Пираты Карибского моря. Проклятие капитана - Папоров Юрий Николаевич (книга жизни .txt) 📗

В этих словах была неподдельная искренность, и Долорес в знак извинения протянула руку в сторону сеньора Осуны.

— Простите меня, Томас! Я меньше всего хотела вас обидеть, но вы иногда бываете так несправедливы.

— Несправедлив! Разве это то, что вы должны были увидеть во мне? — Осуна быстро приблизился к дивану, на котором сидела Лола, и взял ее руки в свои. — Никто другой на моем месте, любя вас так бескорыстно, не был бы столь незаслуженно осужден. Как можно беспокойство за вас принять за несправедливость по отношению к вам, дорогая Лола?

— Извините еще раз, Томас, — девушка посмотрела на своего собеседника, и в ее глазах засветилась нежность.

— Разве мог я поступать иначе, когда смертельная опасность нависла над женщиной, которую я так люблю! — Голос астурийца перешел на шепот, и он попытался обнять девушку.

Долорес сжалась в комочек, ее лицо стало пунцовым.

— Что вы такое говорите, дон Томас? — Она резко оттолкнула сеньора Осуну. — Вы… вы… объясняетесь мне в любви? Сейчас?

— Сеньорита! — Королевский чиновник поднялся с дивана, делая вид, что рассержен.

В это время в дверь каюты постучали, и она распахнулась.

— Что здесь происходит? Никак мои гости ссорятся? — спросил с порога Девото.

Долорес сидела бледная, со сжатыми губами, а сеньор Осуна резко сказал:

— Как это понимать — ваши гости? Можно подумать…

— Можно подумать, что все идет пока, как я и предполагал. Я назначен капитаном «Ласточки», вы в относительной безопасности…

— Какую безопасность может гарантировать нам человек, захвативший место убитого Дюгарда? — с негодованием произнес Осуна.

Новый партнер Злого Джона смерил взглядом барона и медленно, чеканя каждое слово, произнес:

— В моем присутствии вы, сеньор Томас Осуна де Кастро и Лара, барон де Фуэнтемайор, можете рассуждать, как вам заблагорассудится, и говорить все, что вам взбредет в голову. Но малейшая глупость в присутствии посторонних, и я не ручаюсь за то, что вам удастся еще раз в этой жизни что-либо сказать или даже подумать. А вас, — Девото с легким поклоном обратился к Долорес, — прошу поверить мне на слово и напрасно не терзать себя сомнениями.

— Мы в вашей власти, — сказала она тихо.

— Вы хотите сказать, под моей защитой… Что касается власти, то она едина для всех. Все мы находимся во власти обстоятельств, Долорес, и я еще раз прошу вас…

— Нет, это я вас прошу обращаться к даме с большим уважением и не допускать подобной фамильярности. — Осуна вновь потерял над собой контроль.

— Вы беспредельно глупы, Томас, так как забываете, что Долорес моя жена, а вы мой родственник. И возьмите себя в руки, или вы действительно полагаете, что рея «Ласточки» не выдержит тяжести тела знатного вельможи, королевского инспектора заморских владений Испании? — Девото резко повернулся на каблуках своих высоких сапог и направился к двери. — Через полчаса прошу вас ко мне в каюту на ужин. За столом будут мои помощники. Рекомендую не забывать о нашем разговоре.

Оставив по правому борту остров Гаити, «Каталина», вместо того чтобы свалиться несколько на запад, к заливу, укрывавшему порт Сантьяго-де-Куба, пошла Наветренным проливом к мысу Майей. Тетю, стоявший на мостике рядом с де ла Крусом, тут же поинтересовался:

— Ты что задумал, Педро?

— Хочу дать свободу неграм. Торговля ими крепко полита человеческой кровью. Это позор для всего человечества. Высажу негров на земле, не занятой таинами. Земля там плодородна, рядом лес. Чуть выше берега бьют ключи с питьевой водой. Обстроятся. Весь запас продуктов на «Бреде» оставим неграм. Гамаки матросов, топоры, гвозди, некоторую утварь. Если сдам губернатору, он все равно сделает их рабами.

— Я восхищаюсь тобой, mon cher frere cadet!

— И намерен высадить негров там, где, как утверждают историки, Христофор Колумб впервые увидел Кубу. Тот заливчик неподалеку от нынешнего прибрежного поселения Баракоа он назвал тогда портом Морей [89].

Матросы «Каталины» под началом Доброй Души воздвигли для оставшихся в живых ста двадцати трех сенегальцев временные шалаши, которые могли в первые дни укрыть их от проливных дождей, и научили, как следует готовить хлеб «касабе» из корнеплодов юкки. В Сантьяго-де-Куба, как и ожидал Тетю, у его друга начались неприятности. «Бреда» и ее экипаж были сданы королевскому нотариусу, от кого губернатор тут же и узнал о «своевольстве» корсара, самовластно высадившего негров на берег Кубы. Губернатор поначалу хотел было наложить солидный денежный штраф на де ла Круса, однако внезапно передумал. Он, наговорив массу лестных слов корсару, неожиданно предложил оставить его погрешность без внимания, коль скоро де ла Крус укажет координаты места на берегу, где были высажены негры.

Красный Корсар на это не согласился и даже сам заговорил о штрафе, когда в кабинет губернатора вошел его секретарь, который положил на стол лист бумаги с картой. Стало ясно, что кто-то из голландцев выдал полиции место высадки негров.

Де ла Крус взял лежавший рядом чистый лист бумаги и указал нужное место. Губернатор и корсар расстались друзьями. Некоторое время спустя де ла Крусу стало известно, что губернатор Сантьяго-де-Куба отправил вооруженных людей в новоиспеченное поселение негров и двадцать из них в качестве рабов перевез на свой сентраль — сахарный завод.

Ближе к полуночи ветер стих. «Ласточка» медленно скользила по волне, и от этого на борту жара ощущалась с еще большей силой. Духота звездной, но безлунной тропической ночи выгнала всех без исключения на палубу. Девото, который за прошедшие три дня сумел завоевать среди команды непререкаемый авторитет, находился с матросами на баке. Он рассказывал им очередную историю из жизни испанского королевского двора. Подавляющему большинству матросов рассказы Девото представлялись сказками. Да и разве когда-нибудь какой другой капитан разговаривал со своими матросами так запросто?

Помощник Джона — пират Том Гренвиль и боцман Кейнс не могли не видеть, что превосходное знание морского дела и товарищеское отношение к экипажу корабля вызывают уважение и желание служить новому капитану верой и правдой.

Оба они, Гренвиль и Кейнс, сытно поужинав вместе с Долорес и сеньором Осуной, вышли на палубу и, прижавшись спинами к переборке, тихо беседовали. Уже последний матрос отправился отдыхать в свой гамак, а Гренвиль и Кейнс все продолжали разговор.

Не спалось и Долорес, которая за последние дни немного успокоилась. Пока ей ничто не угрожало, сеньор Осуна изменил свое отношение к происходящему, стал неразговорчив. Бартоло был внимателен и предупредителен, пытался угадать любое ее желание. Он всегда находился рядом с Лолой: спал в гамаке, растянутом в коридоре рядом с входом в ее каюту, и сопровождал ее в прогулках по палубе.

В эту ночь, когда на корабле все затихло, Долорес, изнемогая от жары, решила поискать прохладу вне каюты. Но ей не хотелось тревожить Бартоло, и она проскользнула мимо него так осторожно, что он не проснулся. Оказавшись на палубе, она услышала приглушенные голоса и, чтобы ее не заметили, прижалась к борту. В это время потянул легкий бриз, и Долорес услышала обрывки фраз:

— …посмеемся над ним…

— …доля в двести сорок тысяч дублонов…

— …сказал, что поделить между нами… — Девото проиграет…

Услышав имя Девото, Долорес осторожно сделала несколько шагов вперед. Теперь она видела спины Гренвиля и Кейнса. Ветер доносил до нее их голоса. Чувство страха гнало Долорес обратно в каюту, но еще более сильное чувство природу которого она не могла определить, удерживало ее на месте.

— Однако знаешь, Кейнс, я все же думаю, что Девото понимает, что Джону верить нельзя. Второго, как он, хитреца не сыскать на Карибах. Он или не нашел никого другого, с кем взять это богатство, или у него что-то на уме.

— А отчего ему нам не верить? — Боцман концом рубахи вытер грудь. — Он ведь гранд, корсар из старых — они уважали слово, тем более есть подписанный контракт… Нам только надо не показывать вида…