За бортом по своей воле - Бомбар Ален (лучшие книги читать онлайн TXT) 📗
Справка не слишком утешительная! Будем, однако, надеяться, что подобной встречи не произойдет.
Я думаю, что мой компас врет: я держу курс между 290 и 280°, а он показывает немного менее 260. Это возможно лишь в том случае, если я прошел больше, чем предполагаю, однако на это нечего и рассчитывать. Так я буду плыть до 17° северной широты (сейчас я нахожусь на 17°30 ), а потом постараюсь держаться этой параллели. Мне совсем не улыбается окончить плавание в «зоне бурь», где-нибудь милях в ста от берегов!
Странная штука этот океан! Обычно он медленно в едином ритме катит свои мощные валы, похожие один на другой. Потом вдруг без всякой видимой причины, без заметного усиления ветра волны разбивает беспорядочная жестокая зыбь. Все это любопытно, но не очень приятно. Мои дорады по-прежнему следуют за лодкой, и я не жалуюсь на улов.
Одно только плохо: время тянется слишком медленно. Окончательно и бесповоротно, отбросив все колебания, устанавливаю крайний срок: я должен добраться до земли в течение недели между 23 и 30 ноября. О том, что мне придется провести в океане хотя бы один день декабря, я не желаю и думать.
В субботу 8 ноября, проснувшись утром, записываю в дневнике: «Целая стая птиц!» А ведь я нахожусь в тысяче миль от берега! Множество летучих рыб величиной с сардинку приземляются прямо в мою лодку. Какая бы это была роскошь, если бы их поджарить! Но в общем-то они и в сыром виде неплохи. По вкусу настоящие анчоусы. Мои милые дорады не отходят от лодки, особенно Дора. Она огромна и ни за что не позволяет поймать себя.
Слишком много солнца! Зато по ночам свежо, и я наслаждаюсь прохладой. Я все еще слышу, хоть и плохо, радио минут по десять в ночь: за эти минуты едва успеваю узнать, что в Булони и Дюнкерке был шторм. Бедная моя Жинетта! Как она, должно быть, волнуется! И как я хочу, чтобы все это поскорее кончилось, прежде всего ради нее. Я достиг нужной мне широты и не хотел бы спускаться южнее.
Увы, в ту ночь я слышал радио в последний раз: оно окончательно умолкло. В этот момент я находился на 17°14 северной широты, то есть на параллели, проходящей севернее Гваделупы, где-то между Антигуа и Барбудой.
«Я всегда с нетерпением жду прихода ночи. Во-первых, потому, что она завершает еще один день; во вторых, потому, что я засыпаю и полностью вверяюсь судьбе, и, наконец, в-третьих, потому, что ночью я не вижу ничего и, следовательно, ни о чем не беспокоюсь».
Подобная пассивность характерна для всех, кто слишком долго оставался один. Постепенно человек перестает управлять событиями; он только склоняется перед ними и спрашивает. «Что же со мной будет дальше?» Поэтому каждый день, который проходит без происшествий, для меня становится хорошим днем.
Сегодня за мной плыла какая-то зеленая колбаса длиной метра в два-три и толщиной сантиметров в двадцать. Это не водоросли, потому что колбаса извивается и сокращается. Купаться мне что-то совсем не хочется.
9 ноября ветер, который и без того был довольно силен, перешел в штормовой. Прекрасно! «Еретик» делает теперь по пять узлов. Лишь бы мой залатанный парус выдержал!
Ночью я промок насквозь, но разве это имеет значение? Идя с такой скоростью, я рискую гораздо большим: если парус сорвет, мне грозит полная потеря хода. Сегодня, считая день отъезда, я встречаю в океане четвертое воскресенье. Надеюсь, что мне придется праздновать этот день в лодке еще не больше двух раз. Ведь начиная с понедельника я уже смогу говорить: «На следующей неделе…» Летучих рыб больше не ем. Во-первых, это великолепная приманка для дорад, которых вокруг полно, а во-вторых, они мне надоели до смерти.
В ночь с 9-го и весь день 10 ноября ветер все усиливается. Скорость лодки возросла, но я дрожу за парус. Сегодня пошел восьмой день, как я видел последнее судно. Наконец-то, мне попалась крупная летучая рыба – она величиной с макрель и восхитительна на вкус. «Завтра мне будет трудно определить широту: все небо затянуто облаками».
И тут вновь произошло то, чего я опасаюсь каждое мгновение: большая волна наполовину захлестнула лодку, едва ее не перевернув. Если бы лодка перевернулась, это была бы верная смерть. Теперь я могу признаться: на случай подобной катастрофы я держал в кармане рубашки хорошую дозу яда. Если случится непоправимое, к чему выбиваться из сил и бесцельно барахтаться в течение страшных тридцати часов? Ведь все равно ни малейшей надежды на спасение у меня не было. Так не лучше ли сразу погрузиться в сон?!
Могут подумать, что со временем я привык к подобным происшествиям. Увы, на деле я их боялся все больше. Пусть я благополучно плыл двадцать дней, что от этого изменилось? В любой момент достаточно одной волны – всего лишь одной! – чтобы все было кончено. Моя жизнь все время зависит от этой единственной волны, которая может обрушиться на меня в самый последний день плавания. Если что произойдет дней через десять, меня, может быть, подберет какое-нибудь судно. Но сейчас мне надеяться не на что.
ВОДА СНИЗУ И СВЕРХУ
Когда потерпевший крушение, наконец, замечает вдали полоску берега, он кричит из последних сил: «Земля! Земля!» Так, должно быть, и я днем 11 ноября кричал: «Дождь! Дождь!»
Я уже давно заметил, что поверхность моря как-то странно успокаивается: так бывает, когда на гребни волн льют масло. Но внезапно я понял. «Дождь! Ведь это же дождь! И он приближается!»
Я заранее разделся, чтобы смыть всю соль, въевшуюся в тело, потом сел на борт и стал ждать, разостлав на коленях брезент, чтобы вода стекала по нему в подставленный резиновый мешок, вмещающий семьдесят литров. Сначала я услышал нарастающий характерный шум, очень похожий на потрескивание: звук воды, падающей на воду. Не менее двадцати минут я следил за приближением этой манны небесной и ждал. Дождь обрушился сверху и придавил волны. Ветер подул с невероятной силой в момент, когда облако проходило надо мной, подгоняемое циклоном. И, наконец, хлынул настоящий тропический ливень.
Очень скоро брезент стал прогибаться под тяжестью наполняющей его воды. Я тут же захотел напиться. О ужас! Пришлось тотчас же вылить все в море: вода растворила соль, осевшую на брезенте. Но после того как тент отмылся, собранная в нем вода, несмотря на сильнейший запах резины, показалась мне благословением божьим. А какое наслаждение я испытывал, моясь под потоками пресной воды! Дождь был короткий, но чрезвычайно обильный. Я не только напился, но и собрал в резиновый мешок добрых пятнадцать литров пресной воды. Теперь у меня есть говорящая подушка. По ночам она будет булькать у меня под ухом, нашептывая о том, что жизнь на следующий день обеспечена. Если даже я не поймаю рыбы и мне нечего будет есть, у меня будет что пить.
В течение трех недель у меня не было ни капли пресной воды, не считая того, что мне удавалось выжать из рыб. И что же? Я себя чувствовал вполне нормально. Просто мне был очень приятен вкус пресной воды. Состояние моей кожи было великолепно, хотя соль и вызвала некоторое раздражение. Слизистые все время оставались влажными, моча в норме и по количеству, и по запаху и цвету. Таким образом, можно совершенно уверенно сказать, что терпящие бедствие способны прожить без пресной воды в течение трех недель. И даже больше, так как я вполне мог бы и дальше придерживаться такого же режима. К счастью, провидение избавило меня в дальнейшем от сока, выжатого из рыбы – пить его было, конечно, нелегким испытанием. Начиная с этого дня и до конца плавания у меня не было недостатка в дождевой воде. Несколько раз замечая, что ее запасы истощаются, я начинал уже волноваться, но дождь словно знал, когда нужно было их пополнять.
Тщетно я пытался несколько раз отмыть от соли свою одежду и постель… Увы! До тех пор, пока я не выбрался на сушу, мне суждено было оставаться «человеком соленой воды», как говорят полинезийцы. Соль, все та же вездесущая соль преследовала меня все время, пока я находился в океане.
