Федька-Зуек — Пират Ее Величества - Креве оф Барнстейпл Т. Дж. (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации TXT) 📗
Дрейк воротился раньше Хоукинза на пять дней. Плавание протекало благополучно, можно даже сказать — обыденно. «Юдифь» была в хорошем состоянии, на борту ее находилось 65 человек, «необходимые вещи», перегруженные с «Миньона», целы.
А вот обратное плавание «Миньона» сложилось поистине трагически. К моменту отплытия из Сан-Хуан-де-Ульоа на борту судна находились двести человек. Продовольственных запасов на такое количество людей не было — а добыть их во вражеской стране, не имея мощной, хорошо вооруженной флотилии, не представлялось возможным. Голодная смерть в океане для многих — удел куда более страшный, чем даже пытки в застенках «святейшей инквизиции». Поэтому, когда Хоукинз выстроил всю команду на шканцах и предложил тянуть жребий — кому оставаться на берегу, чтобы облегчить участь отплывающих, неожиданно раздалось немало возгласов в смысле: «Жребий? Ну уж нет! Ты хочешь остаться, а тебе придется плыть — или наоборот?! Долой жребий — утеху сатаны!»
И порешили так: пусть выйдут из строя добровольцы, те, кто желает остаться. А уж если их до сотни не хватит — оставшимся придется тянуть жребий, тут уж ничего не поделаешь. Хоукинз решил про себя, что это последняя волна того шквала решений, правильных, но принимаемых без участия командиров, что взметнулся, когда его матросы стали с «Иисуса» возвращаться на «Миньон» во время боя. И, если откровенно, Хоукинз тайно порадовался, что командует англичанами и сам — англичанин да притом не последний человек в этом удивительном народе!
Из той сотни моряков, что добровольно остались на чужом неласковом берегу, в тюрьмы инквизиции попали все сто. Но ни один не изменил своей вере, своей королеве и своему народу. Большая часть их сгинула на галерах, в пожизненном рабстве, некоторые умерли, не выдержав мучений, и только двое, Хартор и Филипс, вернулись на родину — да и те лишь через двадцать девять лет.
Те же сто человек, что ушли в океан на «Миньоне», тоже испили полную чашу страданий: запасов продовольствия едва хватило на первые две недели пути. Потом начался голод. Ослабленные голодом люди начали болеть — и тут, как назло, стряслась новая беда: юнга, прибиравший каюты, нашел запас лекарств у судового врача и… И слопал все в один присест, без разбора! И умер в тот же день, покаявшись перед смертью. Теперь лечить людей стало нечем, и больные стали быстро, один за другим, помирать. С поредевшей командой стало сложнее управляться с парусами. Хоукинз распорядился спустить, скатать и спрятать грот — самый большой и тяжелый парус на судне. Все с ужасом ждали очень вероятного именно в это время года и именно в этих широтах урагана, когда потребуется, чтобы каждый под дождем холодным, да на ветру пронизывающем, да как можно быстрее и точнее, выполнял команды, иначе гибель общая! Но то ли Господь берег Джона Хоукинза — а с ним заодно уж и всех, кто был с ним на борту, то ли им уже досталось столько мучений, сколько положено многогрешному моряку за целую жизнь, но штормов им не досталось. Зато голод, голод! Оказалось, что думать можно лишь о пище, о способах ее приготовления да о приправах к оной; ели черт знает что, поганые язычники от такой пищи отказались бы, — а трепались наперебой о французских соусах к дичи, о североанглийских ветчине и грудинке, о шотландской форели на рашпере, об йоркширской сладкой прессованной свининке да о норфолкских котлетках из лососины… Ухх!
А ели, ели… Священник, ежедневно почти занятый заупокойными службами, ночами в судовой часовенке тихонько отмаливал грехи команды, не по полной своей воле евшей крыс, кошек (а их было три: на два кубрика и одна офицерская) и ярких, крикливых птиц «попугаев», благо вот их было на борту полно, которых вез из Нового Света почти каждый, да еще помногу. Всем родным и знакомым, лучший подарок после рейса…
Пятнадцать из этой сотни добрались до Англии. Исхудалые, обовшивевшие, истеричные, больные, злобные мученики не смогли спокойно вынести того, что Дрейк добрался обратно без особенных лишений. Это было глупо и несправедливо — но иначе они не могли! И даже понимая, что порют горячку и что завтра уже им будет стыдно, требовали расследования. Ни оставить без внимания вопли едва живых моряков, ни осудить Дрейка, виновного разве что в излишнем, по меркам того времени, еще вполне средневекового по жесткости нравов, гуманизме по отношению к простым морякам.
Но это, не вполне нормальное в ту пору, зато такое понятное нам в наш век, внимание к подчиненным, которому Фрэнсис не изменил ни в зрелые годы, ни став титулованной особой, себя окупало. И это отношение почему-то приводило к успеху! Поэтому наказывать его было не за что.
Именно после этого катастрофичного по итогам плавания вся морская Англия, от Адмиралтейства до портовых кабаков, впервые заговорила об удачливом, хитроумном, как Одиссей, любимце фортуны, капитане Фрэнсисе Дрейке. С того дня у Дрейка никогда уже не было проблем с набором экипажа, напротив — возникали очереди бывалых моряков на запись в его команду. Известен случай — в 1585 году — когда разнесся слух, что адмирал сэр Фрэнсис Дрейк намерен вновь выйти в дальний рейс и набирает экипажи, — и добровольцев за две недели записалось столько, что хватило бы для укомплектования двух сотен кораблей. А нужны были экипажи для двадцати одного судна!
Конкурс в девять с половиной человек на место — в эпоху, когда обычным путем вербовки в матросы было опаивание спиртовой настойкой белены, дурмана, мака и доставка на борт в бесчувственном виде, да еще и связанных (это на случай, если очнется еще одурманенный и буйствовать начнет!). И обычным явлением был выход из порта с временной командой из портовых пьянчужек, временно трезвых, — им платили вдвое, и они зарабатывали на грядущие попойки трезвыми. А постоянная команда в это время спала — и очухивалась обычно уже в открытом море, от шторма. Тогда происходила смена экипажей, временные садились в баркас, который специально для этой цели капитан арендовал в порту отплытия, и плыли назад. А постоянная команда распределялась по вахтам, но подвахта не отдыхать ложилась, когда первая вахта вставала по местам, а шла отмывать заблеванный кубрик… Вот как это было обычно…
А у Дрейка еще и конкурс!
Глава 12
СЕМНАДЦАТЬ ВОЗОВ ЗОЛОТЫХ ДУКАТОВ
Осенью 1567 года, в те дни, когда Дрейк завершал подготовку к отплытию на «Юдифи» в составе экспедиции Хоукинза, Его Католическое Величество Филипп Второй приказал дону Фердинанду Альваресу де Толедо, герцогу Альба, одному из наизнатнейших испанских грандов и притом — одному из славнейших полководцев Испании, войти во взбунтовавшиеся Нидерланды для усмирения и «истребления навеки самого духа мятежей и ереси». Альба выступил во главе трехбригадного корпуса из солдат, обстрелянных неоднократно. Это были части, которые Альба знал и которым доверял. Но…
Испанская пехота в шестнадцатом столетии обоснованно считалась лучшей в мире. Она отличалась храбростью в наступлении, стойкостью в обороне и дисциплинированностью в любых условиях. Правда, было одно существенное «но»: всеми этими похвальными качествами желтомундирные солдаты обладали лишь покуда им исправно платили жалованье! А обходились они Его Католическому Величеству ой как недешево!
Каждый солдат получал от тридцати до тридцати пяти золотых дукатов в месяц, офицеры — до ста тридцати пяти. Нетрудно сосчитать, что содержание одной бригады требовало в год миллиона двухсот тысяч золотых! Одной бригады. А у Альбы их было три: одну, переброшенную из Милана, он расположил в Брюсселе, вторую, пришедшую пешком через Францию из Испании, — в Льеже (Люттихе, как его еще именуют) и третью, переброшенную из Неаполя морем, — в Генте, на побережье Фландрии.
Кальвинистский мятеж в Нидерландах бушевал так яростно, что испанцы были озадачены. От андалузсцев, с их буйной кровью, слившейся из струй крови вандалов и вестготов, арабов и берберов, карфагенян и римлян, такого ожидать, казалось бы, можно и даже естественно. Но нередкие андалузские возмущения казались детскими играми в «войнушку» сравнительно с тем, что творилось в Нидерландах! Вялые, флегматичные, толстопузые голландцы и фламандцы шли на костры и жгли собственные жилища. Они травили свои запасы зерна на зиму, обрекая своих детей на голод, — чтобы только испанцы не имели пропитания. Они нападали из-за угла и открывали шлюзы, чтобы лютая зимняя вода заливала всю их низменную страну, не давая пройти пешему и проехать конному. Сколько потерял Альба лошадей, которым ледяная вода непоправимо портила ноги! И каких лошадей! Здешние понурые клячи с мохнатыми ногами не заслуживают называться одним словом с сухими, стройными чистокровными арабскими лошадьми испанской кавалерии. Это… Это как простолюдин в сравнении в титулованным грандом! То есть просто никакого сравнения!
