Сборник Поход «Челюскина» - Коллектив авторов (книги бесплатно без регистрации .txt) 📗
Канцын, его помощник, очень болезненно перенес его гибель. Он с Борисом во время рейса сдружился. Канцын — большой, крепкий человек, красногвардеец. И этот крепкий детина вдруг заплакал. Эта сцена была очень тяжелой, когда Канцын плакал, крича, звал Бориса.
Борис был среднего роста, бритый, брюнет, с большими голубыми глазами. По натуре человек страстный, живой, остроумный. Он был удивительно бесстрашным, чутким и нежным товарищем и другом.
И. КОПУСОВ
Прощальное слово
Как обидно, как тяжело, что тебя теперь нет с нами!.. Единственный из 105 челюскинцев ты остался в бездушных льдах Арктики, в коварном, навеки памятном всем нам Чукотском море Остался, погиб ненужной жертвой, напоминая нам о дне гибели судна, дне рождения лагеря Шмидта. Только твоя смерть омрачает нашу радость и сознание того, что мы оказались неплохими сынами нашей родины и с честью вышли из тяжелого испытания.
В тот день, когда «Челюскин» исчез в глубине моря, выбросив к небу тучу черной пыли, тебя, Борис, не стало. Ты ушел вместе с кораблем. Воцарилось глубокое, сумрачное молчание.
Мы, близко стоявшие к корме гибнущего корабля, невольные свидетели твоей смерти, стояли ошеломленные свершившимся фактом. Ведь ты, Борис, даже в последние минуты своей жизни не потерял мужества и ушел без единого звука, без единого крика о помощи. Ты всегда был таков. [343]
Когда на корме осталось человек пятнадцать, ты был среди нас. В горячке работы я не видел тебя. Но после команды капитана «все на лед», когда я, прыгнув с судна и немного отбежав в сторону, обернулся, то замер на месте, увидев на тонущем судне троих, в том числе тебя. Никогда не забуду твою спокойную фигуру и трубку, зажатую в зубах. Почему ты не прыгнул? Ведь мы кричали тебе: «Борис, прыгай! Скорее!»
Ты остался один и не прыгнул, а решил сойти ниже по фальшборту ставшего почти совсем на нос судна. Но секунды шли, и конец наступал. А ты, задержавшись лишнюю минуту на палубе, все не прыгаешь. Бочка, бревно сшибают тебя с ног, — и ты ушел под лед. Все это произошло так быстро, что даже десяти шагов я не успел пробежать к кораблю, на помощь.
В тот момент в голове сверлила мысль: «Бориса не стало! Борис погиб! Первая жертва! Неужели будут еще?»
Мы не представляли, что нас ожидает впереди — какие испытания и трудности. Одно было ясно: «Челюскина» нет. Мы на льду. Берег далек, а с нами женщины и дети!
Как жаль, что ты не вернулся на дорогую нам всем родину, на «большую землю»!
Сколько воспоминаний связано с тобой за долгие месяцы работы на «Челюскине»! Мое первое с тобой знакомство в Ленинграде — «Челюскин» стоит для погрузки в порту. День и ночь подвозят грузы, продовольствие, оборудование, одежду. Все это погружается в объемистые трюмы. Тебя можно видеть всюду. Улыбаясь, с записной книжкой в руках, ты проходишь из трюма в трюм, на палубу, на корму. Ты работал почти круглые сутки и никогда не забывал спросить товарища, не голоден ли он, и накормить.
Незабываемы наши лимонные, огуречные, овощные авралы, когда ты. Борис, своими шутками, улыбкой и радостным настроением подбадривал авральщиков, удрученных грязной и неблагодарной работой. Ведь только ты умел поставить себя так. что после многочасовой работы никто не отказывался пойти и отработать еще несколько часов. И этого ты достигал своей заботливостью, удивительным добродушным спокойствием [344] и готовностью в любое время дня и ночи выполнить просьбу каждого челюскинца, обратившегося к тебе по делу.
А разве можно забыть шторм в море Лаптевых, когда волны смывали с палубы грузы? Большинство участников экспедиции свалилось от продолжительной и сумасшедшей качки, а ты, больной и слабый, еле державшийся на ногах, нашел в себе силы выйти на палубу, складывать палубные грузы и крепить их.
Тебе мы обязаны тем заботливым и внимательным подбором аварийного запаса продовольствия, одежды и бытовых вещей, заранее приготовленных, учтенных и уложенных на палубах и в трюме. Занимая скромный пост завхоза, ты отнесся к этой работе достаточно серьезно и четко выполнял все распоряжения руководства.
Никто из челюскинцев не может плохо о тебе вспомнить. Вечерами в кают-компании ты был всегда зачинщиком и организатором веселья и развлечений, так необходимых на зазимовавшем во льдах судне. Во всех изобретательных выдумках и шутках Феди Решетникова и Аркаши Шафрана ты принимал деятельное участие, понимая важность и необходимость этих изумительных вечеров на «Челюскине», разнообразивших наши деловые будни. В то же время ты был страстный охотник. Твои веселые рассказы о прелестях охоты в ледяных торосах и ропаках вербовали все новых и новых охотников, заставляя людей вылезать из душных кают на свежий морозный воздух.
И теперь, когда мы вернулись на материк, в родную семью пролетариата, когда мы встретили всюду такой изумительно теплый, восторженный прием, когда мы получили такую высокую оценку партии и правительства, — особенно обидно и горестно, что тебя, Борис, энтузиаста-полярника, прекрасного работника и товарища, с нами нет.
Память о тебе всегда останется для нас дорогой, незабываемой. Ты — единственная жертва челюскинской эпопеи, и мы тебя никогда не забудем.
А. ПОГОСОВ
Орден Бориса Могилевича
…Когда 23 июня 1934 года в Кремле при вручении челюскинцам орденов председатель ЦИК СССР произносит фамилию единственного челюскинца, погибшего при аварии, — Бориса Могилевича, поднимается Шмидт. Принимая орден Красной звезды, который должен был украшать грудь мужественного, жизнерадостного человека, он говорит:
— Мы будем хранить этот орден вместе с портретом товарища Могилевича в Арктическом музее…
По предложению М. И. Калинина все присутствующие почтили память покойного вставанием. [345]
Челюскинцы
Об Отто Юльевиче Шмидте
— Отто Юльевич, вам надо написать свою биографию. Мы в нашей коллективной книге хотим дать главу «Челюскинцы» — несколько автобиографических очерков.
— Так что же? Я с удовольствием отредактирую такую полезную и интересную главу. А моей биографии не надо.
— Нельзя, Отто Юльевич, без вашей биографии! Какие же это люди «Челюскина» без Шмидта? Если вам некогда, мы пришлем стенографистку; диктуйте ей.
Но предложение не прошло. Наш разговор с Отто Юльевичем не дал нужных результатов.
— Я еще достаточно молод: нечего заниматься автобиографией. Да и ничего особо интересного в моей биографии нет. Сотни интеллигентов-партийцев имеют такую биографию, — отговаривался он.
Так и не дал, так и не диктовал. Теперь пусть пеняет на себя. Нельзя дать «Челюскинцев» без того, кто в основном сколотил, спаял, сцементировал этот коллектив. Все челюскинцы — больше: все [348] читатели нашей коллективной книги — чувствовали бы большой пробел, если бы в книге среди нескольких биографических очерков не было очерка о нашем Отто Юльевиче, нашем Шмидте, ставшем для нас самым близким, самым дорогим товарищем и другом.
Как разнообразен этот человек! Нас поражают энциклопедисты времен подготовки Великой французской революции. По тогда, во-второй половине XVIII века, объем знаний был не так велик, как теперь. За полторы сотни лет человечество в научном отношении сделало резкий скачок вперед. Быть теперь энциклопедистом трудно. Так ли много среди наших современных ученых и работников блестящих эрудитов, широко образованных энциклопедистов, обладающих разносторонними знаниями и опытом? Много ли людей, сформировавшихся в черные дооктябрьские годы, сумели пропустить все богатство буржуазной культуры через фокус марксистского мировоззрения? Не много таких людей. Шмидт — один из этих немногих.
Отто Юльевич моложе, чем выглядит. Ему только 43 года, но за плечами у него большой стаж ответственной советской работы, большой опыт научной, исследовательской, педагогической деятельности.
В 1913 году Шмидт окончил Киевский университет по физико-математическому факультету. Ученик профессора Граве, он был. оставлен при кафедре математики и избрал своей специальностью отвлеченную алгебру. Теория рядов, теория чисел — что может быть отвлеченнее этих разделов высшей алгебры? Отвлеченная алгебра и борьба классов… Казалось бы, что общего между столь несхожими, столь отдаленными категориями?
