Лорд Джим. Тайфун (сборник) - Конрад Джозеф (читать книги бесплатно txt) 📗
Роста он был, пожалуй, ниже среднего, слегка сутуловатый и такой коренастый, что, казалось, костюм всегда чуточку его стеснял. Похоже было на то, что он не мог постигнуть требований различных широт, а потому и носил всегда коричневый котелок, коричневый костюм и неуклюжие черные башмаки. Такое одеяние, предназначавшееся для гавани, придавало этому плотному человеку вид натянутый и нелепо франтоватый. На жилете его красовалась тоненькая серебряная цепочка, а сходя на берег, он всегда сжимал своим сильным волосатым кулаком ручку элегантного зонтика; этот зонтик был самого высшего качества, но обычно не бывал свернут.
Молодой Джакс, старший помощник, провожая своего капитана до сходней, часто с величайшей любезностью говорил: «Разрешите мне, сэр» – и, почтительно завладев зонтом, поднимал его, встряхивая складки, в одну секунду аккуратно свертывал и возвращал капитану; все это он проделывал с такой торжественно-серьезной физиономией, что мистер Соломон Рут, старший механик, куривший у люка свою утреннюю сигару, отворачивался, чтобы скрыть улыбку. «О! Да! Зонт… Спасибо, Джакс, спасибо», – благодарно бормотал капитан Мак-Вер, не поднимая глаз.
Обладая воображением в размере, достаточном для повседневного обихода, но не большим, он ощущал спокойную уверенность в себе; по той же причине ему чуждо было всякое тщеславие. Это наше воображаемое превосходство делает нас щепетильными, высокомерными, придирчивыми. Каждый корабль, которым командовал капитан Мак-Вер, являлся плавучей обителью гармонии и мира. Для него малейший полет в область воображения был столь же мыслим, как мыслимо было бы для часовщика взяться за сборку хронометра при помощи только двухфунтового молотка и пилы. Тем не менее бессодержательная жизнь людей, так всецело преданных только процессу голого существования, имеет свою таинственную сторону. Относительно капитана Мак-Вера, например, решительно нельзя было понять, какая небесная сила побудила этого благонравнейшего сына мелкого лавочника в Белфасте пойти в моряки. А между тем он сделал это пятнадцати лет от роду.
Его отец фактически никогда не простил ему этого непослушания и глупости. «Мы могли, конечно, обойтись и без него, – говаривал он впоследствии, – но, во-первых, торговля, как-никак… и притом, имейте в виду, единственный сын…» Мать долго плакала, когда он исчез, и, так как он не позаботился даже оставить пару объяснительных слов, его считали безвозвратно погибшим, пока не было получено от него через восемь месяцев первое письмо – из Талкагуано. Письмо было короткое и констатировало, что «по дороге сюда все время стояла хорошая погода». Помимо этого, автору письма казалось единственным достойным внимания и сообщения лишь то обстоятельство, что в самый день отправки письма капитан внес его в корабельные списки в качестве матроса второй статьи. «Потому что я знаю дело», – пояснил он. Мать опять обильно поплакала, в то время как отец выразил свое душевное настроение в краткой ремарке: «Осел этот Том». Он был объемистый мужчина, склонный к насмешливому зубоскальству; в этой своей способности он до конца жизни упражнялся в своих сношениях с сыном; он относился к нему с оттенком сожаления, как к слабоумному.
В силу обстоятельств визиты Мак-Вера домой были редки; он продолжал писать родителям и прислал им некоторое количество писем, которыми он ставил их в известность о своих последовательных повышениях по службе и странствованиях по свету. В этих последних была такая информация: «Здесь стоит сильная жара». Или: «В первый день рождества в четыре часа пополудни мы повстречались с айсбергами». И старики познакомились с названиями многих кораблей; с именами шкиперов, командовавших ими; с именами шотландских и английских судовладельцев; с названиями морей, океанов, проливов и мысов; с чужеземными названиями портов, откуда вывозят лес, хлопок или рис; с названиями островов; с именем молодой жены их сына. Ее звали Люси. Ему и в голову не пришло упомянуть, считает ли он это имя красивым. Затем они умерли.
Великий день свадьбы Мак-Вера наступил в свое время, вскоре после того, как он получил свое первое командование.
Все эти события произошли несколькими годами ранее того утра, когда он стоял в штурманской рубке парохода «Нань-Шань», наблюдая падение барометра, который не подавал ему ни малейшего повода к недоверию. Принимая во внимание прекрасное состояние инструмента, время года и местонахождение парохода, это падение являлось пророчески зловещим. Тем не менее красное лицо капитана не выражало никаких признаков внутреннего беспокойства. Для него не существовало предзнаменований, и он не в состоянии был понять значение пророчества, пока осуществление не постучится в его дверь. «Это падение, спору нет, – подумал он. – Где-то поблизости большая заваруха, черт ее подери».
«Нань-Шань» шел с юга в порт Фу-Чау, имея кое-какой груз в нижнем трюме и двести китайских кули на борту, возвращавшихся в свои деревни в провинции Фо-Киен после нескольких лет работы в различных тропических колониях. Утро было ясное, море колыхалось без малейшего блеска, на небе была странная белая туманная полоса, как круг вокруг солнца. Шкафут, набитый китайцами, пестрел темными одеждами, желтыми лицами, черными косами и голыми спинами; ветра совершенно не было, и солнце сильно палило. Кули шлялись, болтали, курили или смотрели через поручни; некоторые доставали воду через борт и окачивали друг друга; кое-кто спал на люковых крышах, другие кучками по шесть человек сидели на корточках вокруг железных подносов с тарелочками риса и маленькими чашечками. Каждый китаец имел при себе все, что принадлежало ему на этом свете – деревянный сундучок со звонким замком и медной обивкой по углам, вмещавший в себе плоды его трудов: кое-какую праздничную одежду, палочки ладана, может быть, щепотку опиума, безымянный хлам условной ценности и горсточку серебряных долларов, заработанных на угольных шаландах, выигранных в игорных притонах, заработанных мелким торгашеством, вымученных на земляных работах, добытых потом в рудниках, на железнодорожных земляных работах, в убийственных дебрях, под тяжелыми ношами – терпеливо накопленных, зорко хранимых, яростно лелеемых.
Косая зыбь, поднявшаяся со стороны пролива Формозы около десяти утра, мало беспокоила пассажиров; «Нань-Шань» при своем плоском дне, роликовых чаках и большой ширине по траверсу славился своей необыкновенной устойчивостью при качке. Мистер Джакс в минуты чувствительных излияний на берегу громко провозглашал обыкновенно, что «старушенция так же хороша, как и красива». Капитану Мак-Веру, конечно, никогда не пришло бы в голову выразить свое одобрение столь громогласно и в столь поэтической форме.
Без сомнения, «Нань-Шань» было хорошее судно и совсем не старое. Его построили в Думбартоне меньше трех лет назад, по заказу торговой фирмы в Сиаме – «Сигг и Сын». Когда судно было спущено на воду, совершенно законченное и готовое приступить к работе, строители созерцали его с гордостью.
– Сигг просил нас подыскать надежного шкипера, чтобы принять судно, – сказал один из компаньонов.
Другой, подумав немного, сказал:
– Кажется, Мак-Вер сейчас на берегу.
– Да? Телеграфируйте ему немедленно. Это как раз подходящий человек, – заявил старший компаньон не задумавшись.
На следующее утро Мак-Вер стоял перед ними, невозмутимый. Он выехал из Лондона ночным экспрессом, экстренно, но не демонстративно попрощавшись с женой. Она была дочерью солидной четы, видавшей лучшие дни.
– Давайте-ка осмотрим судно, капитан, – сказал старший компаньон.
Все трое отправились осматривать совершенства «Нань-Шань» от носа до кормы и от кильсона до клотиков его коренастых двух голых мачт.
Капитан Мак-Вер начал с того, что скинул пиджак и повесил его на паровой брашпиль новейшей, самой усовершенствованной конструкции.
– Мой дядя очень одобрительно написал насчет вас вчера нашим друзьям, господам Сигг, вы знаете?
– И, наверное, они поручат судно вам, – сказал младший компаньон. – Вы будете гордиться. Вы будете командовать одним из лучших пароходов этого тоннажа в китайских водах, – добавил он.
