Обречённые жить (СИ) - Лавров Алексей Юрьевич (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью txt) 📗
Руда собрал первый совет, просто спросил Черныша, Пушка и Люта, что они обо всём этом думают. За две склянки парни совместными усилиями придумали первые Командорские законы. Конечно, сразу их никто так не называл, ведь кое-кто в милой пиратской компании при слове «закон», даже если речь шла о законах Ньютона, хватался за нож. Изначально их называли просто правилами вежливости. По ним никого — вообще!!! — нельзя обижать просто так. Требуются веские обвинения — страшное, в трусости, или очень страшное, во вранье. Обвинения эти излагаются атаману, бросить такое кому-то в лицо, значит «подраться с Джеком». Если дело не выходит из ватаги, атаман решает вопрос своей волей — обычно обвиняемый с обвинителем сначала могут отправиться за наказанием к Командору, или со счастливыми улыбками сразу ползти в «засранцы», к дедушкам. Если же это касается другой ватаги, атаман должен явиться к Командору, но не ранее следующего дня. Тот вызовет атамана обвиняемого и даст ещё сутки, чтобы договориться. На другой день атаманы придут на мостик и, либо заявят о согласии, либо все, кто остался в ватагах — явился со своим атаманом — по приказу Джека получат ножи… Дальше сразу не придумывали, справедливо предположив, что до ножей не дойдёт.
Распространялись правила вежливости исключительно «на реальных пацанов» в ватагах. Для мальчишек в подчинении моряков деды становились и законом, и судьями, и палачами. Кстати, о дедушках. Уже в море к ним присоединилась «неприсоединившаяся» часть старой команды. Сработал инстинкт — они на «своём» корабле, в «своей» команде, под руководством «своего» шкипера идут «своим» курсом. И те же самые ребятки в их полной власти. Конечно же, полной, и ничего страшного — английская школа мореплавания в полный рост. Побывав в шкуре английского матроса на вахтах, даже Неждан с умилением вспоминал свой специнтернат — детский садик! «У дедушек» этот совсем не детский сад означал — без построений, упоительного ощущения общего, защищённости в толпе, без постов, чувства нужности, ответственности. Без своей ватаги — так важно быть кому-то своим, пусть по страшным Командорским правилам. Без чувства собственного достоинства — даже на вахтах и авралах ребята получали только линьки, только по приказу своего атамана или всей ватагой скопом. И вахты когда-нибудь заканчиваются — если ты не «у дедушек».
И отдельно сэр Грегори. Не все ребята вывозили на реях, парни не могли себе позволить их тянуть — хоть и все за одного, но никто за другого не сработает. Слабак — это ошибки, значит, линьки всем. И атаманы, чтоб не доводить до разговора с Командором, избавлялись от слабаков. Ребята быстро оказывались в боцманской команде — «делай, что сказано, старайся, всё равно сделаешь не так». И другие ребята тоже делали грязную работу, но для них это наказание. Бедолаг вообще не наказывали, они этого не достойны. Их лишь «стимулировали», они уже вообще не считаются пиратами.
Глава 8
Итак, Командор обратился за советом к Чернышу, лидеру «Чёрных псов», и к Пушку, психологу с незаконченным высшим образованием и с богатой практикой. Спросите, причём тут Лют, егерь и артиллерист в отставке в теле серийного пиромана Поля Головни? А притом, что без Люта Максим никогда бы не стал Рудой. Вырос бы не понять кем. Он с детства падал в обморок при малейшем кровотечении, от высоты у него кружилась голова даже на крыльце, а при виде любых водоёмов, даже декоративных прудиков в городском парке, его била крупная дрожь. Папка серьёзно отнесся к воспитанию сына — устроил ему настоящую пацанскую жизнь, как сам её понимал. Постоянно лупил Максима сам, чтоб другие не обижали. Чуть не утопил, когда учил плавать, пацан почти разбился, поднимаясь с папой наперегонки на скалу, и по его примеру однажды сам, на слабо и на спор, порезал себе руку… и, конечно, упал в обморок, первый раз… А после школы папуля пинками загнал сынка в медицинский институт.
Но папка у него не был простым психом, по-особому умным, других в органах, ещё и на спецэкспертизе не держат, и научил его главному — думать и понимать. С этим у Максима возникли объективные трудности, он в жизни не верил любой идеологии. Даже считал, что не верить в идеологию — признак интеллигентства. Но как иначе относиться к идеологии Советов, когда его же папаня с дружками, надравшись коньяку, или просто походя так над ней измывались? Даже изгалялись — уже к двенадцати годам пацан мог оформить первый том анекдотов про Лёню и набрал достаточно материалу по другим советским темам. И Раз услышанное «понять — простить» для маленького Максима стало жизненным кредо. Его ведь это тоже касалось, только наоборот — простят, если поймут. Вот чтоб им было легче, самому нужно стать проще. А другие… Слишком многое нужно было понять! А прощать — да пошли они все! Вот так Максим облегчил себе понимание, упростил, ага.
Только папка его с друзьями были нормальными советскими мужиками, и забили ему, что в жизни главное — правда. Максим долго честно пытался понять, как в жизни Страны Советов правда может быть такой далекой от её идеологии? А потом привык — даже в комсомол вступил, куда б он делся? Но нефига в жизни не понял, понесло его по направлениям — в игры, компании, приключения. Типа всё изначально понарошку, «мы просто думаем, что думаем», а правды вообще нет. Парень рос без царя в голове, и, что особенно огорчало отца, голова-то светлая, почти золотая, но с такими сквозняками грош ей цена в базарный день. Старик отчётливо ощущал отчуждение сына, понимал, что теряет парня, и ничего не мог сделать. Он только молчал и сдерживался, когда Максим являлся домой с характерно расширенными зрачками, сбитыми кулаками, со следами помады на одежде… а потом парень и вовсе почти переселился в общагу. И однажды отец едва ли не на коленях уговорил Макса, смешно сказать, съездить с ним на охоту! Сын ещё не успел стать законченной тварью, увидел, что старику это действительно зачем-то очень нужно, и согласился, даже пообещал временно побыть паинькой.
Охоту придумал папкин друг и сослуживец дядя Серёжа. Его младший брат недавно уволился из вооружённых сил, потребовал у старшего свою долю родительского наследства и «ушёл в отшельники», выстроил в тайге домишко, купил и прокачал старенький «Хантер». Да и чёрт с ним, в конце концов, старший брат тоже подумывал о чём-то подобном на старости лет. Но младшему было лишь слегка за тридцать! Высшее образование и золотые руки — женись, живи и радуйся! Но понять его не получалось от слова «никак». С такими же ударенными на голову братишка устроил у себя сад камней, махал дубиной и предавался медитативным, тьфу пакость, практикам! И ведь уже взрослый человек, чтоб заниматься подобным. Хорошо, не отказывал в гостеприимстве, хоть сам и не употреблял ни грамма, водил брата с друзьями в тайгу — он знал в этом толк. Только не одобрял бессмысленного убийства, пресекал жадность в зародыше.
Вот и подумалось дяде Серёже, когда отец Максима под коньяк поведал другу о своей беде, что клин клином вышибают, минус на минус даёт плюс, и раз уж обоих нормальным людям не понять, может, они друг с другом о чём-нибудь договорятся? Старик Макса был готов уже душу заложить и сразу ухватился за явно бредовую идею — пусть будет гуру, не один ли чёрт? Сыну он, конечно, ничего не сказал, да и с братом Серёги особо не поговоришь. Спецов конторы порой выбешивали его отсутствующий вид, полуулыбка и непрошибаемое ничем спокойствие. Потому они просто «потеряли» Макса, оставив его одного в тайге, что вполне соответствовало папиным принципам. Тот к дому братца дяди Серёжи вышел только на третий день — на охоту же выехали на джипах. Как его встретил отшельник, о чём они говорили, никто из них вслух не вспоминал. Батя Макса только запомнил внимательный взгляд егеря, когда он заметил отсутствие парня, и просто убило его молчание — он не задал ни единого вопроса! И явно не собирался идти в тайгу кого-то спасать!
