На морских дорогах - Бадигин Константин Сергеевич (книги бесплатно без регистрации полные txt) 📗
14 января большая неприятность: вышел из строя гироскопический компас, перешла да магнитный — древнейший мореходный прибор, по которому плавали еще Колумб и Магеллан. Хорошо, что неполадки гирокомпаса удалось устранить.
Прикинул, на сколько миль мы уклонились от курса за эти дни. Получается очень внушительно. В общем, если не делать поправок на астрономические определения, то мы оказались бы миль на сто двадцать позади и на пятьдесят — шестьдесят вправо. С лагом у нас явно неблагополучно.
Опять выходил из строя гирокомпас, опять шли по магнитному. Все это очень дергает нервы. Навигационные приборы на судне старые, требующие ремонта и замены. Верю только секстану и своему глазу. Хорошо определяется старпом Василевский. Молю морского бога дать хорошую видимость при подходе к проливу Хуан-де-Фука. На наш устаревший радиопеленгатор тоже надежда плохая.
15 января, утром, видимость опять ухудшилась до 200 метров. Даем сигналы. Последнее астрономическое определение было в 4 часа утра. Еще одна неприятность: оказывается, у нас нет характеристик входных радиомаяков. Радиомаяки здесь сильные, и даже с помощью нашего устаревшего пеленгатора мы могли бы за сутки «ухватиться» за берег и рассчитать свое место, хотя бы и не совсем точно.
Увы, рухнули надежды на хотя бы приблизительное определение при входе в залив. Радист и штурманы пробуют пеленговать, пытаясь нащупать нужные нам входные радиомаяки, однако безрезультатно. Видимость по-прежнему из рук вон плохая. Идем самым малым ходом.
Уже сутки я никуда не ухожу с мостика. Мое черное кожаное пальто набухло от влаги и тяжело давит на плечи.
Войти благополучно в порт — прямая обязанность капитана, и ошибку здесь никто не простит. Может быть, было бы вернее повернуть обратно и дождаться улучшения видимости?
В лоции черным по белому написано:
«Подход к проливу очень сложен и опасен (здесь имел место целый ряд кораблекрушений и аварий). При подходе к проливу с моря при плохой видимости судно должно придерживаться 100-саженной изобаты и не должно переходить 50-саженную изобату, пока не убедится, что проход открыт, так как даже при ясной погоде проход часто бывает закрытым».
Итак, мы медленно продвигались вперед при плохой видимости, останавливаясь каждый час и измеряя глубины лотом Томсона. Идем, что называется, на ощупь… Вдруг справа, из тумана, нам навстречу вышло большое груженое судно. Американец. Он шел параллельным курсом, зарываясь в волнах. Со стороны даже интересно смотреть, как то нос, то корма у него задираются кверху и его заливает вода. Но самое главное, он шел параллельным курсом. Это укрепило мою уверенность. Раз вход в залив недалек, а выходящее судно идет параллельным курсом, значит, я иду правильно.
Мы разошлись всего в сотне метров.
Я не замечаю, как сменяются вахты, не замечаю, что не завтракал и не обедал. Буфетчица приносила горячий кофе на мостик, я пил, обжигаясь и не отводя глаз от моря.
— Константин Сергеевич, вроде бы время повернуть обратно, — деликатно посоветовал старпом, — берег совсем близко, вон водоросли плывут, трава какая-то…
— Еще немного, Петр Николаевич, — отозвался я. — Должен открыться берег.
Положение действительно тяжелое: наступает темнота. Если бы не встречное судно на параллельном курсе, я, наверное, не выдержал бы и повернул в море. На мостике тихо. Несколько человек молча прислушиваются и приглядываются. Здесь и вахта и под-вахта. Даже радист, обладающий острым слухом, пытается услышать туманный сигнал маяка. Слышно, как шлепают по воде лопасти полуоголенного винта, шумит разрезаемая форштевнем вода.
И вдруг меня ударило будто сильным током — увидел слева проблеск маячного огня. Он открылся на высоком берегу.
— Маяк! Пеленг, быстро!
Старпом бросился к пеленгатору. Он тоже увидел огонь.
— Двести восемьдесят четыре, — сразу же раздался его голос.
Понадобилось мгновение, чтобы проложить пеленг на карте. Все правильно, мы входим в пролив Хуан-де-Фука. Открылся еще один маяк, теперь на правом берегу. Место хорошее, вошли в пролив очень удачно. Еще десять минут, и теплоход очутился будто в другом мире. Позади туман держится ровной, плотной стенкой, а справа и слева горят десятки огней. Над головой ясное небо, видны звезды. Ни тумана, ни облаков. И без пеленгов понятно, что мы находимся в безопасности.
Вскоре мы отдали якорь в Порт-Анджелесе, там, где предписывала лоция. Оставив на мостике старшего помощника, я спустился в каюту, без сил свалился в кресло и долго сидел, не замечая, как с намокшего пальто на ковер стекали ручейки.
Только что все силы были напряжены до предела. Я не замечал времени. Не будь этого творческого подъема, вряд ли можно было бы продержаться такое длительное время на ногах без спа и отдыха.
Приходилось удивляться, с каким спокойствием мои товарищи по плаванию выполняли свои обязанности.
Наши палубные ученики отлично выдержали экзамен. Стояли без всяких скидок на вахте, выполняли любую работу под руководством боцмана Пономарева. А машинная команда! Ни одной поломки, ни одной остановки двигателя по ее вине.
Никто из моих товарищей не думал, что выполняет какую-то особо трудную и опасную работу. Все считали, что работа самая обыкновенная, морская.
Вскоре на борт прибыл санитарный врач. Через 30 минут все формальности были закончены, и мы снялись с рейда Порт-Анджелеса в порт Такома для выгрузки остатков руды. Всю ночь шли под проводкой лоцмана. В десять утра наш теплоход стоял у причала. Прибыли таможенники и портовые власти. Все прошло гладко, без всяких осложнений. Весь экипаж получил специальные карточки, которые будут официальными документами во время пребывания на американском берегу. Началась выгрузка руды.
После выгрузки наш теплоход должен был следовать в порт Портленд на реке Колумбии. Бар Колумбии опасен. Фарватер на реке узкий и извилистый. Естественно, мы не могли идти в плавание с неисправным рулем.
Все мои опасения я высказал капитану, известному полярнику Александру Павловичу Бочеку. Он был здесь «старшим на рейде».
Я просил произвести водолазный осмотр перед переходом в Портленд. Александр Павлович сразу согласился. Водолазный осмотр был разумной предосторожностью. Вместе с инженером Мартисовым, работавшим в Сиэтле в числе советских представителей, и Николаем Яковлевичем Брызгиным, помощником Бочека, мы вернулись в Такому.
Инженер Мартисов сразу направился в рулевую и включил электрический привод руля. Он положил руль на борт вправо, потом влево. Руль работал.
— Я гарантирую благополучный переход в Портленд, — сказал Мартисов. — Ваше беспокойство необоснованно, капитан.
Я вспылил — слишком свежи были воспоминания о переходе:
— Повторяю: покуда не буду знать причину заклинивания руля, из Такомы не уйду. Я и так достаточно рисковал.
— Водолазы стоят дорого.
— Теплоход и люди стоят дороже.
В конце концов я добился осмотра руля и всей подводной части.
На теплоходе мы поужинали и разговорились.
Оказалось, что Николай Яковлевич Брызгин был старпомом на танкере «Майкоп» (капитаном был Анатолий Васильевич Левченко), поврежденном японскими бомбардировщиками у берегов острова Минданао в конце декабря 1941 года.
— Одна из бомб попала в штурманскую рубку и радиорубку.
Радист Евгений Дианов был убит в своем кресле у телеграфного ключа. Меня ранило. Осколками прихватило еще пять человек из команды.
— Как вы попали к Минданао? Ведь это Филиппины?
— Возвращались во Владивосток из порта Сурабая на Яве, и нас застала война. Японцы объявили войну Америке, Англии и Голландии.
— Но ведь с нами Япония не воевала?
— Мы тоже так думали, ведь у нас на корме поднят флаг Советского Союза, и на палубе мы нарисовали флаги, чтобы видно было летчикам. Однако ничего не помогло. Бомбили, и не раз.
Мы помолчали. Сколько было таких случаев на Дальнем Востоке…
— Самое страшное, — сказал Николай Яковлевич, — безнаказанность. Наш капитан делал все, что мог, уклонялся от бомб, беспрерывно маневрировал. Меня до сих пор трясет от злости, когда я вспоминаю японских летчиков, хладнокровно уничтожавших безоружных людей.
