Вперед, на Запад! - Кингсли Чарльз (полная версия книги .txt) 📗
Наконец корабль обогнул Губбастон. На нем слышалась музыка. И когда перед ним открылась норшэмская башня и бэруффское поместье, у команды вырвалось новое «ура» и огласило окрестные холмы на расстоянии целой мили.
Миссис Лэй быстро вошла в дом и позвала свою служанку.
— Грэс, принеси мне капор. Мистер Эмиас вернулся домой.
— Ну, правда? То-то радость! Но, сударыня, как же вы это узнали?
— Я слышала его голос на реке, но я не слышала голоса Франка, Грэс!
— О, сударыня, будьте уверены: где один, там и другой. Они не могли разлучиться. Я ручаюсь, что или оба вернулись, или ни один. Вот вам капор, сударыня.
И миссис Лэй в сопровождении Грэс быстрым шагом направилась в Байдфорд.
Спускаясь по Мостовой улице, они увидели, что странный корабль уже бросил якорь в реке. В ту минуту, как они достигли нижнего конца улицы, из-за угла появилась большая толпа матросов, женщин и подмастерьев, кричащих «ура», расспрашивающих, плачущих и смеющихся. Миссис Лэй остановилась и увидела, что толпа тоже остановилась.
— Вот она! — закричал кто-то. — Вот его мать!
— Его мать? Не их мать? — бледнея, сказала себе миссис Лэй.
В следующее мгновение из-за угла показалась возвышающаяся над всей толпой голова Эмиаса.
— Расступитесь! Дайте дорогу госпоже Лэй! — И Эмиас упал к ее ногам.
Она обвила его шею руками и прижалась головой к его голове, меж тем как матросы и подмастерья почтительно умолкли, окружив кольцом мать и сына.
Миссис Лэй ни о чем не спросила. Она видела, что Эмиас один. Наконец он прошептал:
— Я умер бы, мама, чтобы спасти его, если б я мог…
— Тебе незачем говорить мне это, Эмиас Лэй, сын мой!
Новое молчание.
— Как он умер?
— Как мученик…
— Инквизиция?
— Да…
Сильная дрожь пробежала по телу миссис Лэй, а затем она подняла голову.
— Идем домой, Эмиас. Я не ожидала такой чести, — ха-ха… и такого красивого молодого мученика. Боже, пощади меня: не дай мне сойти с ума. Эмиас, кто это? — И она указала на Эйаканору, которая стояла подле Эмиаса и внимательно смотрела на все происходящее.
— Это бедная дикая индейская девушка. Я зову ее моей дочерью. Я расскажу вам потом ее историю.
— Твоя дочь? Значит, моя внучка. Пойди сюда, девочка, и будешь мне внучкой.
Эйаканора послушно подошла и опустилась на колени, как это сделал Эмиас.
— Не надо становиться на колени передо мной, дитя. Идем домой, и помогите мне убедиться, здорова я или сошла с ума, жива или мертва.
И, надвинув капор на лицо, она повернулась, чтобы идти обратно, одной рукой крепко держа Эмиаса, а другой — Эйаканору.
Толпа в почтительном молчании дала им отойти ярдов на двадцать, а затем разразилась таким «ура», от которого весь город зазвенел.
Внезапно миссис Лэй остановилась.
— Я совсем забыла, Эмиас. Я не должна мешать тебе выполнить долг. Где твои матросы?
— В настоящее время зацелованы насмерть — то есть все те, кто уцелел.
— Уцелел?
— Когда мы уезжали, у нас было сто человек, мама, а домой вернулись сорок четыре, если только мы дома. Это сон, мама? Это вы? И это снова старая Мостовая улица? Клянусь жизнью, там у дверей стоит старый Эмиас-кузнец, с кружкой в руках, как он стоял, когда я был мальчиком!
Мускулистый кузнец пересек улицу, чтобы подойти к ним, но остановился, увидев Эмиаса без Франка.
— Лучше один, чем ни одного, сударыня! — неуклюже попытался он утешить ее. Эмиас пожал ему руку, но миссис Лэй не слышала ни его, ни других.
— Мама, — сказал Эмиас, когда они вышли на шоссе, — мы теперь богаты на всю жизнь. Я привез домой несказанные сокровища.
— Что, мой мальчик?
— Несказанные сокровища. Карри обещал мне присмотреть за ними сегодня.
— Очень хорошо. Я хотела бы, чтобы он ночевал у нас. Он добрый мальчик и любил Франка. Когда он?..
— Уже больше трех лет. Месяца через два после нашего отплытия.
— А! Да, все как должно было быть. Дитя мое, вам не кажется холодно в Англии после ваших жарких краев?
— У Эйаканоры горячее сердце. Она не чувствует холода.
— Горячее? Тогда, быть может, вам удастся отогреть мое сердце?
— Быть может, я смогу это сделать, мама? — с полуупреком сказал Эмиас.
Миссис Лэй подняла на него глаза и заплакала.
— Мама! — крикнул Эмиас. — Если вы будете так плакать, я сойду с ума! Мама! Мама! Я много месяцев боялся этой встречи. Это был кошмар, висевший надо мной, как черная грозовая туча, как высокая гора с уходящей в облака вершиной, куда я должен был и не мог взобраться. Мне хотелось броситься за борт и, как трусу, спрятаться на дне моря. Думать, что вы можете спросить меня, почему я не уберег брата, что вы можете потребовать у меня ответа за его кровь, — а теперь, теперь… когда это мгновение пришло, найти в вас одну любовь, одно доверие и терпение… Мама, мама, это свыше моих сил! — И он бурно зарыдал.
Миссис Лэй достаточно хорошо знала Эмиаса и понимала, что при его спокойной натуре подобный взрыв выражал ужаснейшую внутреннюю борьбу. И ее любящая душа тотчас же забыла все в одном желании успокоить его. Ей это удалось. И оба пришли домой рука об руку, а Эйаканора, как маленькая девочка, крепко держалась за юбку миссис Лэй. Самонадеянность и храбрость лесной нимфы уступили место детскому испугу существа, внезапно очутившегося в новом мире, среди чужих лиц, чужих надежд и чужих страхов.
— Ваша мать будет любить меня? — шепнула она Эмиасу у входа.
— Да, только вы должны делать все, что она прикажет.
Эйаканора надулась.
— Она будет смеяться надо мной, потому что я дикая.
— Она никогда ни над кем не смеется.
— Гм! — сказала Эйаканора. — Хорошо, я не буду ее бояться. Я думала, она будет высокая, как вы, а она даже меньше меня.
Это не сулило больших надежд на послушание Эйаканоры. Но не прошло и двадцати четырех часов, как миссис Лэй совершенно покорила ее.
И мужественная женщина с железным самообладанием заставила сына передать ей во всех подробностях рассказ Люси Пассимор и все, что случилось со дня их отплытия до той злосчастной ночи в Ла-Гвайре. А когда он кончил, она увела Эйаканору и стала заботиться об удобствах девушки с таким спокойствием, как будто Франк и Эмиас спали в соседней комнате.
Как только она поднялась наверх, послышался громкий стук в дверь, которую поспешно отворили. И, пренебрегая правилами приличия, в гостиную ворвался сэр Ричард Гренвайль.
Мужественный воин совершенно не владел собой. Когда он склонился над своим крестником, слеза капнула с его железной щеки на железную щеку Эмиаса Лэя.
— Мой мальчик! Мой прославленный мальчик! Где же вы были? Ну же, скорее расскажите мне обо всем. Матросы уже рассказали мне кое-что, но я должен знать каждый шаг. Я знал, что вы совершите нечто великое. Я сказал вашей матери, что вы не можете пропасть. Теперь расскажите мне все, все. Уф! Я совсем задыхаюсь! По правде сказать, я бежал три четверти дороги.
Оба уселись, и Эмиас рассказывал почти всю ночь, а сэр Ричард, вернувший себе свою обычную величавость, одобрительно улыбался при описании каждого смелого деяния.
На следующий день Эмиас пошел к Солтэрну и рассказал ему свою историю. В общих чертах старик уже слышал ее; но он спокойно попросил Эмиаса сесть и, опустив подбородок на руки, опершись локтями в колени, прослушал все сначала. Он ни разу не побледнел. Его губы ни разу не дрогнули. Только когда Эмиас дошел до свадьбы Рози, он глубоко вздохнул, как будто с его сердца свалилась тяжесть.
— Повторите это, сэр!
Эмиас повторил и продолжал рассказ. Нерешительно намекнул он на род ее смерти.
— Продолжайте, сэр! Почему вы испугались? Здесь ничего стыдиться; или, быть может, есть?
Эмиас с опущенными глазами рассказал все, после чего бросил взгляд на лицо слушателя. Ни тени волнения не отражалось на этом лице; лишь горделивая улыбка змеилась в углах железного рта.
— А ее муж? — спросил он, помолчав.
— Стыдно признаться вам, сэр, что еще жив.
