Моря Африки - Ердег Элизабетта (лучшие книги txt) 📗
Если бы мы поменяли его хотя бы десять минут назад…
— Да нет. Просто парусина была слишком старая. — Утешаю я себя, чтобы успокоить совесть и не думать о том, сколько стоит новый парус.
Ложимся на прежний курс. На чистом прозрачном небе, чуть справа по носу, сверкает недавно взошедший Южный Крест, словно утешая нас в наших неприятностях. Млечный путь, полный блестящих звёзд, уходит в море за кормой. И утром, с первым светом, который предшествует восходу солнца, появляется Latham — плоская золотистая полоска суши покрытая миллионами чёрных точек. И после, почти сразу, с первыми лучами солнца, доносится резкий и сильный запах птичьего помёта. Вот что такое эти чёрные точки.
Убираем два паруса и медленно движемся по голубой, рябой от светлых пятен воде, сквозь которую видны песок и кораллы на пятнадцатиметровой глубине.
Вместо того, чтобы идти сразу к острову, мы спускаемся на юг, почти пройдя его, и поворачиваем на северо-запад, чтобы в самый ответственный момент, когда будем приближаться к суше, чтобы встать на якорь, солнце не слепило глаза.
Огромные стаи птиц поднялись в воздух, образуя в утреннем небе странные чёрные пятна, которые то конденсируются, то растворяются, словно облака или клубы дыма. Море, однако, неспокойно. Несмотря на то, что мы находимся под защитой острова, с его подветренной стороны, кажется суша не хочет прикрывать нас и волны катятся со всех сторон. То ли остров слишком мал и волны огибают его, то ли они приходят из океана с разных направлений.
— Что будем делать? Бросаем якорь?
— Да, думаю можно попробовать.
— Уверен?
Руководства по навигации не объясняют, как становиться на якорь на волнении. Мы всегда говорим о бухтах, заливах, о портах. Здесь же словно в открытом море, вернее так оно и есть, так как Latham, теперь, когда мы его видим, это всего лишь клочок суши затерянный в океане.
В конце концов мы бросили якорь в нескольких стах метров от берега, хотя лодку мотало с борта на борт и с носа на корму хуже чем при переходе. В компенсацию вода под нами кристально прозрачная, я даже вижу наш якорь на пятнадцатиметровой глубине и стайку голубых рыбок бросившихся клевать потревоженный им донный песок.
Мы спустили тендер на воду посреди волн не без акробатических трюков и погрузили в него якорь, вёсла, швартов, мешки с телекамерами, штатив, фотоаппараты.
— И как мы будем высаживаться на берег при такой волне?
— Не знаю. Подойдём ближе, там видно будет.
Мы приблизились к берегу. Вода была глубокой почти до самого берега где прибой разбивался взрываясь фонтанами. В момент, когда гребни поднимались, волны превращались в стеклянные пирамиды и сквозь них, как сквозь стакан, был виден пляж.
— Попробуем?
Я пытался вспомнить как поступали полинезийцы высаживаясь на прибое, поджидая благоприятную волну считая валы: два…три…пять…семь…и вперёд, бросались вслед за самым большим.
— Попробуем!
Мы тоже ринулись за огромной волной, после которой, казалось, должна была бы быть секунда затишья. Мотор на максимум. Пляж приближался, вода меняла цвет, дно поднималось. Лиззи на носу, готовая прыгнуть, я на корме, приготовился поднять мотор, чтобы не стукнулся о песок. Не хватило нескольких метров, нескольких секунд…
Дальше вы уже знаете. То чего вы не знаете, так это то, что трудно описать словами чудо этой полоски земли полностью покрытой птицами, яйцами, только что вылупившимися птенцами, птицами высиживающими птенцов, птицами кормящими птенцов отрыгивая рыбу.
Ходим одуревшие, изумлённые и оглушённые под палящим солнцем в мире который нам не принадлежит. Миллионы птиц поднимаются в воздух, кричат, кружат над головой и бомбардируют нас экскрементами в оглушительном коллективном протесте. И ещё миллионы остаются на земле, так как ещё не умеют летать. Они кричат на нас и смотрят тревожно. Новорожденные птенцы покрыты нежным пухом, как у мягких игрушек, который вибрирует на ветру. Более взрослые пытаются неуклюже убегать, используя не оформившиеся крылья как костыли. Мамы защищают телом большие яйца в чёрных и серых пятнах.
Я приближаюсь к большой птице. Странно, но она не убегает. Поднимается на лапах, словно стараясь казаться больше, делает странное движение шеей и отрыгивает мне на ноги полупереваренную рыбу. Возможно это механизм защиты. Всегда есть возможность, что враг удовольствуется рыбой и оставит её в покое. Мы не враги и удаляемся, оставив в покое птицу, которая снова завладевает своей рыбой.
Из яйца, оставленного временно без присмотра на песке, доносится слабый писк.
Рождается птенец и две слабые трещины на скорлупе указывают точку где клюв начал прокладывать себе дорогу.
Проходит пол часа, проходит час. Птицы привыкают к нашему присутствию. Они садятся, подходят совсем близко и больше не обращают на нас внимания. Лиззи растянувшись на мягкой земле фотографирует птицу насиживающую два огромных яйца, я снимаю двумя телекамерами.
Тем временем тендер на берегу обсыхает на солнце, ожидая, пока мы найдем способ и наберёмся смелости поставить его на воду, в то время как в двухстах метрах «Barca Pulita» дожидается нас жутко прыгая на волнах.
20. Течь
Мы снова в Дар Эс Саламе, в Танзании, в знойной сонной атмосфере тропиков. Лодка почти готова и программа намечена: идём на Мадагаскар, снимать лемуров и крокодилов, потом на Альдабру, где гигантские черепахи, а после на Сейшелы. Таким образом мы пересечём океан в восточном направлении и по дороге снова зайдём на Чагос на несколько недель, закончить съёмки начатые год назад. Возможно мурена под обрушенным причалом на острове Boddam всё ещё ждёт нас там. Мне хотелось бы заснять под водой, как она выходит из норы за рыбными отбросами, которые Лиззи кидает ей с причала.
С Чагос отправимся дальше на восток, зайдём на Мальдивы, где я хотел бы поснимать на периферийных атоллах традиционную жизнь деревень и опять на восток, в Таиланд, Малайзию или Индонезию. Эта последняя часть программы пока немного туманна, но в течении предстоящих недель плавания у нас ещё будет время собрать информацию и решить.
Пока мы тщательно изучили метеорологические карты, ветра и течения в этой части океана и уверены, что спланировали всё хорошо и будем идти с попутным ветром на протяжении всего перехода. Через три месяца плавания, включая остановки, мы доберёмся до Азии к концу сезона дождей и впереди нас будут ожидать ещё шесть месяцев хорошей погоды, голубое небо и свежий сухой ветер.
Лиззи сейчас в Италии, улаживает проблемы, семейные и по работе, я же здесь, в Танзании, занимаюсь лодкой: покраска, ремонт, контроль такелажа, рулевого устройства и всех конструкций.
Очень жарко и работать очень трудно. Но каждое утро я встаю очень рано со списком того что нужно сделать и принимаюсь за работу с мыслью о том, что через несколько дней всё это закончится и снова будет океан, открытое море, острова и дыхание пассата.
Адам высовывается из центрального люка лодки с ладонями полными ржавчины и испуганным лицом — Danger, Carlo, danger, water!
Я бросаюсь вниз. Спускаюсь в каюту, перепрыгиваю через хаос поднятых пайолов и валяющихся вещей и пробираюсь в нос, к отсеку где Адам, паренёк, который уже несколько дней помогает мне, отскребает ржавчину на дне якорного ящика. Падаю на четвереньки, чтобы заглянуть в люк: ужас!
В трюме слышно журчание. Через отверстие в днище морская вода поступает веселым фонтанчиком. Уже затоплена часть отсека и уровень воды повышается на глазах.
— Проклятье. — весь мир обрушивается на меня — Моя лодка. Моя свобода. Всё кончено!
Какой же я был кретин!
В действительности я знал, что рано или поздно это должно случиться. Каждый раз, открывая люк я обнаруживал всё больше и больше ржавчины. И каждый раз, когда отскребал её, меня смущало, что ржавчина отваливается крупными, как ломтики сыра, пластами. И каждый раз, хорошо зачистив наждачкой я покрывал всё четырьмя слоями краски и забывал.
