Приключения моряка Паганеля часть I - «Боцман и Паганель или Тайна полярного острова.» (СИ - Гораль Владимир Владимирович
В ватной тишине ко мне подошёл бледный Бронислав Устиныч и принялся гримасничать. Он надувал щёки, пучил глаза и зажимал нос. Я было собирался всерьёз озаботиться состоянием его рассудка, но тут до меня дошло, что он показывает мне способ ослабления последствий контузии. Я тоже набрал полные щёки воздуха, зажал нос и напрягшись произвёл некое подобие продувки носоглотки. В ушах что-то щёлкнуло, барабанные перепонки пришли вновь в более или менее нормальное состояние и главное вернулись звуки, правда в сопровождении нутряного монотонного гудения и головной боли. Ту же процедуру проделали все окружающие и нормальное общение вновь стало возможным. Видимость всё ухудшалась и составляла уже не более кабельтова(185 метров)
Наша радиостанция УКВ издавала лишь хрипы и бурчания и все попытки капитана связаться с ближайшими судами ник чему не приводила. Можно было подать международный сигнал бедствия, произнося голосом три раза подряд: «Mayday,Mayday,Mayday», но Владлен по каким-то соображениям пока с этим не торопился. Радиолокатор показывал, что поредевшая группа рыбацких судов рассредоточилась вдоль противоположной, восточной стороны Медвежьего, а именно в Баренцевом море. В то время, как мы находились в западной части, то есть в Норвежском. В момент взрыва что-то произошло с винто-рулевой группой нашего траулера, так что мы(дай бог временно) кроме всего прочего потеряли управление и вынуждены были лечь в дрейф, пока машинная команда и старпом разбирались с железом. Сквозь гул в ушах я вдруг услышал странный, какой то плачущий голос капитана: «Да, что же ты никак не уймёшься, шалава заморская?!» На самой границе подступающего тумана, метрах в ста пятидесяти от нашего борта слегка покачивалась на воде, мокрая, пузатая туша всплывшей «Брунгильды».
Глава 41. «Слава адмирала Нельсона».
Когда капитан обзывал внезапно всплывшую на траверзе(курсовой угол 90 градусов)нашего левого борта, толстую, влажную «Брунгильду» многоопытной падшей женщиной, ваш покорный слуга всё ещё находился на капитанском мостике, то есть в центре событий. Поскольку рулевое устройство, заклинившее после близкого взрыва торпеды, ещё не было исправлено, мои обязанности рулевого автоматически перешли в обязанности вперёдсмотрящего. Но смотрел я в бинокль не вперёд на всё сгущающийся туман, а на маячащий слева тёмный опасный силуэт пиратской подлодки. Впрочем не я один. На мостике кроме меня было ещё трое: капитан, второй помощник и боцман, все разумеется смотрели в одном направлении. Уверен, что большая часть экипажа прильнула в эти минуты к иллюминаторам левого борта в горячечной тревоге и с ужасом смешанным с неистребимым болезненным любопытством.
Да и как не засмотреться на пришедшего за твоей жизнью и уже дважды промахнувшегося убийцу. Вот она незадачливая киллерша, нарисовалась во всей красе. Не скрывается, а значит твёрдо намерена на этот раз наконец покончить со своей жертвой. Невысокое, похожее на горб верблюда возвышение рубки субмарины, как тогда при первой встрече в «Гроте кригсмарине» стало, увеличиваясь словно расти из палубы. В тот же момент в её носовой части в течении нескольких секунд подобным же образом выросло новое сооружение, весьма напоминающее водяную пушку или водомёт, которые устанавливают на пожарных или полицейских машинах. Последний я видел в действии в кинохронике, когда злобные капиталистические полицейские с его помощью разгоняли мирные демонстрации трудящихся, мощным напором воды сбивая несчастных с ног. Однако мое «сверхъестественное чутьё» подсказывала мне, что с нами собираются обойтись несколько суровее. «Водомёт», был прикрыт прозрачным полукруглым щитом, похожим на половинку разрезанной вдоль яичной скорлупы, так, что наружу торчало лишь тупое короткое дуло.
На палубу всплывшей подлодки из открывшегося в рубке тёмного проёма, заметно сутулясь и прихрамывая, вышел худой, невысокий человек. «Сам командор на сцену пожаловал, сволочь!» – сквозь зубы процедил стоявший рядом Бронислав Устиныч – «Я тебе гад, Верманда не прощу!» Кранке всё так же демонстративно, без спешки захромал к своей странной пушке. От неё его отделяло не более двух десятков шагов. «Пособи ка мне, Вальдамир» – Устиныч изготовил свой уже проверенный в деле МГ- 42, расположив его ствол на планшире(горизонтальный стальной профиль) фальшборта, палубного ограждения левого крыла штурманской рубки. Я не заставил себя долго ждать и подскочив к боцману, (в душе восхищаясь собой) быстро поднял планку пулемётного затвора и вставил в него новую ленту с патронами из приготовленного заранее цинка.
Кранке уже почти доковылял до своего уродливого «водомёта», но в двух шагах от него остановился и повернув голову в нашу сторону замер. Как говорится: «Предчувствия его не обманули!» Гордость Вермахта, «Циркулярная пила Гитлера», немецкий пулемёт МГ-42, больно ударив по нашим измученным перепонкам, изрыгнул огнём короткую, смачную очередь. Но командор «Брунгильды», не дожил бы до своего почтенного возраста, не будь он так чувствителен к опасностям. За какую-то долю секунды до того, как боцман нажал на гашетку он с ловкостью юноши метнулся под прозрачный щит, ограждавший палубное орудие. Скорее всего на подлодке решили, что пулемёт находился на борту взорванного баркаса и именно погибший Вард орудовал им, расчищая от мин проход для нашего «Жуковска». Этим и объяснялась вальяжная неторопливость старого садиста, который видимо собирался тряхнуть стариной, самолично расправившись с беззащитным траулером и его экипажем.
О случайных свидетелях он мог не волноваться, поскольку на этой стороне острова в радиусе 12 миль не наблюдалось ни одного судна. Хромец встал во весь рост за прозрачным щитом и чёрное, короткое дуло качнулось вправо и чуть вверх, нацелившись точно в середину нашего капитанского мостика. Я, как говорят:«почувствовал звон тишины», так наверное слышит за секунды до залпа свою приближающуюся смерть, стоящий с завязанными глазами у расстрельной стены. Но наш бравый, усатый пулемётчик ударил первым. Длинная очередь полоснула по пуленепробиваемому стеклу, не оставляя следов и не причиняя ему вреда, но видимо рука Кранке, наводившего орудие всё-таки дрогнула. Воронёное дуло дёрнулось чуть вверх и с несолидным звуком, напомнившим выстрел пробки из бутылки с Шампанским, плюнуло огнём в нашу сторону. Устиныч зычно рявкнул:«Ложись!» – и первым бросился выполнять свою команду, увлекая за собой и меня.
В этот момент я стоял столбом, пребывая в полном оцепенении и падая так здорово приложился лбом о какой-то выступ, что на миг увидел бенгальские огни, кои вполне подходили к предыдущему звуку хлопнувшей шампанской пробки. В тот же миг что-то прошелестело над нашими головами. На палубе пеленгаторной площадки, служившей крышей-падволоком штурманской рубке, что-то с диким звоном ухнуло. Как-будто выскользнул из строп, неумело стянутыми похмельными грузчиками и грохнулся на асфальт с высоты верхнего этажа районного Дома культуры концертный рояль, почти уже втянутый в гостеприимно распахнутые окна актового зала. От третьей подряд контузии и пожизненной глухоты меня спас болевой шок, вызванный капитальным расквашиванием лба и последовавшим за ним небольшим сотрясением.
Пошатываясь от накатившей слабости, я поднялся на ноги. Над нами, что-то потрескивало и шипело, порыв ветра донёс чёрный, выедающий глаза дым и едкий запах гари. Располагавшиеся прежде на пеленгаторном мостике репитеры магнитного и гирокомпаса, а так же антенну судовой РЛС, да и саму верхнюю мачту превратил в пар и мелкую оплавленную труху один, судя по калибру небольшой снаряд, выпущенный из палубной пушки «Брунгильды», которую я так неуважительно сравнил с водомётом. Мне с тупым равнодушием подумалось, что следующий «плевок водомёта» будет более точным. Я плюхнулся на живот и уткнулся в воняющую ржавым железом и солью палубу саднящим разбитым лбом и прикрыл слипающиеся от крови веки. Так прошла минута, выстрела всё не было. Подняв голову и приоткрыв, не без труда, слезящиеся глаза, я увидел, что Устиныч вновь стоит у борта ограждения, вглядываясь через окуляры бинокля во вражью сторону. Оторвавшись от наблюдения, он повернул ко мне своё закопчённое гарью лицо с грязно-серыми, допрежь седыми усами и с какой-то кривой улыбкой произнёс: «Сцепились пауки на наше счастье!»
