Пират Её Величества - Курочкин-Креве Николай (книги онлайн без регистрации полностью txt) 📗
Фрэнсиса царапнуло: ну да, росту он пониже среднего. Верно. Но зачем же напоминать об этом? А впрочем, плевать! Он невысок — зато он Фрэнсис Дрейк! Еще вопрос, что перетянет. Но… Но в голосе девушки было что-то такое, теплота какая-то, что ли, что он ничуть не обиделся, просто смолчал. А Мэри объяснила:
— Гарри с отцом поехали за телегой, которую нам продал господин Уилкинсон. Это во-он за тем пригорком. Не знаю, сколько они там пробудут. Вообще-то пора уж им и быть, но если они там пробуют яблочное вино нового урожая — а госпожа Уилкинсон известная мастерица его ставить…
Фрэнсису понравился низкий, грудной голос и тонкое лукавство девушки. Она как бы не насмехалась, а чуть-чуть подсмеивалась над своими мужчинами — и сообщнически приглашала к этому Дрейка. Он внимательно поглядел на девушку. Вполне созревшая девушка — а Гарри рассказывал о ней, как о совсем ребенке. Ладненькая, черноволосая и черноглазая, приятно полненькая — словом, весьма аппетитненькая…
Честно говоря, Фрэнсис терялся в женском обществе до сих пор. Он считал, что не умеет развлекать женщин и девиц. Черт их знает, что им нужно. Иногда смотришь — махровый дурак рассказывает им ерунду, а они млеют. Расскажи им ты то же самое, слово в слово, — будут зевать, перебивать глупыми вопросами и еще более глупыми замечаниями… То ли дело — в чисто мужской компании, когда все ясно. И кто сильнее — того и верх. При этом вовсе не обязательно иметь самые крепкие кулаки или самые твердые мышцы. Можно быть сильнее других знаниями, или умом, или характером, или всего лишь опытом («всего лишь» — потому, что опыт можно получить, не превосходя ни в чем других). Но это в чисто мужской компании, потому что если в нее затесались бабы, пусть всего одна-единственная, — мужчины начинают вести себя иначе: петушатся, распускают хвосты и воспринимают других мужиков в компании не как товарищей, а как конкурентов. А с бабами… Никогда не угадаешь — и уж, тем более, ни за что не поймешь, чего им на самом деле нужно. Когда они над тобой смеются, а когда тают, как лед на солнцепеке…
Но с этой Мэри было как-то иначе. С нею он почему-то чувствовал себя спокойно и как-то… Защищенно, что ли? Словом, уютно. Она не смущалась, глядя ему в глаза, не хихикала без повода…
Наверное, это у них семейное: вот и Гарри своею ровной, непрошибаемой веселостью поднимал настроение всей команды в тяжелую минуту. Да, это у него с сестрой общее. Короче, Фрэнсису было хорошо с нею. Честно говоря, хотелось, чтобы Гарри подольше не приезжал…
— Ну ладно. Вы идите в дом, а мне надо в коровник — задать коровушкам сена. А то в кормушках уже дно видно. Голодные стоят…
— Я помогу, — сам себе удивляясь, вызвался жданный гость. Мэри не стала жеманничать и отнекиваться. Усмехнувшись, она послала Фрэнсиса на сеновал, размещавшийся, как обычно, над хлевом, — подавать сено вниз.
И капитан барка «Юдифь» охотно взялся за предложенные вилы.
— Голова от высоты не закружится? — якобы участливо спросила Мэри.
— От чего? Тут не выше, чем от палубы до моря! — высокомерно бросил Фрэнсис.
— Тогда подавайте! — И Мэри принялась распределять по яслям сено, которое спихивал вниз Фрэнсис. На сеновале было жарко и одуряюще пахло свежим сеном. Аж голова кружилась!
Потом Мэри тоже поднялась на сеновал по «лестнице» из наклонного бревна с зарубками. Как она объяснила — посмотреть, сколько у них в запасе сена осталось. Фрэнсис разогнулся и увидел прямо перед собою смеющиеся черные глаза. И он… Он не знал, как это получилось, — но он схватил девушку за сильные плечи, притянул к себе и поцеловал в губы. И… И почувствовал, что ему отвечают, и жарко.
Фрэнсис давно уж знал, что такое «любовь», то есть ему говорили, что любовь то и есть, что он узнал у портовых шлюх, и ничего другого не бывает. Но тут было совсем другое! Там — приятная, хотя и нелегкая работа. А тут… Тут и слов нет таких, чтобы точно сказать, что с ним происходило. Полет какой-то…
— Нет-нет, не надо! Ну, не все сразу! — и Мэри выскользнула. И тут же добавила, чтоб не огорчался:
— Отец и Гарри могут в любой момент вернуться… — А голос был нежный, ласкающий. И теперь она уж смущалась, опускала глаза и даже отворачивалась, чтоб не встретиться с ним взглядом. Вспомнив о том, что скоро Гарри явится, Фрэнсис спустился с сеновала и начал отряхиваться. Мэри тоже вытаскивала травинки из волос. Потом, растерянно улыбаясь, сказала:
— Да что ж это за помрачение такое? Теперь ты будешь думать, что я со всеми всегда вот так — вешаюсь на шею каждому встречному. Будешь ведь, да? — И в черных полыхающих глазах мелькнул испуг, потом сомнение и горькая уверенность. Фрэнсис поспешил успокоить. Он бы и не то сказал, только чтобы прогнать озабоченность и горечь из этих чудных ласковых глаз. Он сказал:
— А может, нам… пожениться? А, Мэри?
— Вообще-то девушка должна отвечать: «Ах, я не знаю! Так вдруг… Я должна подумать…» Но я тебе говорю: да! Да, да, да и еще сто тысяч раз «да»! И тогда все-все было бы в порядке, и мы могли бы быть вместе и делать все, что нам обоим хочется, и гнать в шею любого, кто вздумает мешать…
Фрэнсис был не мастер галантерейного обхождения. Он думал не «да или нет?», а только — какими словами сказать, чтобы не очень затасканными. И ответил кратко:
— Я тоже так же.
— Ты когда снова приедешь?
— Ох, нескоро.
— Опять, небось, в море?
— Это моя жизнь. Любишь — люби такого, каков есть. Другим не буду.
— Может, за то я тебя и полюбила. С первого часа. И даже нет, с первого взгляда. Знаешь, я ведь никого так не целовала…
Они отряхивались, настороженно поглядывая на дорогу, — но там никто пока не появлялся.
— Как «так»? — спросил Фрэнсис ревниво (ведь если «так» никого, значит, «не так» целовалась с кем-то!). Мэри взяла его за руку, нежно пожала ее, прижала к бешено бьющемуся сердцу и сказала:
— А вот так.
И, обхватив его за шею другой рукой, долго поцеловала в губы. И сказала со сладким вздохом:
— Ну, теперь понял, дурачок? О, наши едут! И, кажется, напробовавшись до краев…
Гарри шумно обрадовался приходу дорогого гостя. Ведь вообще-то участники незадачливой ловелловской экспедиции, прощаясь по прибытии в родной порт, прятали глаза, прекрасно понимая, что постараются друг друга более никогда не встречать — уж в крайнем случае видеться пореже. Чтоб не напоминать друг другу об этом позорище. Но с Гарри — дело иное. С Гарри они друзья и уж кого-кого, а Гарри он всегда рад повидать…
Фрэнсис все выбирал подходящий момент, чтобы сказать о том, что он и Мэри… В общем, «Я прошу руки вашей дочери и сестры!» Но куда там! От него требовали рассказов о событиях в Старом и Новом Свете, точно он не из Плимута, а из Лондона или Рима приехал. А Мэри ушла кормить свиней, потом заглянула на минутку, подала горячее (Фрэнсис так и не понял, когда ж она успела приготовить его) и умчалась доить коров. Потом в погреб…
Так он говорил, пока не заснул за столом. А утром, когда он рано-рано покидал ферму — уж не пешком, а в двуколке Ньютонов, Мэри мелькнула в дверях коровника с луженым медным подойником в руках, улыбнулась, махнула рукой и… И напоследок пустила ему в глаз солнечного зайчика от сверкающей меди подойника! И все…
Кончился август. Травы пожухли, с еще зеленых деревьев даже неощутимые порывы ветерка срывали множество желтеющих листьев — и где они только прятались, непонятно. Ягоды на живых изгородях из боярышника еще не багровые, но уже оранжево-желтые, россыпями украшали мрачноватую, темную его листву…
Фрэнсис с утра до ночи возился с подготовкой к отплытию: в дальнем плавании бесконечное число мелочей, и капитану надлежит во все вникать — от перевязочного тряпья до качества солонины, от количества пуль на один мушкет до количества точильных камней на один клинок… Но сквозь все мелочи подготовки к плаванию просвечивала незримо Мэри.
Что же, это и есть та любовь, о которой в книжках пишут? Жениться… Фрэнсис до сих пор о женитьбе ни разу не думал. Повода не было. Конечно же, не для того он создан, чтобы в домашних делах утопать — бесконечных хлопотах, которые целиком заполнили жизнь столь многих людей и заслонили, или даже заменили, ее смысл. Не-ет, он не такой. Да и Мэри, кажется, не такая.
