Федька-Зуек — Пират Ее Величества - Креве оф Барнстейпл Т. Дж. (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации TXT) 📗
Национал-патриоты, считающие, что Англия уже сегодня — величайшая из держав, а англичане — величайшая из наций, уже сегодня или даже нет, нет, еще вчера способная и обязанная возглавить христианский мир… Вильям Сесил считал (и в этом вопросе Ее Величество твердо стояла на его стороне), что так оно и будет. Но пока Англия и англичане только в самом начале долгого, извилистого и тяжкого пути к великому будущему и, возможно, к мировому руководству. «Там мы будем, и будем обязательно, — но покуда нам туда еще ох как далеко! Мы на верной дороге, но мы только в самом начале пути!» — эти слова Ее Величества приводили Сесила в недоумение и прямо-таки священный трепет. Он знал, что королева умна, хитра, проницательна, — но как же она, венценосица, которой он имел счастие служить, сумела? Она же облекла в точные слова его заветнейшие мысли? И именно в те, которые и сам бы он выбрал?
Или ей открыто свыше нечто?
Погрязнувши в суетах каждодневности, он порою начинал думать, что Ее Величество более лукава, чем умна, и более уклончива, чем дальновидна, не столь склонна следовать мудрым советам мудрых советников, сколь склонна избегать всякой ответственности, и тому подобное. Но когда вспоминал снова эту чеканную формулу — вновь проникался убеждением, что служит государыне истинно великой, возможно даже — еще более умной, чем он.:.
И — ах! Ах, как было бы великолепно, как прекрасно было 6ы жить, если бы правительство Ее Величества Елизаветы Английской целиком состояло бы из единомышленников! Оппозиция там пускай уж состоит из кого угодно — а противостоять ей, пестрой и разобщенной, должно сплоченное правительство. Совет должен быть един во мнениях! Так нет же, ничего подобного. В самом правительстве засели и ура-патриоты, и пуритане, и испанские агенты, и черт знает кто еще, и просто идиоты, мешающие править не по злобе, не из-за идейной вражды, а по глупости…
Страна только воспрянула. Она только-только начинает становиться тем, чем ей от Господа предназначено быть, — а эти преисполненные добрых намерений крикуны хотят все и сразу! Они хотели бы, чтобы «завтра» истории совпало с «завтра» календаря. Чтобы великое будущее родной страны наступило уже при их жизни. А тысячи лучших людей страны — от Ее Величества до безыменных шкиперов, от лорд-мэра столицы до последнего вечно пьяного матроса, и лорд-казначей, и величественные — куда до них герцогам! — дельцы лондонского Сити, — работают бескорыстно, не рассчитывая видеть это. Работают, понимаете? Для величия Родины! А не просто хотят, чтобы оно было сейчас…
Подобное нетерпение можно понять и объяснить. Но нельзя, если ты политик и облеченный властью государственный деятель, это нетерпение поддерживать и, особенно, разжигать! Все же погубится спешкой! Это же все равно, что, услышав прорицание о великом будущем того же Александра Македонского, заставить Олимпиаду, мать его, пить зелья, чтобы родить на втором уже месяце… Все. равно, что гнать в бой трехлетнего ребенка — из опасения, что предначертанные тому великие победы произойдут позже смерти твоей… Нетрудно же понять, что подобные нетерпеливцы только загубили бы в зародыше величие Александра…
В долговременной перспективе национал-патриоты, пожалуй, враг наиболее опасный. Потому что их демагогию трудно опровергать. Ведь в мозгах среднего человека враз сложится образ проклятого чуждого интересам английской нации чиновника, равнодушного к Высшим Интересам Отечества. (Вот именно так — каждое слово с большой буквы — они и вещают.)
Ну а на сегодня опаснее всех воинствующие пуритане. Такие, как почтенный госсекретарь мистер Уолсингем. Не особо родовитый — так, на ступеньку-другую выше по происхождению вовсе уж безродного Сесила, повторяющий в карьере его шаги по служебной лестнице и уже опасно дышащий в затылок. Талантливый, умный (мог бы быть вовсе умнющим, если б только фанатизм глаза не застил). Увы, мыслит Уолсингем, как и многие нынче, в испанском стиле.
То есть мир как целое и место в нем своей страны, как части целого, видеть не способный. Нет для него и для таких, как он, по обе стороны линии фронта единого мира. Есть «мы», «наши» — и есть «они», «чужие». Мы — хорошие, справедливые, добрые, честные от природы, любимые дети Господа Бога и все такое прочее. Они — плохие, развращенные, жадные, воры, бандиты, лжецы, фанатики…
Вот ведь, черт его знает, умный же человек. Более того, человек, бессомненно, выдающегося ума. А как начнет дудеть в эту дуду, так и ум защелкивается. Скажите Уолсингему: «Испанцы — беспринципные фанатики!» — поддакнет и сто примеров приведет. Скажите: «Англичане — беспринципные фанатики!» — мрачно ухмыльнется в бороду и ехидно прокаркает: — «Дражайший милорд, вы же как-никак университет кончали. Поэтому не можете не понимать, что „беспринципный“ и „фанатик“ — понятия аб-со-лют-но несочетаемые! Принципы, исповедуемые тем или иным фанатиком, могут быть истинны или ложны, могут заслуживать порицания или поощрения, даже восхищения либо казни — но любой фанатик, по определению уже — раб своих принципов. Сказанное вами сейчас логически противоречиво — и, стало быть, с формальной точки зрения, бессмысленно. Согласны?»
Сесил прямо-таки физически ощущал при беседе, как в мозгу этого умного человека вдруг что-то происходит, едва свернешь на эту тему…
Черные — белые…
Заядлый шахматист, Уолсингем создал в кратчайшие сроки и сравнительно дешево одну из наилучших в мире (считая «миром» не один современный, а вообще все времена и все народы) разведывательную сеть, «Сикрет Интеллидженс Сервис». И вот этого-то Сесил ну никак не мог постичь!
Он сам немало лет занимался грязноватым, но необходимым делом разведки и контрразведки — и потому знал не понаслышке, что достичь успеха в этом деле могут только люди оч-чень гибкие, до беспринципности, небрезгливые. Что в этом деле часто приходится налаживать сотрудничество с людьми не двухцветного, а многоцветного, пестрого мировидения. И надо срабатываться и даже уважать таких людей, с точки зрения «чистого» протестанта вообще не имеющих прав на существование!
Потому что самый лучший агент, если почует, что хозяева его не уважают (а хороший агент, по определению, всегда чувствует точно и тонко!), перестанет хорошо работать, а при первой возможности предаст. Так каким же образом фанатик Уолсингем отыскал в себе ресурсы уважения и понимания?
Начиная думать об этом, Сесил всегда кончал тем, что сам себя ощущал перестающим понимать мир и людей, устаревшим и бесконечно усталым… Ему начинало казаться, что время, отмеренное Богом ему, давно кончилось, а он влез по ошибке в другую эпоху. В такие часы ему казалось, что видение мира в целом — такая же устарелая рухлядь, принадлежащая целиком прошлым векам, как готические соборы.
Уолсингем! Черно-белый, фанатичный Уолсингем был для него, умудренного годами и опытом, загадочен и непостижим более, чем светская львица для нецелованного юнца! Новая, небывалая доселе людская порода… Ведь это не один Уолсингем, и иные есть… Да вот юнец этот, везучий Дрейк. Тоже таков. Не придумать и названия… Широколобый фанатик, что ли? Требует крайних мер — а испанцев, попадающих в плен к нему, милует. Дружит с черномазыми — и одновременно с работорговцами Хоукинзами. Как все это в одной душе вмещается, не разрывая ее?
Порою Сесилу казалось, что и государыня — в их стане, непонятных новых людей. Немноголюдном, но растущем и уже, несомненно, стане. И что ему их уж не догнать! Тогда вспоминались кембриджские, студенческие годы. Соревнования в беге, или скажем, речная регата. Небольшая сплоченная стайка лидеров впереди — и тебе, толстяку, их уже не догнать… Вот-вот скроются за поворотом последние из них, издали сливающиеся в одно разноцветное, колыхающееся пятно, и ты останешься совсем один. Или, что еще хуже, — не один, а среди толпы людей, не имеющих значения…
Но покуда он находил в себе силы встряхнуться, отогнать эти назойливые видения. Стало быть, пока еще не стар! И все люди — это люди, те самые, которых он знает. Только кажется, что кто-то из них — иной, непостижимый…
