Избранные сочинения в 9 томах. Том 4 Осада Бостона; Лоцман - Купер Джеймс Фенимор (лучшие книги читать онлайн .txt) 📗
Лайонел и его полусмущенная, полуулыбающаяся подруга еще некоторое время слышали ее голос, из шутливого ставший негодующим, но уже в следующую минуту, оказавшись в присутствии миссис Лечмир, позабыли и об Агнесе и о ее своенравии.
Сердце майора Линкольна болезненно сжалось, едва он бросил взгляд на свою престарелую родственницу. Миссис Лечмир, как видно, велела Агнесе ее приподнять и сидела в постели, опираясь на подушки. Ее морщинистые, исхудавшие щеки пылали лихорадочным румянцем, отчего еще резче выделялись неизгладимые знаки, которые преклонные лета и сильные страсти безжалостными перстами вырезали на этом жалком подобии черт, некогда славившихся редкой, хотя и слишком холодной красотой. Жесткий взгляд утратил обычное выражение суетной озабоченности, и глаза скорее сверкали, чем светились огнем удовлетворения, которое она не в силах была более подавить. Короче говоря, весь ее вид поразил молодого человека, убедив его в том, что, как страстно ни желал он сам жениться на ее внучке, он наконец осуществил заветнейшую мечту этой столь тщеславной, столь расчетливой и, как он теперь поневоле вспомнил, очевидно, столь виновной женщины. Больная, по-видимому, не считала нужным долее скрывать свою радость; протянув руки, она подозвала внучку необычно громким голосом, срывающимся и резким от какого-то греховного торжества.
— Приди в мои объятия, моя гордость, моя надежда, моя послушная, достойная дочь! Подойди и прими родительское благословение, благословение, которое ты по праву заслужила!
Даже Сесилия, как ни ласковы и ни сердечны были слова ее бабушки, заколебалась на миг, пораженная неестественным голосом, которым они были произнесены, и подошла поцеловать старуху с меньшей нежностью, чем это было обычно свойственно ее пылкой и доверчивой натуре. Но эта скрытая сдержанность тут же исчезла, ибо, как только Сесилия почувствовала себя в объятиях нежно прижавшей ее к груди миссис Лечмир, она взглянула в лицо бабушки, словно желая отблагодарить ее за любовь, с простодушной улыбкой и слезами.
— Я вверила вам, майор Линкольн, мое самое большое, я чуть было не сказала — мое единственное сокровище! — продолжала миссис Лечмир. — Она хорошее, доброе, послушное дитя, и господь благословит ее за это так, как благословляю ее я. — Наклонившись вперед, она добавила уже менее взволнованно: — Поцелуй меня, моя Сесилия, моя новобрачная, моя леди Линкольн! Теперь я вправе называть тебя так, ибо скоро этот титул достанется тебе.
Сесилия, оскорбленная бестактным восторгом своей бабушки, осторожно высвободилась из ее объятий и с опущенными от стыда глазами, вся пунцовая, поспешила посторониться, давая дорогу Лайонелу, который, в свою очередь, подошел к постели больной принять ее поздравления. Он наклонился и неохотно запечатлел холодный поцелуй на подставленной щеке миссис Лечмир, пробормотав несколько бессвязных слов о своем счастье и оказанной ему чести. Несмотря на неприкрытое и омерзительное торжество, прорвавшееся сквозь обычную холодную сдержанность больной, непритворное чувство звучало в словах, с которыми она обратилась к мужу своей внучки. А ее огненный и неестественно сверкающий взгляд даже увлажнила слеза.
— Лайонел, мой племянник, мой сын, — сказала она, — я старалась принять вас у себя с честью, подобающей главе знатного рода, но, если бы вы были даже владетельным князем, я не могла бы сделать больше того, что сделала. Любите ее, берегите, будьте ей больше чем мужем — замените ей отца и мать, родных, потому что она этого заслуживает! Исполнилась моя заветная мечта! Теперь в тиши длинного и покойного вечера я могу подготовиться к великой перемене, завершающей исполненный треволнений утомительный день жизни!
— Женщина! — раздался голос из глубины комнаты. — Ты обманываешь себя!
— Кто? Кто это говорит? — воскликнула миссис Лечмир, судорожно приподнимаясь, словно желая соскочить с постели.
— Кто это говорит? — воскликнула миссис Лечмир, судорожно приподнимаясь.
— Это говорю я, — ответил знакомый голос, и Ральф, медленно пройдя через комнату, стал в ногах кровати. — Я, Присцилла Лечмир, — человек, который знает, чего ты заслуживаешь и что тебя ждет!
Вне себя от ужаса старуха упала на подушки, ловя ртом воздух, румянец сбежал с ее щек, уступив место мертвенной бледности, и только что сверкавшие торжеством глаза померкли.
Однако секунды размышления оказалось достаточно, чтобы вернуть ей присутствие духа, и гордость ее возмутилась. Гневным жестом она указала непрошеному гостю на дверь и, усилием воли вновь обретя дар речи, неожиданно окрепшим голосом воскликнула:
— Как смеют меня оскорблять в такую минуту в моей собственной спальне? Пусть этого сумасшедшего или самозванца уберут отсюда!
Но она взывала к глухому. Лайонел не пошевельнулся и не отвечал. Все внимание его было поглощено Ральфом, по изможденному лицу которого пробежала холодная усмешка, говорившая о том, что он нимало не страшится этих угроз. Лайонел не замечал даже Сесилии, сжимавшей его руку со всей доверчивостью любящей женщины, так потрясло его внезапное появление странного и загадочного старика, который уже давно пробудил в его груди столько страхов и надежд.
— Скоро твои двери откроются всем, кто только пожелает войти сюда, — бесстрастно произнес старик. — Почему же изгонять меня из дома, в который, может быть, уже завтра будет открыт свободный доступ бездушной толпе? Разве я недостаточно стар или недостаточно близок к могиле, чтобы стать твоим собеседником? Ты прожила столько лет, Присцилла Лечмир, что румянец на твоих щеках сменился желтизной трупа, ямочки превратились в складки и морщины, а блеск сияющих глаз погасила забота, но все эти годы не открыли твоего сердца для раскаяния.
— Как смеешь ты со мной так разговаривать? — воскликнула больная, внутренне содрогаясь от его пристального сверкающего взгляда. — Почему только одну меня клеймишь ты? Разве мои грехи настолько вопиющи или одной мне нужно напоминать, что рано или поздно придут старость и смерть? Мне давно знакомы все старческие недуги, и я смело могу сказать, что готова к концу.
— Хорошо, — невозмутимо ответил непреклонный старик. — Тогда возьми и прочитай суровый приговор бога, и пусть дарует он тебе твердость, равную твоей самонадеянности.
С этими словами он иссохшей рукой протянул миссис Лечмир распечатанное письмо, которое, как успел заметить зоркий Лайонел, было адресовано ему. Несмотря на такое грубое посягательство на его права, молодой человек, казалось, не обратил внимания на этот новый бесцеремонный поступок и с жадным вниманием наблюдал, какое впечатление произведет письмо на миссис Лечмир.
Властные манеры неизвестного настолько подчинили миссис Лечмир его воле, что она, словно завороженная, покорно приняла из его рук письмо. Едва только она прочла первые строчки, как взгляд ее застыл и в нем отразился ужас. Записка была короткая, и, чтобы ее прочесть, не требовалось много времени. Однако старуха по-прежнему держала ее в вытянутой руке, хотя неподвижный взор свидетельствовал, что она ее не видит. Все затаив дыхание, в изумлении, молча глядели на больную. Потом миссис Лечмир затрепетала всем телом. Рука ее так сильно дрожала, что шелест бумаги слышался в самом отдаленном углу комнаты.
— Это письмо адресовано мне, — сказал испуганный ее состоянием Лайонел, беря бумагу из ее сопротивляющейся руки, — и мне надлежало прочесть его первым.
— Вслух… вслух… дорогой Лайонел, — раздался слабый, по настойчивый шепот у его плеча, — вслух, умоляю тебя, вслух!
Быть может, не столько повинуясь этой страстной просьбе, в которую Сесилия вложила всю свою душу, сколько под влиянием неистового возбуждения, майор Линкольн выполнил ее требование. Голосом бесстрастноспокойным от внутреннего волнения Лайонел прочел роковую записку, так ясно отчеканивая каждое слово, что в окружающем безмолвии они прозвучали для его жены как пророческое предостережение с того света.
