Судьба моряка - Мина Ханна (онлайн книги бесплатно полные .TXT) 📗
Но я вдруг усомнился в своих выводах. Отец не мог уехать, не предупредив нас. С гор он посылал нам вести, так или иначе сообщал нам о себе. Не мог он под видом помощи беднякам готовить себе побег. Когда он покинул свое убежище в горах, чтобы спасти квартал от голода, он легко мог скрыться в первый же день. Почему же он продолжал нырять и извлекать бидоны с горючим в течение стольких дней? И если он скрылся с парохода голый, то он, в конце концов, мог обойтись и без этого парохода. Мог бы спуститься с гор в любом месте подальше от порта, доплыть до судна, на котором рассчитывал уехать. Нет, отец неспособен на обман. Он знает моряков, доверяет им. Он сказал бы по меньшей мере одному из них, сел бы к нему в фелюгу в каком-нибудь месте, обманул бы береговую охрану и убежал бы от опасности. Все говорит о том, что он здесь, на этом пароходе, и нам остается одно: искать его и искать. И я снова должен рисковать.
Я сказал морякам:
— Будь все это в другом месте и при других обстоятельствах, я бы, конечно, послушался вас, опытных моряков. То, что вы говорите, разумно и правильно. Я готов принять ваши советы. Кто я по сравнению с вами? Молодой, неопытный моряк. Но в данном случае дело касается меня одного. Он мой отец, я — его сын. Если бы я утонул, он бы тоже искал меня, как я ищу его, не оставил бы мое тело акулам. Вы хотели помочь мне — я принял вашу помощь, не огорчил вас отказом. Вы сделали все, что могли. Большего я от вас не прошу. Можете вернуться на берег. Можете остаться на пароходе. Возможно, вы мне еще понадобитесь. Я буду продолжать поиск, спущусь на дно парохода. Риск здесь неизбежен. Но он оправдан. Так что я буду нырять вновь и вновь.
Моряки взволнованно зашумели:
— Это безумие. Одно дело — искать, другое — идти на самоубийство. Второй трагедии в одной семье мы не допустим!
— Я не собираюсь кончать жизнь самоубийством. Я только выполняю свой долг. Я знаю, что делаю, и уверен в своих силах.
— Одной уверенности мало. Каждый моряк уверен в себе… Твой отец тоже был уверен в себе. Он был хорошим моряком, королем среди моряков. А что его погубило? Риск, страсть к авантюрам. Тебе так рисковать мы не позволим.
— Дайте попытаться последний раз. Это успокоит мою совесть.
Некоторые поддержали меня:
— Пусть нырнет еще разок-другой… Мы останемся здесь, рядом с ним, не позволим ему больше нырять.
— Ты уже пытался много раз, — возражали другие. — Обследовал все трюмы. Остается только посмотреть в каютах, между моторами. Ты не понимаешь опасности, которая тебя там ожидает.
— Там в одном из трюмов большая щель. Я видел утром. Возможно, отец вошел в нее и там застрял. Я тоже попробую туда пройти. Обещаю вам, что на этом я кончу.
— Если твой отец, такой опытный пловец… застрял там, то как ты пройдешь в нее?
— Я буду осторожнее. Не пойду далеко. Только взгляну — и обратно.
Пожилой моряк сказал:
— Сердце подсказывает мне: быть беде.
Молодой моряк возразил:
— Тому, кто работает в море, нечего прислушиваться к подсказкам сердца. Спускайся, Саид.
Другой сказал:
— Осторожнее, Саид. Море шутить не любит.
Слушая их, я старался воскресить в памяти вид трюма, обгоревшую стену, щель, в которой… Все это я видел утром. Я подумал тогда, что отец не стал бы туда лезть. Что ему там делать? На палубу оттуда не выберешься. Это могло произойти лишь в одном случае: если он столкнулся с чем-то и потерял ориентацию. Тогда, пытаясь спастись, он вошел в щель по ошибке.
Я твердо решил, что мне делать. Сказал морякам:
— Ныряйте по очереди. Ждите меня у входа в трюм.
Один из них предложил:
— Если хочешь, мы спустимся в трюм вместе с тобой.
— Спасибо за беспокойство. Подождите меня у входа в трюм — этого достаточно. Чтобы не случилось как утром…
Теперь я был в полной готовности. Хорошо отдохнул, знал пароход — он мне больше не страшен. Еще утром я был как новобранец перед первым боем: нервничал, боялся неизвестности. Теперь все изменилось. Я в пылу сражения. Пароход для меня уже не страшная неизвестность. Нервы успокоились. Я потренировался, освоился и могу начать снова.
В сопровождении моряков я отправился к палубе парохода. Поплыл на спине, на боку. Остановился над трюмом, нырнул прямо в его разверстую пасть. Дошел до дна, потом прямиком к стене и вошел в щель. Видимость здесь была плохой. Я растерялся. Боялся на что-нибудь напороться, если буду плыть быстро. Поднялся повыше, и в этот момент произошло неожиданное. Прямо передо мной оказалось что-то длинное, черное, оно медленно покачивалось между стенкой и щелью. Мне показалось, что это деревянная доска. Протянул руку. Она коснулась тела человека. Я чуть не вскрикнул… Сердце сжалось. Я был вынужден проскочить в щель — и к выходу. Запас воздуха истощился. Из последних сил я рванулся через люк наверх и всплыл на поверхность.
Я сообщил морякам об увиденном. Меня охватили противоречивые чувства. Что делать? Я нашел под водой человека. Утопленника. Коснулся его рукой. Это мой отец. Плакать мне? Радоваться? Я нашел отца, но он мертв. Как я могу вернуться домой, если не вытащу сегодня же тело? Удастся ли мне продвинуть тело и вытащить его из щели?
— Что мне делать? — спросил я моряков. — Он там… Я дотронулся до него рукой… Я не могу вернуться домой без него. Я скажу матери: «Вот мой отец. Я нашел его, но, увы, он мертв». — В отчаянии я ударил себя по голове. Теперь я был убежден, что мой отец погиб. Какие чувства обуревают человека, когда он узнает, что его отец мертв?!
Никто не произнес ни слова. Моряки молчали перед лицом смерти. Они, как и я, питали ложную надежду — теперь жестокая реальность ее разрушила. Один из моряков сказал: «Салех Хаззум умер… Краса и гордость наших мужчин».
Теперь мне осталось только одно: вытащить тело наверх. Та щель в стене была вратами смерти, теперь она станет вратами спасения. Через нее я протащу тело в трюм. Если смогу это сделать, поднять его наверх будет легко. Достаточно подтолкнуть тело к люку, и оно всплывет само. Если я не справлюсь, товарищи нырнут в трюм и помогут мне. Потом мы отбуксируем его на берег. Я надену свое нижнее белье, висящее на мачте. Не забуду никоим образом. Моя нагота напомнит мне о том, что ее надо прикрыть. Невозможно появиться на берегу в чем мать родила. Смерть отца обязывает меня помнить об этом. Мне нужно сохранять самообладание, показать себя мужчиной. Горе не сделает из меня тряпку. Нужно держаться стойко, ничем не выдавать своих чувств: я ведь мужчина. Отец всегда поступал именно так. Он презирал плач и причитания, это свойственно только женщинам. Мать вольна поступать как хочет. Я ей не помешаю. И без меня найдется кому плакать. Придут плакальщицы. На похороны проникнут и сыщики — убедиться, что умер именно Салех Хаззум, а не кто-нибудь другой. Это им необходимо. Они должны сообщить о случившемся в своих донесениях. Сбегутся дети, они любят похороны. Я должен подумать о погребальных носилках, о черном кофе и прочих расходах на траурную церемонию. О господи! Где взять деньги на похороны? У меня ничего нет, и в доме нет ничего, что можно было бы продать. Нам не на кого рассчитывать. Даже занять в долг не у кого. Позор! Смерть бедняка оборачивается позором. Но люди знают. Весь квартал знает, что мы бедняки… что мы голодные. Впрочем, мир не без добрых людей, нам помогут, обязательно выручит какой-нибудь моряк. Моряки, конечно, соберут немного кыршей. Не потому, что отец пожертвовал собой ради квартала, не щадил себя, защищая семьи бедняков, а потому еще, что уважение к покойному — это его похороны. Мы сообща устроим достойному человеку достойные проводы. Полицейские ищейки и всякие доносчики увидят, в каком мы положении. Кто-нибудь произнесет речь. Не знаю, воздадут ли отцу должное. Он тоже боролся с Францией.
Если бы он не умер, то был бы повешен. Французские власти преследовали его. Попади он в их руки, его бы приговорили к смертной казни. Он мечтал привести приговор в исполнение собственной рукой: ведь лучше умереть в бою, чем на виселице. Он сам выбрал для себя способ умереть, остался хозяином своей судьбы. Он был человеком во всем. И остался человеком даже в своей смерти. Остался мужчиной, как и хотел. Завтра обязательно придут мужчины. Будут говорить разные красивые слова по этому поводу. Я буду стоять перед могилой с опущенной головой и хорошенько прислушиваться ко всему, что будут говорить. Я запомню их слова. Придут те, кто сражается против Франции, придут те, кто выступает на демонстрациях, те, кто распространяет прокламации. О, эти люди умеют говорить, они выступают отлично! Эх, как будет хорошо, если они придут и скажут свое слово! Дух отца будет тогда витать над нами. Он услышит все, что будут здесь говорить. Да, такие похороны будут достойны моряка, который сражался с турками в Мерсине и с французами в Искандеруне. Они будут достойны Салеха Хаззума, моего отца.
