Приключения Джона Девиса - Дюма Александр (книги читать бесплатно без регистрации .txt) 📗
Горлица понесла этот мудрый план к Фатинице.
Уже несколько дней я показывал Константину и Фортунату, что на меня вдруг напала страсть к древностям и развалинам: поэтому они нисколько не удивились, что я тотчас после завтрака вышел из дому;.
Претли оседлали; я поехал через деревню, чтобы купить веревок, и потом уселся в своем гроте и принялся делать лестницу. Я был очень искусен в этом матросском ремесле, и потому лестница часа через два была уже готова; я обвертел ее вокруг себя под фустанеллою и воротился домой тогда уже, когда обед должен был кончиться.
Ни Константина, ни Фортуната не было дома; они уже месяца полтора жили в бездействии, и крылья у этих смелых морских птиц начинали снова вырастать. Они пошли посмотреть на свою фелуку. Что мне до них, лишь бы они мне не мешали.
Ночь наступила, я пошел ждать букета; но в этот вечер букета не было; я ничего не слыхал, хотя ночь была так тиха, что я мог бы расслышать легкие шаги Фатиницы, ее дыхание, незаметное, как у Сильфиды. Я просидел на обыкновенном месте до второго часу утра; все ждал, и тщетно. Я был в отчаянии.
Я пошел домой, обвиняя Фатиницу в том, что она меня не любит, думал, что она такая же кокетка, как наши женщины, и забавлялась моею любовью; а теперь, когда страсть моя достигла высшей степени, она пугается и отталкивает; но поздно, огонь сделался уже целым пожаром и может потухнуть только тогда, когда все испепелит. Я провел всю ночь за письмами: грозился, извинялся, уверял в любви, одним словом, безумствовал. Горлица, по обыкновению, прилетела за депешами; на шее у нее был венок из белых маргариток — символ горести. Я разорвал первое письмо и написал следующее:
«Да, я верю, ты тоже печальна, огорчена; сердце твое еще слишком молодо и чисто, чтобы ты могла наслаждаться страданиями других; но я, Фатиница, я не печален, не огорчен, — я в отчаянии.
«Фатиница, я люблю тебя, — не говорю так, как только человек может любить, потому что я не думаю, чтобы кто-нибудь мог любить так, как я люблю тебя; но я скажу тебе, что твой вид для моего сердца то же, что солнце для бедных цветков, которые ты мне прежде бросала и которые в тени вянут и засыхают. Вели мне умереть, Фатиница; о, Боже мой, это очень легко; но не осуждай меня на то, чтобы никогда более тебя не видеть.
«Я и сегодня буду у угла стены, где вчера про ждал до второго часа. Ради Бога, Фатиница, не заставляй меня страдать сегодня так, как я страдал вчера; сил моих на это не станет.
«О, теперь я увижу, любишь ли ты меня». Я снял с горлицы венок и подвязал ей под крыло свою записочку.
День тянулся ужасно, и я не хотел выходить со двора. Я сказался больным; Константин и Фортунат пришли навестить меня, и мне нетрудно было уверить их, что я точно нездоров, потому что у меня был сильный жар и голова моя горела.
Они пришли было за мною, чтобы ехать вместе на остров Андрос, где у них были дела; я тотчас догадался, что это дела политические. И точно: на Андросе должны были собраться человек двадцать членов общества Гетеристов, к которому, как я уже говорил, принадлежали и Константин, и Фортунат. Как скоро они ушли, я приподнял решетку и посыпал на окно хлеба; через четверть часа горлица прилетела, и я отправил следующее, второе письмо.
«Сегодня нечего бояться, моя Фатиница; напротив, я могу провести у ног твоих целую ночь; отец и брат твой едут на остров Андрос и воротятся завтра. О, моя Фатиница, положись на мою честь, как я полагаюсь на любовь твою».
С час спустя после этого я услышал крики матросов, перекликавшихся на берегу; я подбежал к окну, которое было к стороне моря, и увидел, что Константин и Фортунат садятся в катер; с ними было человек двадцать, столь богато вооруженных, что хозяев моих скорее можно было принять за государей, обозревающих свои владения, чем за пиратов, которые украдкой перебираются с одного острова на другой.
Я следовал за ними глазами, пока можно было видеть их парус. Ветер дул попутный, и потому он быстро уменьшался и скоро совсем исчез. Я запрыгал от радости: мы оставались одни с Фатиницей.
Наступила ночь. Я вышел, взял с собою и веревочную лестницу. Лицо мое было покрыто бледностью, и я весь дрожал. Если бы кто-нибудь увидел меня в этом положении, верно бы подумал, что я замыслил какое-нибудь злодейство. Но я не встретил никого и дошел до угла стены так, что никто меня не видал.
Пробило девять часов; каждый удар как будто бил по моему сердцу. При последнем ударе к ногам моим упал букет.
Увы, букет был не из одних гелиотропов; тут были еще аконит и синяя ирь. Это значило, что Фатиница совершенно во мне уверена, полагается на мою честь, но душа ее исполнена угрызений совести. Сначала я ничего не понял; но тут был гелиотроп, следственно, она согласна. Я перебросил через стену конец лестницы, и вскоре почувствовал, что она слегка шевелится; через минуту я потянул: лестница была привязана. Я прицепил другой конец довольно крепко для того, чтобы она могла выдержать мою тяжесть, и влез по ней с проворством и ловкостью моряка. Добравшись до верху стены, я не стал потихоньку спускаться и, не расчислив высоты, не зная, куда упаду, бросился в сад и покатился к ногам Фатиницы посреди цветника — материала нашей любовной переписки.
Фатиница вскрикнула, но я уже был у ног ее, обнимал ее колена, прижимал ее руки к своему сердцу, голову мою к ее груди, наконец зарыдал. Радость моя была так велика, что она выражалась, как скорбь. Фатиница смотрела на меня с божественною улыбкою ангела, который отворяет вам небо, или женщины, которая отдает вам свое сердце; в ней было более спокойствия, но не менее блаженства, чем во мне; только она парила, как лебедь, над всей этой бурей любви.
О, какая ночь, Боже мой! Цветы, благоухание, пегие соловья, небо Греции, и посреди всего этого два юных сердца, чистых и любящих в первый раз. О, немногим из бедных смертных суждено испытать такие неизъяснимые минуты блаженства!
Звезды побледнели, день наступил, и я, как Ромео, не хотел узнать зари. Надобно было расстаться; я покрывал поцелуями руки Фатиницы. Мы снова пересказали друг другу в одну минуту то, что говорили во всю ночь; потом расстались, уговорившись видеться и в следующую ночь.
Я воротился в комнату, совершенно измученный своим счастьем, и бросился на диван, чтобы, если можно, перейти от действительности к мечтам. До тех пор я не знал Фатиницы: целомудрие и любовь, соединенные в одной женщине, — это драгоценнейший алмаз, вышедший из рук природы; это первообраз новейший, какого в древности не существовало. У древних были Диана и Венера, целомудрие и сладострастие; но они не придумали божества, которое соединяло бы в себе девственность одной и страсть другой.
Я весь день провел за письмом; так как Фатиницы видеть было нельзя, то другого нечего было мне и делать. По временам я подходил к окну и посматривал в сторону Андроса; многие рыбачьи суда неслись, как птицы, от Пина к Гиаре; но не было ни одного похожего на катер Константина и Фортуната. Видно, дела удержали их еще на день; ничто не возвещало их возвращения, и мы могли надеяться провести ночь спокойно. Наконец, сумерки спустились, ночь стемнела, звезды заблистали, и я снова очутился у ног Фатиницы.
Накануне каждый из нас говорил о себе; в эту ночь уже о другом. Я рассказал ей, как я мучился любопытством, желанием, как проводил целые дни у окна. То же самое было и с ней, как скоро она услышала о нашем сражении, о том, как я ранил Фортуната и боролся с Константином, и как, наконец, Фортунат, которого я вылечил, привез меня с собою уже не как врача, а как брата. Ей ужасно хотелось меня видеть, и через несколько дней она притворилась больною, чтобы меня привели к ней. Она догадалась, что я не без намерения советовал ей прогуливаться, и поняла это намерение, когда нашла в своем гроте книгу, заложенную цветком дрока, тем самым, который на другой день горлица-обличительница вытащила у нее из-за пазухи. Она хотела, чтобы я говорил ей о себе, но я требовал, чтобы она рассказывала о себе, обещая говорить на следующую ночь. Когда она еще меня не видала, она всякий вечер, ложась спать, клала в кошелек три цветка, один белый, другой красный, третий желтый, и прятала его под подушку. Проснувшись утром, она тотчас вынимала наудачу один цветок, и по этому предсказанию была целый день весела или скучна; потому что, если она вытаскивала беленький цветок, это значило, что муж у нее будет молоденький и хорошенький, и тогда она была весела, как птичка; если доставала цветок красный, это значило, что муж будет пожилой и степенный, и тогда она призадумывалась; а если, избави Бог, попадался цветок желтый, о, тогда бедняжка целый день не пела, не улыбалась: ей быть за стариком.
