Морские львы - Купер Джеймс Фенимор (читать книги полные .TXT) 📗

Росвель проспал последние десять часов, как и большая часть его окружавших. Общее чувство оцепенения овладело всеми людьми, и ноги и колени большей части их, несмотря на наваленные одеяла, сделались очень чувствительными к холоду. Никто не знал, насколько в эту ночь упал термометр. Холод проник в дом, обращая все в лед.

Постели перестали греть, и довольно было открыть плечо, руку или ухо, чтоб отморозить их. У многих болела голова, а другие едва дышали. Даже чувствовали онемение внутри, тогда-то заснул Росвель, но не спокойным сном. Теперь все уступили снотворному влиянию, хотя многие спорили с чувством, предшествующим смерти.

Росвель и сам не знал, сколько он спал в этот раз. Когда он проснулся, то увидал в доме зажженный факел и услыхал, что кто-то ворочался в чулане. Тогда его мысли перенеслись на него самого и на состояние его членов. Желая потереть ногу ладонью, он нашел ее почти нечувствительной.

Росвель сначала испугался и стал сильно тереть, пока не почувствовал возобновившегося кровообращения. Страх Росвеля был так силен, что он не обращал никакого внимания на человека, находившегося в чулане, пока тот не стал подле его постели, держа в руках чугунный горшок Это был Стимсон, оставивший свои кожи и находившийся в добром здоровье.

— Вот теплый кофе, капитан Гарднер, — сказал всегда предусмотрительный Стимсон. — Ветер, по милости Господа Бога, переменился, и пошел дождь. Теперь я думаю, что настанет настоящее лето, по крайней мере, какое оно может быть здесь.

Росвель проглотил несколько глотков кофе, почти кипевшего, и тотчас же почувствовал его благотворное влияние.

Он послал Стимсона к другим постелям. Скоро теплый кофе и трение совершенно подняли всех. Стимсон развел огонь, и в этот раз истребили все дерево, оставшееся в доме, и скоро в комнате начали ощущать действие тепла. Но перемена ветра и происшедшее улучшение в погоде, наверное, предохранили весь ойстер-пондский экипаж от печальной судьбы виньярдского экипажа.

Стимсон раздал чашки кофе, кровь была возбуждена, и скоро все были на ногах.

Было уже не очень холодно, термометр поднялся на двадцать шесть градусов выше нуля, а огонь, разведенный в кухне Стимсоном, и перемена ветра подняли ртуть до сорока шести градусов.

На следующий день дождь перестал, и лето казалось возвратившимся.

Так как снег исчез так же скоро, как и явился, то все пришли в движение; ни один человек не желал еще раз спорить с холодом. Росвель думал, что суровость холода, который вынесли, более не возвратится, и что это было последнее усилие зимы. Стимсон думал так же. Подняли паруса, закрывавшие внешние части дома, и перенесли на палубу шхуны все вещи, которые хотели увезти. Наш молодой капитан хотел знать, какова была температура на острове, и влез на самую высокую гору, на которой остановился, не дойдя и половины дороги до вершины.

Он увидал, что последний ливень смыл весь лед и всех мертвых в море. Тело Дагге исчезло вместе с кучами снега, на которые он был вынесен; волны унесли все остовы тюленей. Одним словом, утесы были столь же голы и столь же свободны, как будто на них никогда не была нога человеческая. Поэтому Росвель заключил, что последняя буря была необыкновенно сильна.

Но состояние льдов было самое важное. Шхуна могла быть готовой через неделю.

На третий день с начала оттепели ветер повернул к юго-западу и дул весьма сильно. Около шести часов Газар донес Росвелю, что вода начала течь с гор и что он боялся, чтобы канал не был осажден льдом, находившимся вне и внутри губы. Вследствие этого не надо было терять времени, если хотели воспользоваться переменой погоды. Распилили лед на пространстве ста метров. Проход был не шире самой шхуны, и очень легко поняли, что ее надо как можно скорее провести по этому узкому проливу. Все принялись за работу, и через пять часов после донесения Газара «Морской Лев» подошел к мысу на шесть или восемь раз своей длины.

В восемь часов все было на палубе и можно было обнять взглядом канал, следовавший по всем извилинам берега. Росвель понимал всю опасность, может быть, самую большую, которой избегал до сих пор. Если бы переменился ветер, или если бы один из необъяснимых потоков бросился напротив, то шхуна, наверное, была бы разбита или обращена в щепы в течение двух или трех часов. Следовательно, пользоваться временем было самое важное.

Шхуна едва могла идти по каналу. Два раза были принуждены пилить лед. В два часа «Морской Лев» находился среди большой бухты в трех или четырех милях от губы, подле того места, где мыс, менее возвышаясь, поворачивал к юго-востоку. Ветер был свеж, и через полчаса юго-восточный мыс явился взорам наших моряков. Через десять минут «Морской Лев» плыл по направлению к юго-востоку и востоку в воды, свободные ото льдов.

Хотя была только одна ледяная равнина, находившаяся на юг от островов и в близком их соседстве, но кроме нее было множество ледяных гор. Правда, плавучие горы не подходили к каналу, но целый флот их осаждал острова столь далеко, как только мог достичь взгляд. Скоро сделалось ясным, что шхуна не могла пренебрегать подобными опасностями. Если ветер будет благоприятен, то можно восторжествовать над трудностями, но могло быть и иначе. Итак, должно было искать другие способы спасения.

Надо было выбирать между двумя крайностями: первая, обогнуть группу островов, проходя на восток вулкана, где еще не был ни один человек; вторая, идти по восточному краю бухты и искать какого-нибудь прохода, по которому бы шхуна могла пройти на север. Посоветовавшись со своими офицерами, Росвель выбрал второй вариант.

В эту ночь еще встречали осколки льда, которыми океан был полон, но миновали их без всякой опасности. К счастью, ночь клонилась к концу, и солнце осветило поверхность зыблющихся волн. Ветер в продолжение трех дней дул к юго-западу. Когда наступила вторая ночь, то море было свободно ото льдов. В восемь часов утра четвертого дня приметили на волнах черную точку, и с каждой минутой эта точка делалась все явственнее.

Через час или два «Морской Лев» находился в трех милях от мыса Горн. Сколько воспоминаний возникло у Росвеля, когда он припомнил все прошедшее с тех пор, как он оставил эти дикие горы! Как бы ни было бурно море и как бы ни казалось это им страшным, моряки, идущие из более бурной и более ужасной страны, смотрели на него как на место убежища. Они знали, что не очень легко было бы провести ту зиму, но они провели ее в стране, где даже не было и топлива, если бы не привезли его с собой.

Спустя двадцать дней «Морской Лев» еще раз поднял паруса в Рио-де-Жанейро, продав весь оставшийся у него слоновий жир и купив припасов, в которых нуждался корабль. Через несколько недель шхуна находилась между низкими песчаными мелями. Искали места, чтобы бросить якорь, и, наконец, нашли, где мог остановиться корабль, и Росвель вышел на землю.

Глава XXVI

Время не останавливалось в своем быстром беге, когда все эти события происходили в антарктических морях. Прошло лето, то лето, которое должно было возвратить охотников за тюленями, и осень так же оледенила надежду, как и тело. Зима не сделала никакой перемены. О Росвеле и его товарищах не узнали ничего, и в самом деле надо было чудо, чтобы получить о них какое-нибудь известие.

Мария Пратт не поминала Росвеля в своих молитвах. Она считала его умершим, и ее пуританское верование запрещало ей молиться о тех, кто уже не существует более. Во время ее молитв имени Росвеля никогда не было на ее губах, хотя не проходило и минуты, чтобы образ Росвеля не представлялся ее воображению. Он жил в ее сердце, откуда она не могла изгнать его.

Что касается Пратта, то старость, болезнь, беспокойство ума его подкосили. Страсти, владевшие им, когда он наслаждался здоровьем, обратились против него и напали на его жизненное начало, как птицы на корм. Доктор Сэдж не скрывал от Марии, что ее дядя и покровитель, наверное, не проживет долго.