Хождение за два-три моря - Пелишенко Святослав (книги онлайн полные версии бесплатно .TXT) 📗

Часть вторая. На полпути

Вернувшись из Лондона, не признавайтесь, что не видели тумана. Засмеют. У туристов есть свои обязанности. В Риге необходимо прослушать орган Домского собора, в Венеции — песни гондольеров. Будучи в Испании (город Памплона), купите бурдюк. Отдайте визит Дерибасовской, если выберетесь в Одессу.

Иначе будет считаться, что вы пропустили главное — «лицо города».

Города охотно открывают парадные лица музеев, бульваров и театров; только вот выполнять туристские заповеди на борту яхты нелегко. Мы видели не дома-музеи художников и писателей, а проходные портов; не памятники, а базары, не лица, а затылки городов.

— Лодка! На лодке!! — орал Сергей ранним таганрогским утром. — Вставай, Баклаша! Чшшш?…

— Никого никто не заставлял, сами хотели. Время чего тянуть? Я имею в виду…

— На лодке! Баклаша! Чшшш?..

— В Ростове помоетесь. Вот оно.

— Чшшш?…

Шла мелодрама «Измененные планы», сцена бунта. Сергей гневно застегивал штаны. Он втягивал воздух сквозь зубы, производя вопросительное шипение — чшшш? — как закипающий чайник. Шкипер монотонно гнул свое.

Даня, умная голова, спал. Я молча, неторопливо оделся. Вчера был разработан план — осмотреть Таганрог и сходить в баню; сегодня утром, разумеется, все менялось.

День начинался более чем обычно.

Подошла лодка. Вахтенный — белобрысый парень, свозивший яхтсменов на берег, — притабанил, удивленно тараща голубые заспанные глаза.

— Отваливай. Ничего в этом Таганроге нет, — говорил ему Данилыч.

Мы с Сергеем молча сели в лодку. Шкипер тоже замолчал, подумал, помог отдать концы…

— Овощей купите и постного масла. Особо не задерживайтесь, ребята.

Баня возле яхт-клуба не работала. Это было опять-таки привычно; я невольно повторил любимую присказку Данилыча:

— Вот оно.

Но баня могла и подождать. Нас больше интересовали достопримечательности Таганрога — вернее, одна из них.

В самом скромном райцентре обязательно найдется домик, украшенный массивной гранитной плитой. Сияет золотом надпись:

Домишко гнется под тяжестью гранита; вообще неясно, зачем увековечивать реакционную ночевку; и все же этот мемориал не смешон, скорее трогателен. Новостройки, площадь для парадов, кинотеатр «Звездный час» в райцентре точно такие же, как в соседнем райцентре. Очень хочется чего-то своего, особенного; и тут подворачивается Тредьяковский…

И есть другие города, как будто ничем не лучше первых. Такие же сызмалу захолустные, затем уездные. Возникшие благодаря небойкой торговле хлебом и рыбой. С культурной жизнью, ограниченной церковными спевками. И почему-то выделенные, взысканные слепой судьбой.

Таков Таганрог.

«1860 года месяца Генваря 17-го рожден, а 27-го крещен Антоний; родители его: таганрогский купец третьей гильдии, Павел Григорьевич Чехов и законная жена его Евгения Яковлевна…»

«Чехов родился на берегу мелкого Азовского моря, в уездном городе, глухом в ту пору… Детство? Мещанская уездная бедность семьи, молчаливая, со сжатым ртом, с прямой удлиненной губой мать, «истовый и строгий» отец…»

Так пишет об Антоне Павловиче Чехове Иван Алексеевич Бунин.

Портовый автобус пыхтел, взбирался в гору. Новостройки сменялись узкими улицами старого города. Зелень, тишина дворов. Тускловатое спокойное солнце.

Существует предание, что Александр I не умер в 1825 году. Утомленный властью, своей двусмысленной славой, российский самодержец якобы удалился в Таганрог, принял постриг в здешнем монастыре.

Подходящее дело и, главное, подходящее место для того, кто ищет покоя. Но что годится уставшему императору — вряд ли хорошо для будущего писателя.

Из окна автобуса я еще издали разглядел вывеску: ДОМ-МУЗЕЙ «ЛАВКА ЧЕХОВЫХ» — и сразу вспомнил: «мещанская уездная бедность семьи… в уездном городе…» Не о такой уж бедности свидетельствовал этот дом — угловой, двухэтажный, до сих пор крепкий, из темного неоштукатуренного кирпича. Важней было другое — его невыразительность, действительно «мещанская, уездная», серость окружающих переулков. Бывшие бедные и бывшие богатые дома были здесь одинаково скучны. Города, как люди, формируются в детстве: обывательское прошлое Таганрога заметно до сих пор. В Чехове же, кроме знания людей, развилась сила, тонкость и высшая интеллигентность, спокойствие таланта — черты, противоположные мещанству.

— Таганрог и Чехов! Не понимаю, — говорил я Сергею, когда, сойдя с автобуса, мы подошли к «Дому-лавке».

— Что тут понимать? Ты завидуешь.

— Завидую?! Кому?

— Таганрогу. Тебе, одесситу, просто завидно, что здесь родился Чехов. Согласись — неплохой город.

— Да, но… — впрочем, спорить не имело смысла. Парадоксу «Таганрог — родина Чехова» в любом случае не суждено было разрешиться. Музей был закрыт.

Было начало девятого. Продовольственные магазины — ныне действующие таганрогские лавки — уже принимали покупателей. А допуск к пище духовной начинался только с десяти.

Испытывать терпение Данилыча так долго мы не могли. В Севастополе не посетили панораму, в Феодосии — галерею Айвазовского; теперь не попали к Чеховым. Дело обычное, подумал я.

Вот оно…

И, как в Севастополе, как в Ялте и Феодосии, мы побрели на базар, огромный базар Таганрога, достойный его купеческого прошлого; и нас сразу всосал его гомон, пыль, смешение пряных, жирных, острых запахов; просвечивала всеми оттенками янтаря соленая, белела свежая рыба — от пескаря до осетра; а рядом торговали женским бельем, и фруктами, и запчастями к автомобилю «Жигули»; и какая-то цыганка, называя «маладым, красывым», уже хватала за руку; я смотрел, как Сергей наливает подсолнечное масло в специальную ложбинку на тыльной стороне ладони, и пробует, и торгуется; и я купил первое попавшееся масло, как потом оказалось, пригорелое; и мы вынырнули на улицу; и непомерный базар Таганрога задавил, заслонил тему Чехова.

«Пьяный спал, положив голову на рыжий пласт венгерского шпига…» «В обстановке рыбного изобилия, на пересечении соленых и пресных вод, торговая сеть конкурировала с частным сектором, пытаясь сбыть ржавую ставриду…» «Сержант милиции крякнул, снял фуражку и отобрал у цветочницы еще один рубль…»

Все эти язвительные записи мы сделали «по горячим следам». О Чехове в них — ни слова.

И по дороге в порт, в витрине «Галантереи», мы видели манекен — женщину в пеньюаре; она сидела в соблазнительной позе, пеньюар был кокетливо распахнут на груди; и в пене розовых кружев, в сокровенной глубине, светилась неизвестно к чему относившаяся надпись — 17 руб. 30 коп.

И это было последним из того, что мы видели в Таганроге.

Вот оно.

«Гагарин» вытянул правый якорь.

На берегу играл оркестр, усилитель вещал нечто приподнятое. Азовская регата открывалась гонками «кадетов». Мальчишки в оранжевых спасжилетах прокричали «ура!», на руках снесли в воду свои крошечные тупоносые корытца. Залив покрылся треуголками потешного флота.

Гремя цепью, мы вытянули левый якорь.

Увертливые «кадеты» лихо резали корму «Гагарина». Глаза двенадцатилетних капитанов сурово следили за парусами. Лица были исполнены важности.

С берега дул бриз. «Гагарин» расправил все свои сто квадратов и, набирая ход, двинулся на юг. Косяки легких соседей обгоняли, обтекали его борта. Оркестр играл туш. Но веселая гурьба «кадетов» заложила рули, повернула, вся вдруг, как стайка мелких птиц, и вприпрыжку понеслась на запад. А мы, подчиняясь изгибу фарватера, забирали восточней, все восточней, пока не остались одни. Стало тихо: мы вышли из полосы туша, тянувшейся с севера на юг, по ветру.