Корабль мертвых (пер. Грейнер-Гекк) - Травен Бруно (лучшие книги читать онлайн .TXT) 📗
– Не принимаю, – сказал консул.
– Но почему же нет? Ведь я же знаю лично чиновника полиции, подписавшего паспорт. – Шкипер начинал нервничать.
– Паспорт во всех отношениях безукоризнен. Но я не могу принять этого человека. Ведь у него нет подданства, – сказал консул.
– Это мне совершенно безразлично, – возразил шкипер. – Я хочу взять этого человека. Мой первый офицер его знает, и корабли, на которых он плавал, превосходные корабли. Мне нужны именно такие люди, как этот моряк.
Консул, сложив паспорт, ударил им о ладонь своей левой руки и сказал:
– Вы хотели бы получить этого человека, господин капитан? Не хотите ли вы его усыновить?
– Какой вздор! – буркнул шкипер.
– Берете ли вы на себя личную ответственность за то, что в любой момент сможете реабилитировать этого человека?
– Не понимаю, – промычал шкипер.
– Этот человек не имеет права жительства ни в одной стране. Он может быть на берегу только до тех пор, пока корабль стоит в порту. Если же корабль уйдет и его поймают, то обязанность пароходного общества или ваша обязанность, господин капитан, тотчас же взять этого человека обратно на корабль. Куда же вы его везете?
– Ведь он в любое время может вернуться сюда в Гамбург, – сказал шкипер.
– Может? Нет, не может. Германия может отказаться принять его и передаст его в распоряжение компании или вам обратно. Германия не обязана принимать его, поскольку он нарушил свои права и переступил границу. У него, впрочем, есть выход. Он может выхлопотать себе бумагу, дающую ему право в любое время вернуться в Гамбург или в Германию и жить здесь. Но такую бумагу может выдать ему только министерство, а министерство вряд ли сделает это так просто: ведь такая бумага равносильна документу о германском подданстве. Вам пришлось бы начать хлопоты очень издалека. Если бы он мог получить документ о германском подданстве, то, конечно, уже имел бы его в руках. Ведь он же немец и родился в Познани. Но ни Германия, ни Польша не признают его своим. Конечно, если вы или ваша компания возьмете на себя прямую ответственность за этого человека…
– Как это возможно?! – воскликнул шкипер в раздражении.
– В таком случае я не могу принять этого человека, я бессилен помочь вам, – спокойно сказал консул, вычеркнул из книжки записанное имя и вернул Станиславу паспорт.
– Послушайте, – обернулся, выходя из комнаты, шкипер. – Послушайте, не можете ли сделать на этот раз исключение? Мне очень хотелось бы взять на корабль этого человека. Он прекрасный рулевой.
– Мне очень жаль, капитан. Но мои полномочия слишком ограничены. Я должен придерживаться инструкций. Я – только подчиненный.
Консул поднял плечи до самых ушей, а кисти его рук повисли, раскачиваясь под прямым углом у локтей. Это выглядело так, словно ему подрезали и ощипали крылья.
– Проклятые порядки, будь они прокляты, – крикнул в бешенстве шкипер, бросил сигару на пол, растоптал ее и с шумом захлопнул за собой дверь.
В коридоре стоял Станислав.
– Что мне делать с тобой, сынок? – сказал старый шкипер. – Мне очень хочется взять тебя с собой. Но теперь ты вообще не попадешь ни на один корабль – консул знает твое имя. Вот тебе два гульдена, повеселись сегодня вечером. А мне придется поискать себе другого рулевого.
Шкипер и прекрасный голландец исчезли.
XXXVII
Но Станиславу во что бы то ни стало надо было устроиться на корабль.
– «Честная профессия» хороша на время. Но не надолго. Какой-нибудь ящик или мешок, кому от него убыток? Это только утечка в крупном деле. Ящик может сломаться и при погрузке. Но и «честная профессия» в конце концов надоедает.
Я ничего не ответил Станиславу, и он продолжал:
– Да, скажу я тебе, страшно надоедает. У тебя всегда такое чувство будто ты сидишь на чужом кармане. Немного – ничего. Но потом появляется мерзкое ощущение. Хочется ведь и самому что-нибудь делать. Хочется видеть результаты своей работы. Видишь ли, Пиппип, стоять на руле в непогоду и держать курс… Это дело! Никакая «честная профессия» с ним не сравнится! Что и говорить, Пиппип, никогда не сравнится! Вот ты стоишь и стоишь, а коробка твоя хочет вывернуться и выскользнуть из курса. Но ты держишь ее на поводу… смотри: вот так.
Станислав схватил меня за пояс и попытался перевернуть, словно держал в руках рулевое колесо.
– Послушай-ка, ведь я не руль, пусти меня!
– А вот если ты удержишь судно в непогоду и оно не соскользнет у тебя ни на один вершок, то – я скажу тебе, Пиппип – хочется кричать от радости, что ты можешь держать на поводу этого великана, что он покорно подчиняется твоей воле, как кроткий ягненок. И когда потом первый офицер или даже шкипер, взглянув на компас, скажет: «Козловский – молодчина, умеет держать курс, чертовски чистая работа, я бы сам не сделал лучше!..» Да, Пиппип, сердце у тебя готово выпрыгнуть от радости, ты готов брыкаться, как молодой теленок. А «честная профессия» этого никогда не может дать. Правда, и там бывают приятные минуты, когда благополучно удастся хапнуть, и там смеешься подчас, но разве это такой смех? Это неискренний смех. Смеешься, а сам оглядываешься, не идет ли кто за спиной, не хотят ли тебя схватить.
– Я, правда, никогда еще не плавал на больших судах, а все больше на маленьких. И мне кажется, что ты прав, – сказал я. – Но и при окрашивании то же самое. Когда тебе удастся зеленый или синий кант и ты ни разу не поскользнулся и не разлил краски по борту, это доставляет тебе большое удовольствие.
Станислав помолчал некоторое время, сплюнул за борт, сунул в зубы новую сигару, которую купил за полчаса до этого у торговца, подплывшего к нам на лодке, и сказал:
– Ты, пожалуй, в душе смеешься надо мной. Таскать уголь, когда ты, в сущности, рулевой – и лучший рулевой, чем эти бандиты, – может быть, и позор. Но нет. В этом тоже есть свои маленькие радости. На такой коробке, как наша, все одинаково важно. Без угля кочегар не сможет развести паров, наша коробка станет и будет стоять, как заступ в глине. И я скажу тебе: сбросить в люк пятьсот лопат на десяти шагах расстояния и насыпать запасу столько, что кочегару негде повернуться, – это тоже не фунт изюму! Когда ты бросаешь лопату и смотришь на эту гору, которая выросла благодаря твоим усилиям, – ну разве сердце не смеется у тебя в груди от удовольствия? Иногда, честное слово, я готов облобызать эту гору при виде того, как она стоит такая высокая и смотрит на тебя удивленно, потому что ведь только недавно еще она была наверху в рундуке и вдруг очутилась здесь у котлов. Нет, с работой, со здоровой работой не сравнится самая лучшая «честная профессия».
И почему вообще люди занимаются этой «честной профессией»? Потому что у них нет работы, потому что они не могут ее достать. Надо же что-нибудь делать, нельзя же весь божий день лежать в постели или шляться по улицам, ведь от этого можно одуреть.
– Ну и что же случилось после того, как ты не попал на голландский пароход? – спросил я.
– Работу надо было мне получить. Корабль надо было мне получить, ведь иначе можно было сойти с ума. Мой паспорт, эту прекрасную бумагу, я продал за несколько долларов. Потом лопнул еще один чужой карман, и у меня в руках очутилось несколько серебреников. А потом мы с датскими рыбаками сладили одно дельце со спиртом, который я переправил им контрабандой, и тогда я подработал порядочный куш. Я сел в поезд и покатил в Эммерих. Добрался благополучно. И тут, в тот момент, когда я собираюсь купить себе билет в Амстердам, меня хватают, а ночью спихивают за границу.
– Что? – спросил я. – Не хочешь ли ты сказать, что голландцы тайком переправляют людей через границу?
Мне хотелось послушать, что расскажет Станислав о своих похождениях.
– Эти? Эти? – сказал Станислав, вытянув голову и пристально смотря мне в глаза. – Они делают еще не такие вещи. Там каждую ночь на границе происходят самые невероятные дела по обмену людей. Германцы переводят через голландскую, бельгийскую, французскую и датскую границы нежелательных им иностранцев, и то же самое делают голландцы, бельгийцы, французы и датчане. Я убежден, что швейцарцы, чехи, поляки поступают таким же образом.
