Капитан «Аль-Джезаира» - Лежер Вернер (версия книг TXT) 📗

Подробности этих переговоров мне по молодости лет остались неизвестными. Во всяком случае, дружеское общение с Гравелли отец немедленно прекратил.

А у Гравелли с тех пор дела пошли на удивление успешно. Позднее мы пытались проверять, где только можно, различные его операции, однако уличить нашего знакомца в попытке повторить свой первый, неудавшийся заход так и не смогли. И все же изощренная хитрость, с которой он вел свои дела, не переставала поражать нас.

— А когда ты нарисовал Пьетро? Не сыграл ли твой рисунок во всей этой истории какую-то особую роль?

— На другой день после разрыва Гравелли с отцом, Пьетро — это было еще до нашей с ним стычки — рассказал мне, что Агостино пришел от нас совершенно разбитый, еле добрался до кровати и лежал там не вставая. Потому он и не успел запретить сыну побежать ко мне. Мой же отец в тот день спозаранку отправился в порт встречать прибывающую из Ливорно «Астру» с товарами. Так и получилось, что я обо всем происшедшем не имел ни малейшего представления. Но рисунок мой, как оказалось, подлил масла в огонь. Я думаю, Агостино посчитал, будто отец поделился своими сомнениями с домашними и даже со мной, одиннадцатилетним мальчишкой, и я своим рисунком хотел выразить все презрение, которое мы испытывали к семейству Гравелли.

— Внешне-то, положим, вы ведь всегда вели себя так, будто ничего не случилось.

— Встречаясь на улице или на бирже, наши отцы раскланиваются и, случись при этом быть кому-то третьему, обмениваются даже несколькими ни к чему не обязывающими словами, но все это — только игра на публику. Будь к тому у Агостино Гравелли возможности, он, наверное, давно бы уже нас разорил. Однако мы сильны и работаем в сфере, от которой банкир весьма далек. Вот и все, что я могу тебе рассказать. А теперь пойдем, Рафаэла, Ливио уже спит. Он, должно быть, оттянул уже тебе руки. Давай-ка его мне.

Парвизи отвел жену и ребенка вниз, сам же снова вернулся на палубу. Воспоминания о детской дружбе с Пьетро Гравелли уступили место новым впечатлениям. Зоркие глаза художника восторженно смотрели на распростершийся над морем темно-синий на востоке, пылающий огнем на западе небосвод.

Подгоняемая попутным ветром, «Астра» лихо бежала вперед. Ни Рафаэлу, ни Ливио, ни самого Луиджи на море не укачивало. Морская болезнь скрутила одного лишь Бенедетто Мецци, давнего слугу семейства Парвизи, сопровождавшего на этот раз молодого хозяина в Малагу.

Бенедетто моря не переносил. Бледный как покойник, не способный пошевелить ни рукой, ни ногой, лежал он в своей койке, грустно кося глазами в сторону пришедшего навестить его Луиджи. Ему было уже за сорок, он знал Луиджи еще ребенком и с большой любовью относился к молодому господину и его семье. Маленький Ливио называл его своим лучшим другом. Бенедетто всегда находил время поиграть с малышом. И как они играли! Он знал все игры, которыми увлекаются восьмилетние мальчишки, и был неистощим на всяческие затеи и выдумки; короче — Ливио без него прямо-таки жить не мог. Двадцать лет назад он так же вот возился с Луиджи. Синьор Андреа лишь понимающе усмехнулся, когда в ответ на его предложение слуга незамедлительно согласился променять родину на чужбину, лишь бы не разлучаться с мальчиком.

— Спит он?

— Да, Бенедетто.

О ком идет речь, обоим мужчинам уточнять было не нужно: «им» мог быть только Ливио.

— А как ты сегодня себя чувствуешь?

— Спасибо. Скоро снова буду в строю.

— Капитан Чивоне полагает, что завтра к вечеру мы уже войдем в устье Гвадалмедины, реки, на берегах которой расположена Малага. На суше ты быстро поправишься. Не беспокойся ни о чем, старина. Нужно тебе что-нибудь?

— Спасибо, нет.

— Доброй ночи, Бенедетто.

Капитан меж тем продолжал размышлять об услышанном. Не о Пьетро ли Гравелли говорил молодой Парвизи? Неужели глупая детская выходка стала причиной вражды этих двух известнейших в Генуе семейств? Рассказ Парвизи не очень-то развеселил капитана. Посторонним, каким и был он, капитан Чивоне, иной раз лучше оставаться в неведении о чужих делах, к которым сам ни малейшего отношения не имеешь. А то угодишь еще ненароком в какую-нибудь свару, и будет в чужом пиру похмелье. Сильные мира сего только почешутся, а тебя, мелкое зернышко, между жерновов в муку сотрут.

Он еще раз внимательно ощупал глазами небо. Никаких оснований опасаться плохой погоды не было. Еще несколько часов, и покажется испанский берег.

Чивоне посовещался немного со старшим помощником, сказал несколько слов рулевому и ушел к себе.

Несколько часов спустя, уже в сумерки, когда вахтенный офицер перед сменой заканчивал свои записи в журнале, с марсовой площадки прокричали:

— Вижу корабль!

— Пеленг? — запросил офицер.

— Вест-зюйд-вест!

— Что за корабль?

— Пока еще не распознать! — ответили, слегка помедлив, сверху.

— Обо всем подробно докладывать!

— Есть докладывать!

Вахтенный офицер взволнованно шагал взад и вперед по палубе. Почему его, собственно, так встревожило донесение впередсмотрящего? Эка невидаль, встретить корабль! Да еще вблизи берегов, где судоходство куда оживленнее, чем в открытом море. Но сердце его беспокойно билось, и унять волнение он никак не мог.

— Ну как там? — нетерпеливо крикнул он наверх.

— Похоже, быстроходный парусник. Но ничего определенного сказать пока не могу.

— Эй, парень, неужели ты не отличишь быстроходный парусник от обычного купеческого судна? Протри хорошенько глаза! Сейчас я сам к тебе приду!

Офицер взял подзорную трубу и полез вверх по вантам.

— Вон там, господин! — Впередсмотрящий указал рукой направление и извиняющимся тоном добавил: — Очень уж видимость плохая, чуть-чуть бы света побольше.

Офицер долго наблюдал за все еще далеким чужим кораблем. Быстроходный парусник, вне всякого сомнения. Но больше и он ничего определить не мог. Может, испанский военный корабль или француз. Хорошо бы. А если нет? Ох, не нарваться бы в последние минуты на встречу с корсаром!

— Не спускай с него глаз, парень! Очень уж он шустрый, этот неизвестный кораблик!

Офицер снова спустился на палубу.

Немного погодя чужой корабль стал виден уже и оттуда. Офицер пробормотал сквозь зубы крепкое ругательство. Чужак держал курс на «Астру».

— Вижу корвет! — прокричал с марса впередсмотрящий.

— Испанец, француз?

— Идет без флага!

— Черт побери! Боцман! Юнга!

Вызванные подбежали к офицеру.

— Свистать всех наверх! — крикнул он одному. — Буди капитана! — другому.

Взрывая утреннюю тишину, заверещала боцманская дудка. Юнга со всех ног кинулся к капитану.

— Констапель! [3]

К офицеру подошел вразвалку кряжистый пожилой моряк.

— Всех ваших людей к пушкам. Денек может быть жарким!

— Что случилось, господин? — спросил старик.

— Вот, возьмите трубу! Вест-зюйд-вест!

— Во имя Отца и Сына! Пусть меня вымажут смолой и обваляют в перьях, если это не…

— Корсар! Можете не сомневаться — это корсар! Господь да не оставит нас! И не представить даже, что нас ожидает, растеряйся наши люди хоть на миг. Подгоняйте, шевелите их. Негодяй должен пойти на дно, иначе все мы пропали.

Пришел капитан. Хватило всего нескольких слов, чтобы опытному мореходу стало ясно, в какой опасности его «Астра».

— Парусная команда, на ванты! — приказал он.

Боцман зычным голосом повторил приказ.

— Курс вест!

Маневр был исполнен. «Астра» накренилась, становясь по ветру, и снова выпрямилась.

— Пушки к бою готовы! — доложил констапель.

— Ждите команды!

Быстроходный парусник можно было разглядеть теперь уже простым глазом. Это был красивый корабль. Обводы острее, чем у торгового судна, которое по сравнению с ним тащилось со скоростью улитки.

«Боя не избежать, — размышлял капитан. — Скорее всего, это — пират, корсар, да к тому же, наверное, алжирский, а „Астра“ не французское судно, а генуэзское. Они захватят его как приз. Для людей это означает рабство или смерть».