Пират - Вулф Джин Родман (полные книги TXT) 📗

Не думаю, что я вижу сны чаще других людей или что у меня сновидения более реалистичны, чем у них. Но этот сон потряс меня до глубины души и покидал меня так медленно, что мне казалось, он останется со мной навсегда. Я съел ланч и отправился навестить больных, прежде чем полностью от него освободился. (Если я действительно свободен от него сейчас. Сегодня ночью я буду плохо спать.)

Этот сон явно вызван воспоминаниями, нахлынувшими на меня, когда я начал писать о нашем нападении на Портобело: свирепые москиты, пронзительные птичьи крики, огромный крокодил с глазами дьявола и Пэдди Квиллиган, укушенный змеей и испустивший дух прежде, чем мы успели спросить, в чем дело.

Сегодня вечером я нашел в интернете сайт с цитатами. Я искал описания снов, и одно из найденных настолько походило на мой сон (и на реальные события, пережитые нами), что на мгновение я подумал, не находился ли Шекспир с нами тогда. Нет, конечно, но у меня такое ощущение, будто все-таки находился. Думаю, именно поэтому столь многие называют Шекспира величайшим из поэтов. Вот оно:

Мы шли под флагами, разделившись на судовые команды, но все флаги были черными. Чтобы различать их, мы привязали к древкам разные предметы. Капитан Берт, помню, воспользовался для этого зеленой веткой какого-то цветущего дерева, капитан Кокс — головой турка, привязанной к древку толстой веревкой, способной служить гарделью, а капитан Добкин — мумифицированной рукой. Люди Добкина говорили, что это его собственная рука, которую отрубили в бою, когда он плавал с Мансфилдом [15]. Возможно, так оно и было.

Я никогда не отличался изобретательностью по части подобных придумок и понимал: предмет должен быть легким, чтобы человек, несущий флаг, не утомился. Я спросил совета у Новии, и она сказала, что у нее есть разноцветные ленты для отделки платьев и я могу взять несколько. Она по-прежнему сидела на цепи в нашей каюте, и я пообещал освободить ее, если она поклянется перед Богом, что не попытается увязаться за нами. Новия ответила, что не сумеет сдержать слово и что лучше сидеть на цепи, чем нарушить обещание, данное Богу. Она осталась в каюте на цепи, а я ушел с лентами, чувствуя себя гораздо хуже, чем она.

Минуту назад я написал, что мы выступили без барабанного боя. Но потом я вспомнил, что барабанный бой все же звучал, и вычеркнул фразу. Барабаны принадлежали кунам, и в них били три старика. Они остались в деревне и били в барабаны для нас, пока мы выходили за околицу.

С нами шли почти две сотни кунов под предводительством королевского сына. Каждый из них был вооружен копьем, луком со стрелами и стальным ножом. Я знаю, что численность индейского отряда составляла без малого двести человек, так как неоднократно пытался сосчитать их. Цифра постоянно менялась: всякий раз два-три индейца отбегали в сторону или выскакивали из леса и вливались в колонну. Но кунов было почти двести человек — скажем, сто девяносто.

Всех пиратов я не пересчитывал, поскольку нас было гораздо больше. Но наша флотилия состояла из восьми кораблей, и в поход отправилась половина каждой корабельной команды. «Уилд», «Сабина» и «Магдалена» были довольно крупными судами, но почти все остальные являлись небольшими двухмачтовыми шлюпами, которые современные авторы, пишущие про Черную Бороду и капитана Кида, называют шхунами. Предположим, в каждой судовой команде было в среднем сто человек. Получается пятьдесят человек с каждого борта или четыреста в общей сложности. Под моим командованием находилось шестьдесят семь пиратов с «Сабины», а также Ромбо с семьюдесятью двумя своими людьми. Отряд капитана Кокса насчитывал менее сорока человек и был, наверное, самым малочисленным. Возможно, всего нас было более четырехсот человек — четыреста двадцать или около того.

Перед самым походом капитан Берт произнес короткую речь. Я помню ее недостаточно хорошо, чтобы дословно воспроизвести здесь, но среди всего прочего он сказал, что нам не нужен ни один человек, который не хочет идти с нами. Любой из нас может в любой момент вернуться к кораблям, коли пожелает. Никто не будет ему препятствовать. Еще он сказал, что все отставшие останутся позади. Никто не станет их винить, но никто не потащит их на себе. Они могут вернуться к кораблям или попытаться догнать остальных. Выбор за ними.

К концу первого дня мы потеряли нескольких людей: одни решили вернуться обратно, другие отстали.

Из похода к Портобело я помню главным образом невыносимую жару и свирепых насекомых. В свое время я жил в низинных джунглях Испаньолы, о чем уже писал. И тогда я считал, что в смысле насекомых на свете нет места хуже. В Дарьене с насекомыми дело обстояло точно так же, но мне показалось, что там гораздо жарче. Мы натирались топленым жиром, чтобы отпугивать москитов и прочую мелкую летучую живность, но жир стекал с потом, и они все равно нас кусали. (Куны тоже мазались жиром, но они, похоже, не потели так сильно.) Там водились крупные змеи, ядовитые и неядовитые. В одних местах можно было пить воду, в других — нельзя. Куны говорили нам, какая вода безопасна для здоровья, но некоторые мужчины пили плохую воду. От нее у них начинался понос. В скором времени они настолько ослабевали от поноса, что не могли продолжать поход.

Здесь мне следует сказать, что куны шли впереди, а мы все следовали за ними. Капитан Кокс держался сразу за кунами, поскольку знал их лучше, чем любой из нас, и немного говорил на их наречии. За ним шел капитан Берт, потом я со своими людьми с «Сабины», а за нами Ромбо со своими людьми с «Магдалены». Я дал Ромбо несколько лент, взятых у Новии. У него были желтые и белые, а у меня красные, белые и голубые. Они напоминали мне о родине, и немного погодя я вспомнил, что Америка однажды воевала с Испанией и освободила Кубу. При этой мысли наше предприятие стало казаться мне не таким уж сомнительным.

Находясь далеко от головы колонны, я только на третий день понял, что куны взяли с собой женщин. Я обнаружил это следующим образом: когда индейцы находили что-нибудь, о чем считали нужным поставить нас в известность, — например, пригодную для питья воду или много вкусных фруктов, — королевский сын присылал к нам гонца с сообщением. На сей раз новость заключалась в том, что у них находится индеец из другого племени, беглый раб из Портобело. Только гонцом была одна из белых индианок. Она знала достаточно английских слов и достаточно хорошо объяснялась жестами, чтобы я понял: впереди появился новый человек, с которым, возможно, капитаны захотят поговорить.

Я сказал ей, что война не женское дело, а девушка ответила, что она не уступает в смелости мужчинам, постучав себя по груди и сделав вид, будто натягивает лук. Возможно даже, это было правдой. Я пожелал ей удачи и отдал ей маленький золотой крестик Пэдди Квиллигана. (Один из парней снял с него крестик, прежде чем мы его похоронили. Мы взяли оружие Пэдди, но не стали обыскивать тело, и думаю, мы поступили правильно. Увидев у Мараиса нательный крестик погибшего, я сказал, что мы не грабим своих мертвецов, и забрал у него крестик. Тогда уже было поздно возвращать его Пэдди.)

Едва я успел двинуться вперед, как появился один из людей капитана Берта с приказом явиться в голову колонны, и я сказал, что уже иду.

Дело в том, что упомянутый индеец принадлежал к племени москито, а москито и куны разговаривали на разных наречиях. Он пытался объясниться с сыном вождя, а сын вождя в свою очередь объяснялся с капитаном Коксом, который переводил капитану Берту. Но индеец научился немного говорить по-испански за годы рабства, и потому капитан Берт вызвал меня.