Приключения моряка Паганеля часть I - «Боцман и Паганель или Тайна полярного острова.» (СИ - Гораль Владимир Владимирович
В общем все могло кончиться плохо, поскольку не ведали эти сопливые викинги, как способны жонглировать ножами наши морячки, в полете разделывающие здоровенную рыбину, одним движением делая точный разрез брюшины, одновременно, начисто удаляя требуху.
«Вурьфур фан, луйтнант?» – рявкнул командирским рыком, все еще стоящий у фальшборта краснолицый великан. Тут же пред ним возник, отделившись от противоположной группы десантников, вояка в таком же пятнистом комбезе, что и его товарищи. Отличался он тем, что был по цыгански усат, наголову ниже их и еще как минимум вдвое старше. Из знаков различия имел он на синем кашемировом берете щеголеватую эмблему в виде золотистого якоря с норвежской короной в красном эмалевом поле. Такие же были и у других бойцов, но попроще – из штампованного металла. Его же цацка походила на стильную дамскую брошь. У всех береты по уставному были заправлены под левые наплечные шлейки, и лейтенант, (как стало уже ясно) метнувшись к командиру, успел ловко присобачить его на башку поверх пятнистого в темных разводах камуфляжа подшлемника.
Начальник с лицом не предвещающим приятности, резко взмахнул рукой в черной элегантной перчатке, предлагая подчиненному уединиться неподалеку, – в простенке между траловой лебедкой и надстройкой, со штурманской рубкой. По всей видимости у старших норвежских офицеров было не принято устраивать младшим командирам разносы и прочие «Эль скандаль» при подчиненных, и уж тем более при посторонних.
Бойцы в ярко – оранжевых спасжилетах, поверх пятнистых непромокаемых комбезов, человек по семь с каждого борта, получили от лейтенанта отмашку – «отбой». Все отошли назад и немного расслабились. Наши, почуяв, что «кина не будет,» попрятали «орудия труда и обороны» в ножны. Мне почему – то пришло в голову, что сочетание тщательного камуфляжа с таким кричащим демаскирующим пятном, как спасжилет, мягко говоря – несколько странно.
Из – за лебедки тем временем раздавалось злобное шипение старшего и придушенное бухтенье младшего командира: «Най, майор. Йа майор. Деклагерь, майор.» И в конце громко и четко: «Йа, орлогс-кэйптен!»
Глава 4. «Под медвежьим крылом.»
Не по норвежски темноволосый и невысокий лейтенант, жестом без слов, дал команду своим бойцам. Те так же, как и появились, мгновенно исчезли с нашей палубы. Мы кинулись к бортам. Одному нашему моряку даже повезло получить в нос чем-то весомым. Он потом клялся, что успел разглядеть предмет. Это была поддернутая снизу абордажная кошка на прочном тросике, который вскользь задел его по руке. Кошка и трос были покрыты черной резиной, что и спасло нос нашего друга от большого ущерба. Мы же успели увидеть, удаляющиеся плоскодонные катера по одному от каждого борта. Двигались они почти бесшумно – с низким, ровным гудением.
«„Устиныч, поднимись“. – позвал старпом из штурманской рубки. Боцман недоуменно пожал плечами и направился к адресату. „Чего с рыбой то делать?“ „Жалко, пропадает добро!“ – тоскливо толковали матросы. Слышь, Паганель, ты бы сходил, студент, в рубку. Пусть хоть старпом скажет, что делать.»
Старпом Кондратьевич был вполне свой мужик. Сам из старинной, поморской фамилии, прошел он путь от матроса до старшего штурмана, однако князя из себя не строил, поскольку не из грязи произошел. Поморы – народ свободный, с чувством собственного достоинства, не испорченный веками крепостного рабства. Но, сейчас не об этом.
Поднявшись по трапу, я подошел к входу в штурманскую рубку. И тут я услышал нечто. На борту нагло свистели и не где – нибудь, а в святая святых – на капитанском мостике. Причем свист был мастерски виртуозным. Поясню, что свист на бортах парусных кораблей Флота российского, еще со времен его отца-основателя Петра Великого, был занятием строго регламентированным. По приказу старшего офицера, в штиль, старший боцман высвистывал специальным, чаще серебряным свистком попутный ветер. Бездумное же насвистывание, могущее вызвать нежеланный и опасный шторм – строжайше каралось.
Я шагнул через комингс – высокий порог штурманской рубки. Посреди рубки, наклонив голову (чтобы не зашибиться о бронзовые переговорные трубки и прочие выступы падволока(потолка) торчала линкольновская фигура краснолицего майора. «Прифьет, как дала?» – поинтересовался норвежец, покончив с художественным свистом. Я замялся с ответом, несколько офигев от столь пристального интереса к моей гипотетической интимной жизни. Не дождавшись моей реакции майор поманил меня указательным пальцем, изящной не по телосложению руки.
Я с определенной опаской приблизился. Норвежец стоял напротив донного эхолота. В темноте рубки работающий прибор освещал наши лица зеленовато – фосфорическим светом. Размеренное пикание посылаемого на дно моря эхо – сигнала, ранее казавшееся мне уютно – убаюкивающим, теперь более всего напоминало мне ритмы сердечной деятельности в послеоперационной палате. Я покосился на своего визави. В темном плаще-накидке, в мистическом полумраке затемненной рубки, он почему-то напомнил мне незабвенного литературного персонажа графа Дракулу из недавно прочитанного(перепечатанного на машинке и с трудом выпрошенного на одну ночь) романа Брэма Стокера. В том самом месте где оголодавший граф, покинув уютный гробик, на корабле посреди океана с аристократическим изяществом расправляется с экипажем.
Я невольно вздрогнул, почувствовав, как изящная рука мягко легла мне на плечо. Неожиданно тихим приятным баритоном норвежец запел: «We all live in a yellow submarine. Yellow submarine. Yellow submarine.» Я вдруг понял, что за мелодию насвистывал, не чтящий морские традиции, этот флотский майор. Один из незабываемых хитов легендарной четвёрки «Битлз» – «Желтая подводная лодка.»
Норвежец, тихо посмеиваясь, тыкал пальцем в подсвеченную панель эхолота. Меня наконец осенило, всё это время его развлекал небольшой, чёрный силуэт подводной лодки, плавно покачивающийся на освещенном экране навигационно – промыслового радиоприбора. Наверно его забавляло это забавное для иностранца проявление «советского милитаризма» в рубке, в общем-то мирного промыслового судна. Чем обернётся для экипажа нашего «Жуковска» непринуждённое веселье рыжего норвежского майора на нашем мостике мне предстояло узнать несколько позднее.
Из состояния легкой оцепенелости меня вывел шум шагов и знакомое тяжёлое дыхание. На капитанский мостик поднимались трое. Впереди с потертым кейсом Владлен, за ним боцман и старпом Сава Кондратьевич.
«Да, что уж теперь. Банкуем не мы» – одышливо бормотал капитан, тяжело преодолевая высокий порог – комингс. Кэп открыл кейс и вывалил на штурманский стол, прямо на навигационную карту с островом в середине, солидную горку разноцветных «корок». Это были паспорта и медицинские книжки экипажа, а так же разнообразные сертификаты и квалификационные удостоверения.
Свое капитанское удостоверение и сертификат с англоязычным вкладышем Владлен аккуратно положил сбоку, припечатав им судовую роль (список членов экипажа). Со стола соскользнул и упал на палубу какой-то документ в красной обложке. Я машинально поднял его – с фотографии гордо взирал на меня боцман Друзь, молодой со смоляными, с едва тронутыми сединой знаменитыми своими усами. Он был на фото в снежно-белом халате, который грубо пятнала большая синяя печать. На печати извивалась змея, склонившаяся над чашей, похожей на конусовидный фужер для шампанского. Фельдшерский сертификат, дошло до меня. Сей медицинский символ всегда странно ассоциировался у меня с алкоголиками и уголовными татуировками.
Капитан повернулся к норвежскому майору и сделал приглашающий жест по направлению стола с документами – «Зри, мол.» Норвежец подошел к столу и без особого энтузиазма начал перебирать бумаги. Я полушепотом осведомился у старпома по поводу злополучного улова и печалящегося над ним экипажа. «Устиныч, спроси у варяга, что с рыбой? За борт ее, или как? А то моряки переживают – пропадает мол.» – переадресовался старпом к боцману.
