Взрыв в океане - Жемайтис Сергей Георгиевич (читать полную версию книги .txt) 📗
Я не мог остаться. Перед моими глазами стояли Петя, Сеня, отец. Никто из них не одобрил бы мой трусливый поступок. Я сказал об этом Вилли.
— Да, да, я понимаю тебя. — Он стиснул мою руку. — Так поступил бы и я!
Весь вечер и следующий день мы намечали маршрут моего путешествия, используя для этой цели путеводитель по Франции и школьные карты. Когда мы смотрели эти карты, то мир казался не таким уж большим, а мой план легко осуществимым.
Вилли был очень практичным мальчиком, он заставил меня записать все города, через которые мне надо было проехать, стоимость железнодорожных и автобусных билетов.
На прощанье он сказал:
— Как жаль, Фома, что я не имею возможности совершить с тобой это небольшое путешествие. Видишь ли, я дал маме слово не совершать опрометчивых поступков. Ты в лучшем положении. Во-первых, не связан словом, во-вторых, обстоятельства способствуют тебе. Не потеряй деньги, записную книжку, немецко-французский разговорник и постарайся запомнить мой адрес. Так после войны, как договорились! Ты приедешь ко мне? Нет, лучше я к тебе!..
Мы обнялись.
Милый, славный мой товарищ Вилли.
…Под монотонный свист пассата и урчание прибоя я вспоминал скитанья, которые привели меня на этот остров. Как я брел по осенним дорогам Германии, Франции, трясся в кузовах грузовиков, ехал на угольных тендерах паровозов. Меня влекло к морю. Море мне казалось такой широкой, такой доступной дорогой, ведущей на Родину. Уже в самом конце своих скитаний по Франции я ехал в переполненном вагоне. На меня никто не обращал внимания. Вдруг в непонятной речи французов я уловил тревогу. Началась проверка документов. Сидевший со мной рядом молодой человек в сером плаще что-то мне сказал, улыбнулся и мигом исчез под скамейкой. Немецкий офицер и солдат проверили документы у всех в нашем купе, я сидел ни жив ни мертв. Наконец офицер обратился ко мне по-французски. Я ответил по-немецки, что плохо знаю французский язык.
— Ты немец? — спросил офицер.
— О да, — соврал я.
— Ты не заметил здесь человека лет тридцати в сером плаще?
Я покачал головой.
— Нет. Здесь не было никого в сером плаще.
— Ну-ка, загляни под скамейку!
Я охотно выполнил его просьбу и сказал, что там ничего нет, кроме газет и пыли.
— Если заметишь кого-либо в сером плаще, то немедленно сообщи в первый вагон.
Я пообещал.
Когда патруль ушел, то все бросились пожимать мне руку, что-то взволнованно говорили.
Из-под лавки вылез молодой человек в сером плаще и тоже что-то сказал мне и стал трясти руку. Пожилой человек отдал ему свой черный плащ, и он сел рядом со мной, все улыбался и похлопывал меня по колену. На первой же остановке молодой человек, кивнув, сошел.
Через несколько дней я снова встретился с этим человеком. Случилось это в маленьком городке, недалеко от моря. Мои ботинки совсем развалились, денег не было, и я, кажется, заболел или ослаб от голода, так что еле передвигал ноги. А море было совсем близко, что-то около сорока километров. Я стоял на автобусной остановке под недоверчивыми взглядами крестьянок, тоже ожидавших автобуса. И тут подошел мой сосед по купе, он не сразу узнал меня, а узнав, потащил в ближайшее кафе.
Поль помог мне добраться до рыбачьей деревушки, где группа антифашистов с минуты на минуту ожидала сигнала с моря.
И вот мы идем на яхте, в тумане, под парусами, чутко прислушиваясь. Несколько раз совсем близко проносились сторожевики. Через две недели мы вошли в Лиссабонский порт. Я мог остаться в Португалии до конца войны. Мои спутники уговаривали меня не делать опрометчивых шагов и обещали помочь. Я же все дни проводил в порту среди грузчиков. Один из них оказался русским, сыном эмигранта.
У причала под погрузкой стоял большой норвежский корабль «Осло».
— Вот, Фома, самый подходящий лайнер для тебя, — сказал мой знакомый. — Хочешь, спрячем? Он идет в Норвегию: матросы говорили. А Норвегия рядом с нашей Россией. Отправляйся, раз есть такая возможность. Чужбина, брат, не сладкая штука…
Двое суток я просидел в трюме среди ящиков и тюков, воюя в кромешной темноте с крысами. А когда вылез, то узнал, что «Осло» идет в Сингапур.
Моряки сочувственно отнеслись ко мне. Меня не укачивало, и это сильно подняло меня в глазах моряков. Я не боялся никакой работы, помогал коку — высокому мрачному человеку с добрыми глазами. Управившись на кухне, шел к матросам. Они учили меня сращивать концы канатов, плести маты, красить. Мне их работа нравилась больше, чем стряпня и мытье посуды.
Из Сингапура «Осло» отправлялся в Рио-де-Жанейро. Капитан предложил мне остаться юнгой. Но я не согласился. Родина, казалось, так близко, прямо рукой подать.
Я великолепно помнил школьную карту.
В Сингапуре я прожил около месяца, проводя дни и ночи в порту в надежде найти попутное судно. Два раза я пробирался на японские торговые корабли, и каждый раз меня высаживали на берег. И здесь у меня появились приятели, такие же бездомные мальчишки, они не дали мне умереть с голоду. Но это было тоже трудное время, как и после побега от немецкого кулака. Я чувствовал, что слабею с каждым днем, чашки риса и пары бананов мне было мало, а больше мои новые друзья, китайские ребята, дать мне не могли. Мелкая грошовая работа попадалась очень редко, и ее надо было брать с бою, потому что таких, как я, безработных было множество.
Однажды я сидел, свесив ноги с причала, и смотрел на гавань с множеством торговых и военных кораблей. Пыхтели буксиры, швартуя морских скитальцев к свободным причалам или провожая в дальний путь. Между кораблями сновало множество маленьких пассажирских джонок. Ими управляли полуголые люди — водяные рикши. Стоя на корме, они, налегая грудью, толкали вправо и влево длинное весло, и суденышки с десятком пассажиров быстро мчались в разные концы бухты.
Среди разноголосого гула порта я расслышал непонятные слова, и мне показалось, что они относятся ко мне.
Я поднял голову и увидал улыбающееся лицо. Такие лица я видел раньше только на иллюстрациях в книгах о пиратах.
Я сказал по-немецки, что не понимаю его. Тогда он, обрадовавшись, ответил тоже по-немецки:
— А мне показалось, что ты англичанин. По правде говоря, я не особенно силен в английском. Вот хорошо, что мы нашли общий язык. Ты что это все сидишь? Нос повесил! Я уже к тебе дня три присматриваюсь. Поднимайся, парень. Пойдем поговорим за кружкой пива. Проклятый климат, будто тебя выжимают весь день и выжать не могут. А пиво, оно как- то освежает. Здесь неплохое пиво. — Он протянул широкую, жесткую, как кора, руку.
— Ван Дейк. Не слыхал? Был такой художник, мой земляк, тоже толковый мужик. Сейчас его картины стоят чуть не миллион гульденов! Как-то в Антверпене я пошел посмотреть на его картины. Люди у него как живые. Не видал? Ну, прямо, только не говорят.
Я помотал головой, рассматривая этого удивительного человека.
— Увидишь еще. Может, ты сам художник? Не мотай головой. Прихожу я в галерею. Стою, смотрю, удивляюсь. Ты думаешь, чему?
— Красиво!
— Да, и это, но главное — другое. Понимаешь, картина — метр полотна, красок разных не больше фунта, рама, правда, хороша, но цена всему — гульденов сто, не больше, а стоит миллион! Спросил я одного старикашку из тех, что приглядывают, чтобы кто не увел какую картину по рассеянности. И знаешь, что он мне ответил? Ни за что не догадаешься. Остальное — за талант! О! У тебя, случаем, нет никакого таланта?
Мне так захотелось обнаружить у себя хоть какой- нибудь небольшой талантишко, что я даже покраснел от напряжения.
Он похлопал меня по плечу.
— Талант — это непонятная штука в человеке.
Пока человек живой, дьявол его знает, какую он может выкинуть штуку. Вот я плавал с одним французом. Прозвали мы его Зеленый Жак. Такой был замухрышка. Чуть шторм, он уже позеленеет, как древесная лягушка, но не ложится. Шатается, а стоит. К чему это я тебе говорю? Не качай головой! Знаю, что не знаешь. Говорю я это к тому, что тот француз стал писателем. Сам читал в журнале его рассказ. И подписался, проклятый, Зеленым Жаком. Нам сюда… Тут, в баре, что-то вроде холодильника.
