Чужие паруса - Бадигин Константин Сергеевич (читать книги полностью без сокращений TXT) 📗
Бринер заторопился домой. Корнилов не стал его задерживать.
У хозяина да и у гостей-мореходов настроение было испорчено. Проводив до дверей немца и вернувшись в горницу, Амос Кондратьевич задумался. Смутное предчувствие беды охватило его.
— Н-да, неспроста им морские чертежи понадобились, — прошептал старый мореход, — жди беды, не иначе…
Глава четвертая
ПОДКУП
Утром на следующий день Аграфена Петровна робко вошла в лавку купца Окладникова. Она терпеливо ждала, пока освободится приказчик, отпускавший товар двум важным покупательницам.
— Тимофей Захарыч, милай, мне бы мучки полпуда да маслица самую малость, — пропела старуха. — На святой жених вернется, тогда и вернем.
— Полгода, тетка, посулы твои слышим. — Приказчик открыл толстую книгу, перелистал несколько страниц. — Гляди, под сто рублей за тобой.
— Сто рублей, помилуй, Тимофей Захарыч! — Лопатина побледнела. — Неужто такие деньги? Откуда бы… Ошибся, милай, посмотри-ка внове.
— Тут все записано. — Приказчик стал мусолить пальцем по странице. — Муки пшеничной пуд взяла, масла два фунта, круп разных…
— Неграмотная я, Тимофей Захарыч. Обижаешь старуху. — Лопатина всхлипнула.
— Погоди, тетка, плакать, самому скажу, пусть решает. — Приказчик взял книгу и скрылся в дверях.
В ожидании Аграфена Петровна застыла у прилавка. Ждать ей пришлось недолго.
В дверях появился приказчик, лицо его расплывалось в угодливой улыбке.
— Аграфена Петровна, — чуть-чуть склонил он голову, — Еремей Панфилыч вас к себе просит, пожалуйте, Аграфена Петровна.
— А мучки отпустишь, Тимофей Захарыч? — удивляясь неожиданной вежливости, допытывалась старуха.
— Да уж иди к хозяину, — распахивая двери перед старухой, ответил приказчик, — он сам скажет.
Еремей Панфилыч Окладников поднялся навстречу Лопатиной.
— Здравствуй, матушка Аграфена Петровна, давно не виделись, почитай, как мужа схоронила, — ласково сказал купец. — Садись, дело к тебе.
Лопатина осторожно присела на кончик дубового стула.
— Эй, Тимоха! Подай-ка наливочку дорогой гостье, — распорядился Окладников. — Да заедков: пряников, орешков поболе. Выкушай, Аграфена Петровна, хороша наливка. — Купец, разливая в серебряные стаканчики золотистую жидкость, не спускал внимательных глаз с Лопатиной.
— Спасибо, Еремей Панфилыч, не пью я… да разве с мороза… морозец-то знатный ныне.
— Жениться хочу, Аграфена Петровна, надоело бобылем жить… Наталью хочу сватать, — поставив свой стаканчик на стол, сразу перешел к делу Окладников.
— Что ты, что ты, Еремей Панфилыч, — замахала руками Лопатина, — засватана Наталья. Жених Иван Химков, на выволочном промысле зверя бьет, вернется — и свадьба.
— Разве я Химкову ровня? Ему до самой смерти в нищих ходить, а я… а я… похочу — весь Архангельск мой будет! Тебе-то, Петровна, али не надоело побираться, на хлебе да на воде жить? С Химковым породнишься — думаешь, лучше будет? А выдашь Наталью за меня, в шелк да в бархат одену, в холе и довольстве до гроба проживешь. Наталью отдашь — вся лавка твоя… домой носить будут.
Окладников налил еще по стаканчику.
— А что сговор был, того не бойся, Петровна, — вкрадчиво говорил купец. — С деньгами все можно и греха нет.
— Стыдно перед людьми слову отказать… — заколебалась Аграфена Петровна.
— Да пойдет ли Наталья за тебя? Девка-то с норовом — отцовских кровей!
— Аграфена Петровна, матушка, стыд твой деньгами закрою, а Наталья против материнского слова не пойдет, — горячо уговаривал Окладников. — Помоги, матушка, сохну я по Наталье. И богатство ни к чему будто.
На крысиной мордочке Лопатипой выступил пот. Она напряженно думала.
— Помогу, Еремей Панфилыч, заставлю девку слово забыть, — решила старуха и потянулась к стаканчику.
Рука ее дрожала.
Окладников бросился к двери.
— Тимофей, — закричал он, — Аграфене Петровне все, что прикажет, — он задыхался от волнения, — все, что прикажут… Одно слово — всем чтоб были довольны!
Аграфена Петровна выждала, пока купец успокоится.
— Однако ты послушай меня, старуху. — Она скромно опустила глаза. — Ключницу-то свою, економку Василису, из дома вон, негоже невенчанную девку-распутницу в доме держать… Не прогневайся, Еремей Панфилыч, а слых-то в городе есть. Ох, грехи, грехи. Не приведи господь. Прознает Наталья, тады не взыщи…
— Завтра выгоню, матушка, — стиснув зубы, ответил купец, — и духу ее завтра не будет. Вот те крест. — Еремей Панфилыч перекрестился двумя перстами, глянув на темную икону.
— Ладно, — махнула рукой Аграфена Петровна, — верю, не для меня делаешь… О женишке-то Ваньке Химкове подумал? — Старуха прищурила хитрые глазки.
— А что мне Химков, — с презрением сказал купец, — тьфу!
— А вот и нет, не так рассудил, — запела Лопатина. — Наталью разом не обломаешь: глядишь, на полгода девка канитель разведет. Не взял ты того в расчет. А ежели Ванюшка здеся, в городе, мельтешиться будет? — Старуха развела руками.
— Молодца от крыльца отвадить надобно, права, матушка. А ты как смекаешь?
— Да уж по слабому бабьему умишку… — Лопатина задумалась. — Я бы его поприветила, да на лодью кормщиком, да на Грумант-остров за зверем покрутила, там-то, — рассуждала старуха, — авось зазимует молодец, а тем часом мы Наталью окрутим, понял? — Аграфена Петровна захихикала. — А седни я Наташку обрадую: сватается, мол, Еремей Панфилыч. Посмотрим, что девка скажет.
— Ну и голова у тебя, матушка, — удивился купец, — ну и хитра! Отправлю, отправлю молодца за море. А ежели что, и лодьи не жаль.
«С коготком старуха, — подумал он, искоса глянув на Лопатину, — такой палец в рот не положишь — голову откусит».
Аграфена Петровна вернулась домой в разукрашенном возке, на паре дорогих рысаков. Приказчик долго таскал из саней мешки, кулечки, свертки. Уходя, Тимофей Захарыч, осклабясь, низко поклонился Аграфепе Петровне, словно важной барыне.
Но Лопатина чувствовала себя неспокойно. Оставшись одна среди подарков, сваленных кучей в горнице, она, волнуясь, вынула из шкафчика пузатую бутылку своей любимой наливки. Долго раздумывала, как быть, то и дело прикладываясь к стаканчику… С улицы вбежала раскрасневшаяся с мороза Наталья. Увидев свертки, она захлопала в ладоши, радостно бросилась на шею матери.
— Мамынька, Ванюшка деньги прислал, вот хорошо!
Пряча глаза, Аграфена Петровна отвернулась.
— Откуда деньги, мамынька, али от тетушки из Вологды подарок? — допытывалась девушка. Она достала из кулечка медовый пряник и с удовольствием откусила. — Какой пряник вкусный, мамынька!
Старуха, развязывая и вновь завязывая концы головного платка, думала, как приступить к делу.
— Натальюшка, — вкрадчиво начала она, — каждый день пряники будут. Да что пряники, тьфу! Первой барыней в Архангельске сделаешься. У губернатора на балах танцевать будешь, ежели, ежели…
— Ежели что, мамынька? — не поняла Наталья.
— Ежели за Окладникова замуж пойдешь. Сватался сегодня Еремей Панфилыч, — торжественно произнесла Аграфена Петровна. — Счастье-то, счастье привалило… первый купец в Архангельске…
— Как он смел, невеста ведь я! — И, вспыхнув, Наталья с отвращением бросила пряник на пол. Голос ее дрожал. — Ванюшке слово дадено. Люблю я его.
— Брось, милая, про любовь говорить, без денег-то какая любовь, — сердито ответила старуха. — А дети пойдут, нищих плодить будешь?
— Грех, мамынька, вам так говорить. Сами нас с Ванюшкой иконой благословили, опомнитесь, мамынька. — Наталья с трудом удерживалась от слез.
— Бог простит нашу бедность, — не слушая дочь, наступала Лопатина. — Будут деньги, попы за нас молиться станут. Замолим грехи, покаешься, бог простит.
— Мамынька, — все еще не веря, закричала девушка, — опомнитесь! Что люди скажут!
— Еремей Панфилыч рты позатыкает.
Наталья опустилась на скамью. Долго, шевеля губами, смотрела она на почерневшую от времени икону. Вытерев глаза уголком платочка, девушка твердо сказала матери:
