В дрейфе: Семьдесят шесть дней в плену у моря - Каллахэн Стивен (книга бесплатный формат TXT) 📗
Хотя в своем плавучем гнездышке я и чувствую себя в безопасности, но шторм впервые за целую неделю напомнил мне, что надо соблюдать осторожность. Ведь в каждой прокатывающейся вдоль борта десятифутовой волне содержится столько тонн воды, что лучше и не считать. На палубе и в такелаже свищет ветер. Иногда «Соло» получает пинок под зад и бросается носом к ветру, как будто желая разглядеть обидчика. При этом стаксель выходит из ветра и полощется с оглушительным шумом, но тут же наполняется им, когда «Соло» уваливается на свой курс. Перед моим мысленным взором мгновенно встает призрак бродячей волны-убийцы. Высота такой волны, порожденной сложением двигающихся в разных направлениях или с разной скоростью волновых пиков, может вчетверо превышать средний уровень наблюдаемого волнения; она вполне способна швырнуть «Соло», как детскую игрушку. Не менее опасно и совпадение волновых впадин, когда образуется настоящий каньон, в который мы могли бы ухнуть, как в горное ущелье. Нередко подобные аномалии приходят с какой-нибудь совершенно неожиданной стороны, внезапно являя вашему взору настоящую пропасть с отвесными стенами, в которую водопадом низвергаются гигантские потоки.
Шесть месяцев тому назад неподалеку от Азорских островов «Соло» рухнул именно в такой каньон.
Раздался чудовищный грохот, небо над головой исчезло, и ничего, кроме мутной зелени, не стало видно сквозь прозрачный палубный люк. Правда яхта немедленно выправилась и мы продолжили движение своим курсом, но тряхнуло нас основательно. Книги и секстант перелетели через высокую планку и, свалились с полки, с такой силой грохнулись на штурманский стол, что в щепки разбили его ограждающие бортики. А ведь вместо стола они вполне могли угодить мне по физиономии. На этот раз мне повезло, но впредь нужно быть осторожнее.
Катастрофа в море может произойти в любой момент, без всякого предупреждения, а может случиться и спустя долгие дни, наполненные страхом и ожиданием. Это не обязательно бывает в разгар свирепого шторма; беда способна разразиться и среди полного затишья, когда море гладко и ровно, как стол. Несчастье может обрушиться на моряка и в бурю, и в штиль, но море посылает его вовсе не из ненависти или презрения. Оно не ведает ни ярости, ни гнева. Но оно никогда не протянет вам и дружеской руки помощи. Оно просто существует — огромное, могучее, равнодушное. Его равнодушие не вызывает во мне раздражения, и меня не смущает мысль о собственной ничтожности в сравнении с ним. Скорее наоборот — это одна из главных причин, побуждающих меня поднимать свой парус: благодаря общению с морем как никогда остро воспринимается незначительность в этом мире и меня самого, и всего человечества.
Я смотрю, как бурлящий фосфоресцирующий след моего «Соло» расходится среди кувыркающихся волн, и задумчиво бормочу: «Бывает и хуже». И тут я слышу голоса из прошлого: «Всякий раз, когда ты произносишь эту фразу, дела неизменно меняются к худшему». Тогда я начинаю размышлять над приведенными в лоции данными, рассчитанными путем усреднения сообщений множества судов. По-видимому, средние показатели, характеризующие силу штормовых ветров, действительно занижены и искажают истинную картину. Надо думать, капитан, получив предупреждение о том, что где-то начинается шторм, вовсе не спешит направлять свою посудину в самый центр урагана, чтобы глотнуть там свежего воздуха. Так что мне, как видно, предстоит пережить несколько малоприятных денечков.
На всякий случай я проверяю свое снаряжение, чтобы привести все в полный порядок или хотя бы предусмотреть все, на что способна моя дурная голова в бурном море. Я осматриваю корпус яхты, палубу, переборки, оборудование каюты и все крепления, на которых держится моя деревянная табакерка. Чайник наполнен водой для заваривания кофе или приготовления лимонада. Изрядный кусок шоколада лежит под рукой, рядом с рацией. Основные приготовления закончены.
Сейчас примерно 22.30 по гринвичскому времени. Полная луна неподвижно белеет в небесах, безразлично взирая на бушующее море. Если станет хуже, то мне придется спуститься поближе к экватору. А сейчас делать больше нечего, и я отправляюсь вниз отдыхать. В 23.00 я встаю, чтобы раздеться, и снова укладываюсь на койку в одной майке. На руке у меня надеты часы, а на шее висит шнурочек с пластинкой из китового зуба. Вот и весь костюм, в котором мне потом предстоит прожить два с половиной месяца.
А сейчас моя яхта мчится и мчится вперед, виляя между перекатывающимися вокруг гребнями волн и цепляясь за них килем, как горная козочка за крутой склон. Левый борт плотно прижат к черному пульсирующему телу океана. Я лежу в койке, привязанный предохранительными ремнями, качаясь, как в гамаке.
БАМ! Оглушительный взрыв перекрывает треск древесины и рокот моря. Я вскакиваю на ноги. Вдруг на меня обрушивается водяной вал, словно я очутился на пути разбушевавшейся реки. Откуда он хлынул — с носа, с кормы? Или снесло сразу половину борта? Раздумывать некогда. Нащупываю вложенную в ножны финку, которую я оставил рядом со штурманским столом. Воды мне уже по грудь. Нос яхты клонится куда-то вниз. «Соло» останавливается и начинает погружаться в пучину. Он тонет, тонет! Сознание выстреливает команды. Освободить мешок с аварийным запасом! В душе бьется немой крик: ты потерял свое судно! Набрав воздуху, я ныряю в воду и полосую ножом линь, крепящий мешок. Сердце бухает, словно забивающий сваи копер. От тяжелой работы запас воздуха в легких быстро истощается, и разуму приходится вступить в борьбу с рвущимся к вдоху телом. Вокруг хаос и кромешная тьма. Вырваться, только бы вырваться, корабль тонет! Одним махом отталкиваюсь, стрелой вылетаю на поверхность, вышибаю крышку люка и, весь дрожа, выбрасываюсь на палубу, оставив внизу залог своего спасения.
С момента рокового удара не прошло и тридцати секунд. Наклонившись носом к своей могиле, яхта как бы в раздумье замирает над ней, и море омывает мои босые ступни. Я перерезаю найтовы контейнера со спасательным плотом. Голова гудит, и в гулкой пустоте проносятся обрывки мыслей. Может быть, я слишком долго провозился. Может быть, пришло время умирать. Утонуть… умереть… исчезнуть бесследно. Припоминаю инструкции для использования спасательного плота: перед наполнением сбросить громоздкий, весом в несколько сот фунтов, контейнер с плотом за борт. Но поди-ка справься с такой тяжестью, сидя верхом на брыкающейся лошадке! Времени нет, быстрее — яхта погружается! Налегаю изо всех сил. Первый рывок, второй — ни с места! Вот он, конец моей жизни. Еще немного — и все! «Ну, пошла, дрянь ты этакая!» — ору я на злосчастный контейнер. Напрягаюсь для третьего рывка, и он, зашипев, наполняется воздухом. Тут через палубу прокатывается волна и, приподняв контейнер, помогает мне столкнуть его на воду. Развернувшийся плот пляшет на конце швартовного линя. За какую-нибудь минуту мой ладный маленький кораблик превратился в затопленную развалину. По-пиратски зажав нож в зубах, я прыгаю на плот, и в последнее мгновение замечаю, что заработала установленная на кормовом релинге кинокамера. Какой режиссер снимает этот фильм? Освещение у него явно подкачало, зато драматургия оказалась на высоте.
Равнодушная луна безразлично взирает на нас с высоты. Летучая вуаль облаков затуманивает ее светлый лик, заволакивая и сцену гибели «Соло». Инстинкт и приобретенная сноровка помогали мне, пока надо было действовать, спасая свою жизнь, но едва лишь выдался свободный миг для размышления, как весь ужас случившегося обрушился на меня, терзая воспаленный мозг. В душе царит невообразимый сумбур. Тут и горестный плач по утраченному судну, и глубокая досада на себя за допущенные ошибки. Но надо всем этим главенствует ощущение, что все эти мысли и чувства недолго будут меня волновать. Тело мое трясется в ознобе. Слишком далеко я нахожусь от цивилизации, чтобы надеяться на спасение.
В одно мгновение в моей голове проносятся мириады вопросов и возражений, как будто в черепе у меня обосновалась целая орава яростных спорщиков. Одни острят, потешаясь над деловитым стрекотанием камеры, снимающей фильм, которого никому не суждено увидеть. Другие ворошат разгорающийся костер страха. Его пламя подогревает дремлющую энергию. Страх подталкивает к действию. Необходимо благоразумие. Я побеждаю слепой панический порыв: не желаю, чтобы накаченный в кровь адреналин выливался в бестолковые и бессмысленные метания. Подавляю первый приступ панического страха: не желаю сидеть в ожидании конца, поддавшись его парализующему действию. «Соберись, — приказываю я себе. — Соберись и приступай к делу».
