини, а массивным серьгам и вееру сестры Инессы, украшенным попеременно бриллиантами и изумрудами, позавидовали бы даже самые избалованные из многочисленных любовниц короля Карла II Стюарта.
Архиепископ счел момент подходящим, чтобы вставить серьезное замечание:
— Среди нашего благополучия и комфорта, дети мои, давайте не забудем поблагодарить благословенную Божью Матерь. Даже самый закоренелый еретик, если бы он оказался тут, оценил бы, как велика награда истинно верующих.
Гости покорно на секунду склонили головы, а потом снова послышался смех и шутки и начались разговоры о наступающем годе. А вокруг метались словно угорелые слуги с тарелками фруктов, орехов и сладостей.
Мерседес, которая вела беседу как примерная дочь своего отца, заметила, что старшие дамы ни к чему не притронулись. Как она завидовала своей сестре, которая крепко держала под руку своего жениха и с гордостью смотрела на его надменный, тощий профиль.
На них было приятно посмотреть — изящная пара, словно маленькие статуэтки из слоновой кости, которые привозили новообращенные христиане — крещеные евреи, — которым недавно был разрешен въезд в вице-королевство. Нельзя было не признать, что молодой Карлос де Монтемайор производил впечатление. На нем были сливовые с белым штаны из венецианского полотна, туфли из сверкающей кожи и серьги с топазами и жемчугом.
Она мельком услышала конец фразы в разговоре генерала де Саладо и вице-губернатора Боргеньо:
— Все было бы спокойно, если бы не это проклятое логово пиратов на Ямайке с их адмиралом, отродьем сатаны…
Мерседес резко отвернулась и уставилась в окно. Невидящими от набежавших слез глазами смотрела она на веселую процессию с факелами, которая двигалась из Маламбо.
Бедный Давидо! Как ужасно, что он лежит, то задыхаясь от жары, то дрожа от холода, на охапке соломы в вонючей камере под землей, в которой во время прилива всегда проступает вода. Иногда Мерседес боялась, что он так и не поправится от лихорадки, которая схватила его после первого допроса.
В усеянном бриллиантами платье, от которого шел дурманящий запах духов, она бросилась в свою комнату, упала там на колени перед изображением Божьей Матери из слоновой кости и золота и горячо взмолилась, чтобы дом Давидо Армитедж был избавлен от дальнейших мучений.
В действительности Дэвид Армитедж только сейчас постепенно начинал понимать, какими изощренными методами действовала священная инквизиция. По слухам, он знал, что пленники, которых обвиняли в ереси, могли получить отпущение грехов в зависимости от их значимости и размеров выкупа, который они выплачивали в виде добровольного дара святой церкви.
То, что еретик, к тому же англичанин и, что более важно, один из людей этого чудовища Моргана, ухитрился прожить в заключении больше года, было просто поразительно. Дэвид не был дураком и быстро сообразил, что только его общепризнанное искусство врача, которое так ценилось в этой богатой на эпидемии стране, давало ему возможность выжить при условии, что сохраняется хотя бы слабая надежда на то, что он когда-нибудь примет католичество.
Да, брат Иеронимо оказался умен и терпелив. Вначале Дэвиду пришлось выслушать истории менее удачливых подозреваемых — и худшим из них был португальский капитан, у которого нашли кальвинистский трактат.
Потом, одним унылым серым утром, он предстал перед религиозным трибуналом, главный судья которого, казалось, отнесся к нему с участием. Этого несчастного еретика, сообщил он своим товарищам, нельзя обвинять в его заблуждениях, потому что он был так воспитан. Конечно, обвиняемый, человек незаурядного ума, скоро поймет, что он может спасти свою душу только с помощью церкви, основанной святым Петром.
И Дэвид понимал, что не случайно сегодня, как и в другие праздничные дни, его перевели из его затапливаемой приливом каморки в более удобную и просторную камеру, зарешеченное окно которой выходило на Плаца Майор, которая в этот новогодний вечер была запружена толпами счастливых, веселых, беззаботных людей.
