Штурман дальнего плавания - Клименченко Юрий Дмитриевич (книги бесплатно полные версии txt) 📗
— Ну, как дела, Гоша? Что на «Трансбалте»?
— Меня не взяли, мамочка… Это… тот… пошутил…
— Я так и думала. Но мне не хотелось разочаровывать тебя. Ты должен был сам убедиться в том, что тебе еще рано плавать. Это ничего. Ты еще будешь моряком. Будешь плавать. Надо немножко подрасти. Осталось совсем недолго ждать. Время пролетит очень быстро.
Ведь то же говорил и капитан Логачев!
— Давай, Гоша, лучше чай пить, — улыбается мама, — я сегодня белую булку купила.
За чаем я подробно рассказываю ей, как меня принял капитан, и показываю белого слоника. Говорю я и о том, что хотел бы перейти в другую школу. Мама удивлена. Сбивчиво объясняю ей мотивы.
— Нет, Гоша. Это совсем не нужно. Все твои доводы такие пустяки, о которых не стоит даже и думать. Ребята у вас хорошие. Не беспокойся ни о чем, — успокаивает меня мать.
Но мне все это кажется не таким простым…
На следующий день, как всегда, на углу Десятой Роты прощаюсь с мамой и, когда она скрывается из глаз, грустно плетусь домой. В школу я не пошел. Что-то надо предпринимать! Сходить, что ли, в семьдесят третью школу и узнать, можно ли перевестись? Но идти туда неловко. Начнутся расспросы, почему да отчего, что это за переводы в конце года. Ведь осталось учиться всего два месяца!
Дома стараюсь забыться. Перелистываю Станюковича, которого знаю почти наизусть. Не читается. Пробую заняться хозяйственными делами. Колю дрова и убираю комнату. Потом слоняюсь из утла в угол и бесцельно смотрю в окно. День тянется долго и скучно.
Вечером приходит мама. Спрашивает, как все обошлось в школе, как приняли меня ребята. Стараюсь не смотреть ей в глаза и говорю, что все в порядке и приняли меня хорошо. Мама задает мне еще несколько вопросов. Отвечаю односложно. Разговор не клеится. Беру книгу и делаю вид, что читаю. На душе скверно. Я привык говорить маме правду, а тут приходится лгать.
— Что-то у меня голова болит. Я лягу, — наконец придумываю я, чтобы избежать маминых вопросов.
— Ложись, сынок. Жара у тебя нет?
— Нет, мамочка, нет.
— Тогда ничего, завтра поправишься.
Но завтра повторяется та же история. В школу я не иду. Возвращаюсь домой и целый день брожу по комнате как неприкаянный. В голове сумятица. Как я буду разговаривать с мамой? Но мама приходит усталая. У нее много тетрадок, которые надо просмотреть, и ей не до разговоров.
— Как здоровье? Хорошо? Так сходи, Гоша, за хлебом, — просит она, — народу было много, поэтому я не зашла в булочную.
Я с радостью, только бы не оставаться дома, натягиваю пальто, беру сумку и выхожу на улицу. На улице хорошо. Слегка подморозило, и на тротуарах образовались длинные полоски гладкого накатанного льда. Я разбегаюсь и качусь. Раз, два, три!
Мы с Вовкой любили кататься по этим дорожкам и всегда норовили сбить друг друга с ног. При мысли о Вовке мне опять делается не по себе. Какой же выход из создавшегося положения? Ничего не могу придумать!
В булочной нос к носу сталкиваюсь с Аполлинарией Васильевной. Надо бы скрыться, да поздно.
— Гоша, что это ты в школу не ходишь? — спрашивает меня учительница.
— Да я хвораю, Аполлинария Васильевна.
Лицо мое заливается краской. Аполлинаша внимательно смотрит на меня:
— Хвораешь? Чем же?
— Так… просто…
— Вот что, Гоша, подожди-ка, я сейчас возьму хлеб, и ты проводишь меня немного. Надеюсь, дойдешь? Здоровье позволит?
— Позволит, — мрачно бурчу я.
Она покупает хлеб, и мы выходим вместе.
— Аполлинария Васильевна, давайте я понесу, — предлагаю я и беру из рук Аполлинаши сумку.
— Так как же твои дела, Гоша? Я слышала, ты собирался уходить в плавание? Правда это?
— Правда.
— Ну и что же?
Придется рассказать ей все.
— Не взяли меня. Капитан говорит — молод.
— Правильно он говорит. А в школу почему же не приходишь?
Я не знаю, что сказать. Потом решаюсь:
— Неудобно. Всем ребятам наговорил… в матросы иду. Смеяться будут.
— Знаешь, Гоша, — голос становится у нее задушевным и мягким, — ведь это такой вздор! Пусть тебя постигла неудача. Неужели из-за этого надо бросать учиться? Ломать свою жизнь? Грош цена человеку, у которого такая слабенькая воля, что при первой неудаче он склоняет голову. Я тебя не считаю таким. Правда, ведь у тебя есть воля?
— Есть, конечно, — уже облегченно соглашаюсь я.
— Ребят ты не бойся. Может быть, посмеется кто-нибудь. В этом страшного ничего нет. Ты и сам виноват. Не надо было хвастать.
— Я знаю. Да получилось как-то глупо. Я уверен был, что поступлю…
— Помни, Гоша, что ты живешь в такой стране, где исполнимы все желания. Добивайся, и если ты решил стать моряком, то ты им и будешь. Это — главное, а ложное самолюбие, хвастовство, зазнайство — это все нужно забыть. Надо иметь мужество признавать свои ошибки. Завтра приходи ко второму уроку. Ольга Александровна заболела. Прощай. Спасибо, что проводил.
Незаметно мы дошли до ее дома.
Аполлинаша входит в ворота, а я медленно возвращаюсь на Заротную.
Правильно! Пойду завтра в школу. Посмотрю, как отнесутся ко мне ребята, а там видно будет.
В класс я вхожу сразу после звонка. Ко мне подбегает Вовка, а за ним и все ребята.
— А, Гошка, здорово! Как дела? — Мне жмут руки.
— Наплавался уже? — спрашивает Коля Музиль.
— Наплавался, — смущенно отвечаю я.
— Гоша! Ты сегодня дежурный. Твое дежурство вчера было, так за вчера, — распоряжается староста класса Леля Баканова.
Подходит Журкин:
— Гошка, ты два дня пропустил. Задачи трудные были. Я тебе их объясню. Почему же тебя не взяли?
— По молодости. Я у капитана два часа просидел.
— Да ну? Значит, на пароходе все же был? — с завистью спрашивает Журкин.
— Ой, Гошечка, ты нам все подробно расскажи, это так интересно! — пищит Галочка Тузова.
Меня тормошат со всех сторон:
— Микешин! Так, значит, тебя из футбольной команды не выписывать? Это вот хорошо. А то у нас правого края некому играть.
— Ты машину на пароходе видел? — кричит с задней парты Барыкин.
— Гошка, теперь капитан твой знакомый! Скажи, нам можно посмотреть корабль?
Мне задают столько вопросов, что я не успеваю на них отвечать.
— Что же, тот тебе наврал? У которого спрашивали, — напоминает Вовка разговор на набережной.
— Наврал. Я его больше не видел.
— Пароход-то когда уходит? Может быть, пойдем всем классом его проводить? — предлагает кто-то.
Мне становится радостно. Значит, действительно мама и Аполлинаша правы. Никто и не думает издеваться надо мной.
В класс входит Аполлинария Васильевна. Она смотрит на оживленные лица ребят и строго говорит:
— Звонок уже был. По местам. Микешин расскажет вам все после уроков.
Учительница чувствует, что все произошло так, как она говорила. Мы рассаживаемся. Пока Аполлинаша перелистывает журнал, я тихонько достаю из кармана белого слоника и шепчу Кокину:
— Капитан подарил. Из Сингапура. Потом все расскажу…
Глава вторая
Вскоре произошли события, которые изменили мою жизнь. Мы с мамой переехали с Заротной на Мойку. Там нам дали более просторную комнату, и мне пришлось перейти в другую школу, поближе к новому дому. Потерял я и своего товарища — Вовку Кокина. Его отца направили на работу в какой-то крупный промышленный центр на востоке. Наш переезд на Мойку и Вовкин отъезд из Ленинграда совпали.
Комнату мы получили в первом этаже. Сначала это было как-то непривычно. Маме все казалось, что в окна заглядывают, но потом она привыкла. Мне же было удобно. Я прямо из окна мог вылезать на улицу. Единственное окно нашей комнаты выходило на Зимнюю канавку. Вечерами по ней проплывали лодки, в которых сидели парни с гармонями. Они пели песни. Днем по канавке бегали катера и иногда заходили военные гребные шлюпки. Если я ложился животом на подоконник и высовывал голову, то из окна видел два горбатых мостика и вдалеке Неву.
