Штурман дальнего плавания - Клименченко Юрий Дмитриевич (книги бесплатно полные версии txt) 📗
— Посмотри, — показал я Филиппенко, — что это?
— Это? Это марка английской компании «Рэд Хэнд Лайн», которая имеет свою историю. Хочешь расскажу?
— Давай.
— Было это давно. Один английский судовладелец почувствовал приближение смерти. У него было два сына. Он призвал к себе сыновей и сказал: «Я ничего не могу оставить вам в наследство, кроме одного парохода, — и старик показал в окно на стоявшее на рейде судно. — Если вы будете владеть им вдвоем, то перессоритесь. Пусть пароходом владеет один из вас. Я люблю обоих одинаково. Поэтому решил сделать так: вы одновременно прыгнете в воду и поплывете к судну. Кто первый из вас дотронется до парохода рукой, тот и будет хозяином. Пойдемте…» Они вышли на набережную. Братья прыгнули в воду и поплыли. Плыли сначала они ровно. Судно было уже близко, но старший брат начал отставать. Когда до парохода оставалось несколько метров и младший брат уже торжествовал победу, старший выхватил из-за пояса острый, как бритва, нож, отсек кисть левой руки и бросил ее на палубу. Его, истекающего кровью, подняли на борт, но зато он стал хозяином судна, а младшему брату даже не позволили вылезти отдохнуть на пароходе. Тот повернул обратно, но не доплыл и утонул. С тех пор эта компания разрослась, имеет много судов, а марку, придуманную старшим братом, не меняет. Вот что делает жадность.
Мы вышли из порта. Автобус привез нас в центр. Филиппенко повел меня по главным улицам города. Все удивляло и восхищало меня. Красивые зеленые бульвары, высокие здания, старинные готические церкви, сады, многоэтажные универмаги, громадное количество всевозможных переполненных товарами магазинов с зеркальными окнами. Огромные зазывающие афиши у дверей кино с изображенными на них ковбоями, красавицами, револьверами, лицами в масках. По улицам двигалась хорошо одетая толпа и сплошным потоком катились легковые автомобили.
Возвращались мы на пароход вечером, когда зажглись огни. Город стал еще красивее. Закрутились разноцветные неоновые рекламы, запрыгали огненные буквы на карнизах домов, вспыхнули оранжевые фонари на бульварах, придавая им какой-то фантастический вид.
Мы с Филиппенко ужинали, когда в столовую вошел Павел Васильевич.
— Вернулись? Ну как, Игорь, понравился город?
— Очень. Замечательный город. Красивый и богатый. А товаров, товаров сколько! Хорошо, видно, живут.
Чернышев внимательно посмотрел на меня:
— Ты так думаешь? Может быть, это только внешнее благополучие?
— Ну почему же внешнее, Павел Васильевич? Мы заходили в магазины, видели народ. Не знаю…
— Филиппенко, где вы были?
— Мы с центра начали, с площади Оранжевого бульвара.
— Вот оно что. Понятно. Так, значит, понравилось? Ладно, завтра я с тобой пойду погулять. Хочешь?
— С удовольствием, Павел Васильевич.
На следующий день утром пришли грузчики и начали выгрузку. Целый день я простоял на лебедке. После ужина мы с боцманом отправились на берег.
— Я покажу тебе другой Антверпен, не тот, что ты видел вчера, — сказал боцман, когда мы вышли из порта.
Мы не сели на автобус, а свернули направо и скоро очутились на маленькой грязной площади. От нее лучами расходились узенькие улочки.
— Теперь куда хочешь? Можно по любой идти. Пойдем вот по этой, по Шкиперской, — проговорил Чернышев, и мы вошли в одну из улиц.
Она совсем не походила на те, которые я видел вчера. Узенькая, темная, мрачная. Облупленные, старые дома. Мусор на панели и мостовой. Апельсиновые и банановые корки, окурки, пустые коробки из-под сигарет. Зловонные ручейки нечистот, выливаемых прямо на улицу. Маленькие, жалкие и убогие лавчонки. У дверей их стояли хозяева. Как они были непохожи на вылощенных владельцев центральных магазинов! У этих хозяев злобные глаза голодных собак. Как только мы появились на Шкиперской, они стали затаскивать нас в свои лавочки. Хватали за рукава и на всех языках мира предлагали свои товары, отталкивали конкурентов, ругались между собой. Хозяин одной такой лавчонки сносно говорил по-русски. Он тоже умолял купить хоть что-нибудь в его магазинчике и, когда мы отказались, чуть было не заплакал:
— Если бы вы знали!.. Я за целую неделю не продал ни одной вещи. Никто ничего не покупает. Ни у кого нет денег. Скоро придется сдохнуть с голоду! Ну купите хоть что-нибудь!
И чем дальше, тем мрачнее делалась картина. Мы петляли, пересекая множество улиц. Оборванные, грязные ребятишки, изможденные женщины, неподвижно сидевшие у домов мужчины с трубками, из которых не шел дым. Не было здесь нарядной толпы, не было блестящих автомобилей. Пустые бедные ресторанчики с сонными скучными официантами в грязноватых манишках, с черными галстуками бабочкой.
На одной из улиц мы прошли мимо неприглядного серого дома. Около него на грубо сколоченных деревянных скамейках сидели люди. Молодые, пожилые и совсем старые. Ни разговоров, ни смеха не было слышно среди них. Никто не улыбался. Они напоминали манекены, рассаженные на скамейках. Чернышев взял меня под руку и негромко сказал:
— Видишь? Это грузчики. Ждут работы. Такой колоссальный порт, а что делается! Работают два раза, в лучшем случае — три раза в неделю, а жить надо целую неделю. Понял?
Мы долго еще ходили по портовому району Антверпена. Чернышев показал мне целое поле, застроенное лачугами, сделанными из старых деревянных ящиков, ржавых листов кровельного железа, с кривыми подслеповатыми окнами и покосившимися трубами. Кое-где среди этих «домов» виднелись грядки. Ни деревца, ни кустика не было видно на всем этом огромном тоскливом поле. Только резкий ветер прилегал сюда от недалекого моря да еле слышно шумели невидимая река и порт.
— Что это? — с волнением спросил я Павла Васильевича.
— Это, Игорь, город безработных. Тут живут те, которым уже нечем платить за каморки.
Я был поражен и подавлен. Чернышев ответил на мои мысли:
— Вот, Игорь, когда ты будешь в иностранных городах, а их тебе придется видеть много, начинай их осматривать с рабочих районов, и тогда ты увидишь подлинную правду жизни.
На обратном пути к судну Чернышев рассказывал мне о странах, в которых бывал. Его слова раскрывали передо мной тайну больших капиталистических городов. Он бывал почти во всех портах мира и хорошо знал жизнь рабочих.
Приближался день отхода, а в машине явно что-то не ладилось. Пар выключили, динамо остановили и перешли на береговой свет. Кочегары, машинисты, механики сутра до ночи работали. Даже старший механик Иван Павлович, обычно ходивший в щегольском кителе, теперь лишь изредка появлялся на палубе в грязном комбинезоне и тряпкой вытирал струйки пота, катившиеся по его черному от сажи и копоти лицу. Я слышал, как он сказал капитану:
— Плохо дело, Андрей Федорович, не успеем к отходу. Задержимся на пару дней.
Рябинин, помолчав, строго ответил:
— Этого нельзя допустить. Укладывайтесь в срок.
Механик безнадежно махнул рукой.
В котлах образовалась сильная накипь, невозможно было держать нужное давление пара, и из-за этого судно теряло скорость хода. На Черное море с такими котлами идти было нельзя. Капитан приказал приступить к чистке котлов и сделать ее до окончания погрузки.
После работы к нам с Тубакиным зашел Квашнин и пригласил в каюту к боцману. У Чернышева уже собралась вся палубная команда. В каюте было тесно и накурено. За столом сидел Алексей Алексеевич — старпом.
— Ну, кажется, все собрались, — сказал Павел Васильевич. — Вот в чем дело, товарищи. До отхода остались считанные дни. В котлах такая трудная работа, что машинная команда не успеет закончить очистку к сроку. А вы знаете, сколько стоят сутки простоя для такого парохода, как «Гдов». Я предлагаю создать бригаду котлочистов из палубной команды. Взять на себя один котел и вызвать на соревнование машинную команду. Кто лучше и быстрее сделает. Что вы думаете, а?
— Я вполне согласен с боцманом. Результат будет блестящий, — поддержал Чернышева Алексей Алексеевич.
