Восстание на «Св. Анне» - Гервасьевич Лебеденко Александр (первая книга TXT) 📗
— Что же, по-твоему — Фомин?
— А не Сычев ли, ребята? — сказал Загурняк.
— Не думаю, — возразил Андрей. — Темный парень.
— Может, кто из старших механиков или из кочегаров? — продолжал догадываться Яковчук.
— Ну кто бы ни был, а нам рассчитывать надо на себя, ребята! — сказал Андрей. — Сегодня не вышло! Попробуем завтра!
Я подумал, что Андрей прав. Рассчитывать надо на себя. Но напрасно он думал, что раз оружие так близко, то это значит, что мы до него доберемся. «Так близко, — подумал я и вдруг хлопнул себя по лбу. — Эх-ма! Как же это я раньше не догадался?..»
Я кликнул Андрея, Каса, Яковчука и Кованько.
— Ребята, товарищи, да ведь за оружием не надо лазать по палубе. Ведь винтовки можно достать иначе.
— Как так?!
— А вот как. Я ведь сам их укладывал в Плимуте. Они здесь, у самой стенки кубрика, только пониже. Ящики с винтовками помню наверное, да и патроны где-нибудь здесь. Стенку вот эту разберем, сломаем — да и в трюм. Никто не увидит, а оттуда и вниз пробраться можно.
— Черт возьми, вот здорово! — закричал Андрей. — Ребята, давай топоры!
— Что ты, что ты! Без шума надо!
— Да, шуметь не следует, — рассудительно добавил Кас.
— Пилу давай, — сказал Загурняк, — распилим — и тихо и быстро.
Весь кубрик пришел в движение.
Через час в стене уже была проделана долотом щель.
Туда ввели одноручную пилу, и матросы, один за другим, стараясь не шуметь, стали перепиливать толстые крашеные доски перегородки.
Я смотрел, как, потея, пилит доски Загурняк, как вьется около него Санька Кострюковский. У него чешутся руки на работу, и он ждет не дождется, когда придет очередь плюнуть на корявые ладони и кромсать сухие, хрустящие доски перегородки.
Самое горячее участие принимал в работе Кованько.
К вечеру переборка, отделявшая кубрик от трюма, исчезла. В широкий выпиленный четырехугольник глядела тьма корабельного брюха. Слабый свет лампы лег на бока ящиков, выложенных штабелями, осветил круглые, подпиравшие палубу столбы, блеснул на цинковой укупорке и потонул в узких проходах между рядами длинных, похожих на гробы ящиков.
Ребята вытащили один из ящиков и поставили его на стол посредине кубрика. Загурняк, засучив по локоть рукава летней рубахи, стал отдирать небольшим топориком жестяные полосы, прибитые гвоздями к шершавым доскам. Сухие тонкие доски с треском ломались, кололись и отходили кверху, щерясь гвоздями, вырванными из бортов, и из-под серой плотной бумаги тускло блеснули вороненые стволы английских магазинок со штыками, привинченными вниз остриями. Винтовки немедлено разошлись по рукам. Весело клацали жирно смазанные замки. Узловатые руки поднимали кверху, к единственной лампе, прямые стволы. Матросы забыли голод и жажду — залюбовались оружием. В верхнюю часть открытой двери глядело вечернее, еще беззвездное небо.
— Ну, ребята, полдела сделано, — сказал Яковчук. — Айдате за патронами!
— Патронов близко что-то не видно, — отозвался из тьмы Загурняк, не перестававший передвигать мелкие, и крупные ящики в цинковой укупорке. — Тут всё орудийные патроны, пламегасители да артиллерийский порох. Придется пошарить глубже. Санька, бери фонарик, пошли в трюм.
Сверкнув коротким лучом карманного фонарика, Санька стал боком продираться сквозь узкий проход, ведший в глубь трюма. Другие матросы продолжали переставлять ящики с винтовками, стараясь проделать проход в сторону к правому борту.
— Николай Львович, а вы сами не помните, где здесь патроны? — спросил Андрей.
— Винтовки я хорошо помнил, Андрей, и сказал верно. Сразу у стены. А вот где патроны, не помню. Давно дело было, забыл. Пулеметы — наверху, динамит — тоже, а патроны, кажется, внизу были.
— Вниз не так-то просто добраться, — сказал Вороненко.
— Хоть к черту в зубы, а патроны найти надо! — оборвал его Андрей.
— Далеко больно!
— Слушай, ребята, — подхватил один из кочегаров. — Вот пулеметные ленты тут близко. Что, если в дверях пулемет поставить да и запузыривать? А? Вот здорово-то!
— Что ж, не найдем винтовочных патронов — поставим пулемет. Не с голоду ж подыхать.
Поиски патронов продолжались больше часу. Медленно, с трудом продвигались матросы в глубь корабельного трюма. Гремели железом, тяжелыми ящиками, передвигали и разрывали целые штабеля ящиков с винтовками, снарядами и пулеметными частями. Каждый шаг в глубину требовал напряженной работы, нужно было передвинуть в тесноте бесчисленные многопудовые тяжести.
Наконец Загурняк и Санька Костркжовский появились в кубрике, неся перед собой пару плоских ящиков.
Загурняк поставил один из них на стол и стал ножом разрезать обшивку. Через минуту из ящика гремящим потоком посыпались длинные медные гильзы в обоймах. Загурняк вскинул винтовку, открыл замок и стал запихивать туда обойму. Патроны не шли.
— Вот холера, не лезет! Должно быть, не те.
Кованько подошел и взглянул на патроны.
— Разумеется, это не те. Это от французских винтовок. Они сюда не пойдут. А может быть, здесь есть яшик с французскими магазинками? Наверное, где-нибудь есть.
— То патроны к винтовкам искали, теперь винтовки к патронам, — сказал с досадой Яковчук.
— Ну что ж, поищем, — сказал Загурняк. — Айда, Санька, снова! Только фонарик-то твой в архив надо сдать. У кого, ребята, батарейка есть?
Батарейку нашли, фонарь зарядили, и оба матроса вновь исчезли в глубине трюма. Прошли долгие часы, но поиски оставались безуспешными. В кубрике кто спал тревожным сном голодных, измученных людей, кто сидел на койке, полушепотом разговаривая с соседями. На верхних ступеньках трапа дежурил Яковчук. Я прилег на койку и, не поднимая ног с полу, прислонился к подушке и задремал. Разбудил меня звук выстрела.
Я поднял голову от подушки, и в это время грянул второй выстрел, а на палубе раздался резкий крик человека, которому причинили острую боль. Затем послышались возбужденные голоса других людей. Вскочив на ноги, я увидел, как Яковчук поднял голову над порогом и выстрелил куда-то из маленького браунинга — нашего единственного оружия защиты. В это время уже весь кубрик был на ногах. Матросы толпились вокруг стола. Андрей с Яковчуком залегли на верхних ступеньках лестницы. Из глубины трюма, между ящиками, пробирался Загурняк. Я подскочил к выходу и увидел, как чья-то большая тень закрыла разрез двери, и вслед за тем слабеющее тело человека рухнуло на руки Андрея и Яковчука. Белый поварской колпак слетел с головы падавшего. Его запрокинутое лицо подбородком кверху казалось страшной, искаженной страданиями маской.
— Подстрелили прохвосты, — злобно бросил Яковчук.
— Жратву я, ребята... вам нес. Корзинку... Там на палубе... не удержал, — прохрипел кок. — А они подстрелили.
Матросы молча положили раненого на нижнюю Койку и стали раздевать его, вспарывая ножницами серые матросские брюки. На минуту все внимание было обращено на кока, и только один Андрей остался лежать на лестнице.
— Стой, сволочь! — вдруг закричал он, и, обернувшись к двери, я увидел, как он выкинул руку над порогом и выстрелил в кого-то на палубе из браунинга, переданого ему Яковчуком.
— Ребята, корзинку захватите... Жратва... консервы там... — прохрипел, подняв голову, кок.
Я внезапно почувствовал, что уже два дня ничего не ел, и корзинка, брошенная нашим другом на палубу, показалась мне чем-то драгоценным, что необходимо добыть ценою любых усилий. По-видимому, и другие думали о том же, — несколько человек бросились по ступенькам трапа наверх.
— Стой! — закричал опять Андрей. — Застрелю, как собаку! — и тотчас же, обернувшись назад, с еще большей злобой выкрикнул, теперь уже обращаясь к матросам:
— Куда прете? Убери головы!
Предостережение было своевременным. На палубе вновь раздался выстрел, и пуля, звеня, впилась в подволок кубрика.
— Пристрелялись, черти, — уже спокойнее заметил Андрей. — Теперь надо осторожнее. Пойдет перестрелка. А корзину все-таки достать надо. Глядите-ка, Николай Львович, как бы это ее стащить. Только осторожно.
