Броненосец "Анюта" - Лагин Лазарь Иосифович (лучшие книги читать онлайн бесплатно TXT, FB2) 📗
— Попытаемо нервы у фрицев! — не унимался Кутовой, с которого его обычную невозмутимость как ветром сдуло.
Каждый раз, когда он участвовал в наступательном бою, когда над ним нависала угроза скорой, но славной смерти, Кутовой преображался. Его чуть тронутое оспой лицо с милыми хитрыми ямочками на щеках покрывалось жарким степным румянцем, и он начинал жестоко крыть Гитлера и Геббельса. Незаметно для себя он в такие минуты целиком переходил на свой родной, украинский язык.
Немецкие пули невидимыми стайками неслись над головами краснофлотцев. С хрустом прошивали они хилое тело лимузина. Летели щепки. Уже слышны были приближавшиеся слова команды на чужом, ненавистном языке. Вот сейчас в треске дерева и грохоте взрывов столкнутся насмерть немцы и русские. Но Вернивечер продолжал идти на сближение.
Снова круто рванул в сторону торпедный катер, но не успела еще заговорить его пушка, как над машинным отделением заполыхало почти незаметное синее пламя, и тотчас же повалил густой черный дым.
— Горыть, жаба! Горыть, гад, як тая свича на пасху! — восторженно закричал Кутовой и стал вместе с Аклеевым бить по немцам, выскакивающим наверх тушить пожар.
Один из немцев, коротенький, в трусах, выбежавший с огнетушителем, завертелся на одном месте, не выпуская из рук огнетушителя, упал на скользкую покатую палубу и плавно скатился за борт. Другой, с расстрепавшейся желтой шевелюрой, свалился обратно в люк, из которого он только наполовину успел высунуться.
Теперь уже немцам было не до повторных атак.
Вернивечер сгоряча кинулся их преследовать, но зря рисковать было не к чему. К тому же надо было экономить горючее. Аклеев, просунув голову в распахнутую дверь каюты, во всю мощь своих легких рявкнул:
— Лево руля!
И Вернивечер послушно переложил руль.
— Стоп! — скомандовал Аклеев минуты через две-три.
Фашистский катер выжимал из своих подыхавших моторов последние силы, чтобы выйти из зоны прицельного огня и в безопасности тушить пожар. Но огонь полз быстрее катера, он добрался до боезапаса, и высоко в небо поднялся в зловещем грохоте взрыва столб огня, дыма и обломков. Потом, немного повисев в воздухе, дым рассеялся, и на расходившихся широкими кругами волнах, покачиваясь, поплыли несколько закопченных щепок и измочаленная взрывом половинка спасательного пояса.
— Считаю, нам все-таки повезло! Расскажешь, так, пожалуй, еще и не поверят, — сдержанно произнес Аклеев.
Но как он ни старался сохранить безразличное выражение лица, рот его невольно расплывался до самых ушей. Совсем по-мальчишески он задорно ткнул Кутового кулаком в бок и, уже нисколько не заботясь о выражении своего лица, побежал в моторную рубку, к Вернивечеру.
— Вот тебе, Степка, и броненосец «Анюта»! Золотой у нас лимузин! Скажешь, нет? — крикнул он, вваливаясь в рубку, и от полноты чувств хлопнул Вернивечера по плечу.
Вернивечер взвыл от боли и, потеряв сознание, рухнул на палубу.
Ладонь Аклеева была в крови.
Захочешь жить — не умрешь
Две фашистские пули попали в Степана Вернивечера. Но, как нередко случается в пылу боя, он этого сначала и не почувствовал. Все его внимание было приковано к форштевню стремительно приближающегося торпедного катера. Когда немцы не выдержали и снова свернули с курса и особенно когда у них начался пожар, Вернивечер рванулся было за ними в погоню, но, по приказанию Аклеева, свернул в сторону и выключил мотор. Теперь он наслаждался зрелищем гибнущего катера и восторженно ругался каждый раз, видя, как на катере падали подстреленные немцы.
И только когда в свежем голубом небе совсем растаял мохнатый столб огня и дыма, возникший над местом взрыва, Вернивечер вдруг почувствовал непонятную слабость и боль в правом плече и чуть повыше локтя.
Как раз в это время и ввалился в рубку ничего не подозревавший Аклеев…
— Кутовой! — растерянно крикнул Аклеев, бросившись поднимать обмякшего и обеспамятевшего Вернивечера. — А ну сюда! Живо!
Сотрясая лимузин, примчался с кормы Кутовой, увидел склонившегося над Вернивечером Аклеева и испугался:
— Убили?
— Живой, — сказал Аклеев и вместе с Кутовым стал перетаскивать Степана в каюту, на сиденье.
— Тяжелый! — произнес, отдуваясь, Кутовой, с трудом перешагнув со своей громоздкой ношей через высокий коммингс. — Чистый танк, ей-богу… А с виду ведь ни за что не скажешь, чтоб толстый…
— Погоди, — утешил его Аклеев, — ты еще дня три не поешь — тебе тогда воробей тяжелее танка покажется.
— Тю-у! — протянул Кутовой. — Если еще три дня не есть, тогда готовь гробы…
— Захочешь жить — не умрешь, — сказал Аклеев и, рассердившись на самого себя за такой несвоевременный и вредный разговор, отослал Кутового назад, к пулемету, а сам перевязал Вернивечеру плечо и перетянул ему рану повыше локтя жгутом.
Кровь перестала хлестать, но Степан все еще не приходил в себя.
«Другой бы, может, и вовсе помер, — с раскаянием подумал Аклеев, вспомнив, как он на радостях хлопнул Вернивечера по плечу. — Здоровый — и тот бы скатился с катушек. А тут у человека, может, плечевая кость раздроблена».
Он присел на краешек сиденья в головах у раненого, сквозь разбитое окно опустил руку за борт, зачерпнул ладонью прохладной утренней воды и плеснул в лицо Вернивечеру.
Пока тот медленно раскрывал глаза, Аклеев успел еще подумать, что Степану с перебитым плечом штурвала уже не крутить и что придется приставить к этому делу Кутового.
Наука не очень хитрая, а Степан объяснит Кутовому, что к чему. Правда, огневая мощь лимузина сократится вдвое: вместо двух пулеметов сможет действовать только один. Но тут уж ничего не попишешь. Могло быть куда хуже.
— Ты меня, Степан, прости, — сказал он очнувшемуся наконец Вернивечеру. — Я ж не знал, что ты раненный…
Но Вернивечер вместо ответа снова устало закрыл глаза.
— Ты… почему… бензином? — прерывисто прошептал он, морщась от сильной боли.
«Очумел парень! — с тоской подумал Аклеев. — Лепечет без всякого понятия».
— Ты лучше отдохни, Степа, — сказал он Вернивечеру. — Ты лучше, Степа, пока не разговаривай.
— Почему… бензином… плещешься? — строго повторил Вернивечер, не открывая глаз. — Тебе что, моря не хватает?
Аклеев благоразумно решил не вступать с ним в пререкания. Человек явно бредил.
«Вот морока! — подумал он. — Только этого и не хватало». Он поднял руку, чтобы поправить свои свисавшие на глаза, давно не стриженные волосы, и вдруг почувствовал, что от руки доносится легкий запах бензина.
Мгновенная догадка словно варом его обдала.
Аклеев рывком высунулся из окна каюты и увидал то, чего он опасался в этот миг больше «мессершмитта», больше торпедного катера, даже больше шторма…
Море вокруг лимузина было покрыто сплошной бледной маслянистой пеленой, мирно игравшей на веселом солнце всеми цветами радуги.
Тогда Аклеев, все еще не веря несчастью, рванулся в моторную рубку и попытался включить мотор, но тот, несколько раз чихнув, бессильно замолк.
Случилось непоправимое: фашистская пуля пробила бензобак. Горючее ушло в море.
— Пойдем под парусом, — сказал Аклеев, когда Вернивечер, превозмогая боль и слабость, вполз кое-как в моторную рубку и самолично обследовал создавшееся положение. — Очень даже просто. Пойдем под парусом. В лучшем виде… Вернивечер с сомнением посмотрел на него, но промолчал.
Он собрался было уже сказать, что дело — дрянь, но не сказал.
И совсем не потому промолчал, что вдруг пришел к другому выводу.
«Пускай его утешается, — подумал он в ответ на слова Аклеева, — если ему так веселее будет помирать. Пускай и Кутовому голову морочит. Тем более, тот человек сухопутный, того в чем угодно убедишь. А я — матрос бывалый. И я могу в случае чего помереть и без самообмана».
