Прощание - Буххайм Лотар-Гюнтер (бесплатные серии книг .TXT) 📗

— Почему ты так считаешь?

— Ну, я наблюдал за ней во время последнего фильма. Она таращилась с почти идиотским выражением, только в те несколько секунд, когда к ней кто-нибудь обращался, она не была «в отключке». Даже ее движения не были нормальными: у нее такая манера перекашивать плечи, а руки при этом держать одеревенелыми, причем так, как это делают слабоумные!

— Да, смешно, — бормочет старик.

— Непостижимо, что ее приняли на работу — продолжаю я, — ей же всего двадцать три года, а выглядит она по меньшей мере на тридцать пять.

— Об этом мы уже говорили. При найме на работу она, очевидно, произвела совершенно нормальное впечатление.

— Возможно, картина болезни позволяет короткое время производить впечатление нормального человека. Ведь может быть и так?

— Во всяком случае врач ничего не нашел!

— Если бы он видел мадам во время демонстрации фильма, вместо того чтобы интересоваться другими дамами, то он бы увидел, что она как неконтролируемая наркоманка выкуривает одну сигарету за другой и при этом явно находится в своего рода сомнамбулическом состоянии.

— Дурацкое дело. Может быть, ты и прав: нам бы надо ссадить ее в Дурбане и отправить домой. Я с этим однажды уже встречался — на крейсере в Магеллановом проливе — один матрос из группы механиков торпедных аппаратов сиганул за борт со словами: «Мария, я умираю за тебя!» К его счастью, это произошло в порту. За это ему пришлось порядком отдуваться. Это случилось в сочельник. — Здесь, чтобы усилить эффект от рассказа, старик делает паузу. — Допрос после протрезвления показал, что матрос имел в виду деву Марию. Это показалось правдоподобным, так как произошло в сочельник.

Наконец-то еще одна история, типичная для старика.

— То, что здесь один ассистент перешел грань, я тебе уже рассказывал, — продолжает старик. — Но он все точно разузнал, заседание морского ведомства было не трудным. Он оставил записку, в которой указал, кто должен ему наследовать. Говорили, что он погорел на стюардессах. Множественное число мы объяснили так: он был влюблен в одну стюардессу, которая была бисексуальной и предпочла этому ассистенту другую стюардессу.

После обеда я должен собрать свои пожитки, проверить фотоаппараты, взять две кассеты для моего диктофона, чтобы ничего не упустить из объяснений шефа. Я все еще не могу поверить, что я сегодня смогу попасть в камеру безопасности.

Экскурсия начинается сценой переодевания перед помещением, расположенным рядом с установкой. У меня уже есть опыт. Я засовываю дозиметр как само собой разумеющееся в грудной карман белого комбинезона. Шеф подает мне полотенце для вытирания пота.

— Что с этим делать? — спрашиваю я.

— Спрячьте пока, это вам сейчас понадобится.

Вход в камеру безопасности закрыт стальной дверью толщиной в добрых десять сантиметров, передвигающейся на роликах, В то время силой мотора эта дверь будто невидимыми руками привидения отодвигается по роликам назад, раздается резкий звонок. Два-три шага, и мы проникаем через стенку камеры безопасности, через вторичную защиту, состоящую из шестидесяти сантиметров железобетона. В небольшом помещении за железобетонной стеной так жарко, что я начинаю потеть. Самое меньшее сорок градусов, прикидываю я. Перед нами сферическая переборка с кламповым запором, точно такой же как на подводной лодке по обе стороны центрального пульта управления.

— За этим находится шаровой шлюз, — говорит шеф.

Перед дверью шарового шлюза мы вторично меняем бахилы. Вместо белых мы надеваем красные.

— Балет путешественников на Луну! — говорю я шефу. — Такое надо на сцене ставить!

— Вот, не забудьте перчатки, — говорит шеф невозмутимо, — а здесь шапочки хирургов, но они необязательны.

В перчатках, говорю я себе, будет трудно управлять фотокамерой.

С помощью черного штурвала шеф открывает дверь перед нами.

— Прошу, я после вас, — бормочет он.

Я вхожу, левой ногой сначала через кольцевое отверстие в стене. Затем входит шеф, присаживается на корточки в полом шаре, имеющем диаметр, равный примерно двум метрам, вплотную рядом со мной, и закрывает внешнюю дверь с помощью штурвала через систему тяг и рычагов. После этого он берет телефон, выжидает, пока не раздастся треск, и докладывает кому-то, что мы находимся в шаровом шлюзе.

Я все больше потею.

— Сейчас будет еще теплее, — говорит шеф, заметив капли пота на моем лбу, и открывает таким же способом, как он открывал внешнюю дверь, дверь внутреннюю.

И снова — поднять левую ногу и проскочить сквозь кольцевую дверь! Я медленно распрямляюсь в пояснице. Мы стоим на решетке между реактором и стальной стеной камеры безопасности. Мои глаза сначала должны привыкнуть к полумраку, прежде чем я замечу, насколько узким является это кольцевое пространство между стальной стеной камеры безопасности и напорным резервуаром и как много агрегатов размещено в этом крошечном пространстве.

Пот выступает у меня теперь так сильно, что я чувствую, как он бежит по спине.

Рядом с моим лицом шеф говорит:

— Однажды здесь вытекла вода первичного контура. Мы надели противогазы и — сюда. Давление в камере безопасности на десять миллиметров ниже давления в соседнем помещении. А в нем оно еще раз на десять миллиметров ниже, чем в другом соседнем. Все реакторные станции работают с пониженным давлением…

— …чтобы что-нибудь совершенно незаметно улетучилось, — говорит шеф и подтверждает: — Точно!

— А как вы замеряете эти десять миллиметров?

— Очень просто: по показаниям ртутного столба.

В то время как мы в кольцевом помещении между внешней стальной стеной и напорным резервуаром глубже спускаемся по узким лестницам и при этом изворачиваемся, чтобы не задеть агрегаты, и подныриваем под связки проводов, шеф говорит:

— Напорный резервуар рассчитан на 85 кило на квадратный сантиметр и на температуру триста градусов Цельсия.

— Да будет так! — говорю я и демонстративно вытираю правым рукавом капли пота со лба. Шеф это видит и устраивает для меня передышку. В то время как я сижу на корточках на ступеньке металлической лестницы, он внимательно рассматривает целый ряд расположенных рядом друг с другом манометров. Наконец он делает размашистое движение рукой и говорит:

— Постепенно здесь кое-что из приборов дополнялось. Агрегаты здесь, в кольцевом помещении, — это система спуска, первичная питающая система, очистительная и запорная водяная система. Кроме этого здесь имеется охладительная установка для циркуляционного воздуха. Магистрали здесь предназначены для пара и питательной воды. Это на первый раз самое важное.

В этом окрашенном в серый цвет бочкообразном лабиринте я чувствую себя как в чреве технической Наны. Затем, при дальнейшем преодолении мощных изолированных трубопроводов, меня охватывает настроение «Одиссеи-2001». Я просто потрясен. Но я не демонстрирую восторг и не восклицаю: «Ты смотри, вот это мощь!» или «Господи на небесах, вот это вещь!» Наоборот, я набираю в легкие воздух и беру на вооружение невозмутимость. Я хочу выглядеть таким же равнодушным и холодным, таким, как шеф, который ведет себя так, будто все здесь не является чем-то особенным — все совершенно нормальное.

По филигранным решеткам и тонким металлическим лестницам мы движемся дальше. Шеф передвигается с уверенностью эквилибриста на канате. Но мне надо быть чертовски осторожным, чтобы не набить шишек о выступающие профили или рычаги.

Время от времени шеф бросает взгляд на один из манометров или трогает рукой трубопровод. Здесь шефу знаком каждый маховик, каждая заслонка, каждый клапан, каждый подвод и каждая вспомогательная машина. Я же, напротив, испытываю трудности, пытаясь хоть немного разобраться в этой путанице.

Шеф делает движения рукой направо, налево, наверх, вниз. Если он указывает на отдельные агрегаты, то делает это так, будто хочет представить мне живого человека. Я киваю машинам: я в свою очередь представляюсь им. Еще несколько ступенек вниз, и мы находимся на одной высоте с центральной частью реактора. Мне затруднительно представить себе, что за окрашенной в серый цвет стальной стеной, которую я могу потрогать рукой, происходит чудо ядерной реакции и освобождается огромная энергия.