Когти тигра - Платов Леонид Дмитриевич (читать книги онлайн бесплатно полностью без TXT) 📗

Дунай отсвечивает на солнце. Оно неяркое, осеннее. Зелень уже облетела с деревьев, поэтому видно далеко вокруг.

Корабли двигаются медленно, в точности повторяя движения нашего головного тральщика. Иногда делают зигзаг и переходят на другую сторону реки. Маленький посыльный катер Кирилла Георгиевича, начальника нашего походного штаба, шныряет взад и вперед, выравнивая строй, поддерживая порядок.

Комбриг не устает повторять:

«Что бы ни случилось, держитесь правее — ближе к берегу, как можно ближе! Там ведь только англо-американские мины. И с ними мы быстро управимся. А на немецкие времени сейчас нет. До них еще дойдет черед».

Проводка каравана с берега кажется, наверное, чудом. Ведь гитлеровцы, отступая, хвалились, что положили на Дунай заклятье. «Мы посеяли мины, — говорили они. — Пусть жатву собирают русские!»

И вот минул месяц, как ушли немцы, а мы уже ведем караван по минам!

…Да, кстати, пишет ли тебе Димка? То-то, наверное, хвастается своими небывалыми подвигами! Уж он таков. Его и в училище прозвали — Скорострельный Димка. А признайся, было время, когда он нравился тебе больше, чем я? Это было, по-моему, на третьем курсе. Ты еще пошла с ним на «Периколу», хотя мы твердо договорились идти в филармонию. Но не будем об этом…

Ты еще не забыла, что такое вешки? Я же объяснял тебе как будущей супруге одного из выдающихся военных штурманов!

Так вот, течение на Дунае очень быстрое, вешки, которыми ограждают фарватер, часто сносит. А нам они оказались не нужны. Что обвеховывать? Берег? Для нас надежным ориентиром стал сам берег, его очертания.

Отсутствие вешек важно еще и потому, что благодаря этому сохраняется полная скрытность нового фарватера с воздуха. А ведь немецкая авиация нет-нет да и наведывается в эти места.

Но мы, представь, не оставляем после себя следов. Мы скользим по Дунаю, как армада невидимок. Ключ к тайне фарватера только в прокладке, в тех условных обозначениях, которые я наношу на карту.

Скажу без хвастовства — ты же меня знаешь, — я правая рука комбрига во всем, что касается штурманской прокладки. Интересно, справился бы с этим твой хваленый Димка?

Разве с Димкой (хотя, я уверен, он неплохо воюет) могло бы произойти что-нибудь подобное тому, что случилось со мной позавчера?

Мы подходили к селению Велико Градиште. Я был вахтенным командиром. Но и я, и сигнальщик смотрели, понятно, на реку, на поверхность воды и не сразу заметили этого старика, хотя, наверное, он уже довольно долго бежал по югославскому берегу. Старик устал, запыхался.

«Стай! Стай!» — кричал он, размахивая длинной палкой.

Я решил, что он хочет предупредить о какой-то опасности, о скоплении мин впереди или о недавно намытой мели.

Головной тральщик замедлил ход.

Прихрамывая, югослав спустился к воде.

Ну вот тебе описание его внешнего вида. Коротенькая курточка, обшитая по краям каким-то галуном. Широкие шаровары. На голове ветхая войлочная шляпа, в руках длиннейший посох, как у древних библейских патриархов.

«Что хотел, отец?» — спрашивает его с палубы Танасевич.

«Куда идете? До фронту?»

«Да».

«Имею двух сыновей на фронте», — гордо ответил он.

Признаюсь, я рассердился. За самовольную задержку каравана без уважительной причины мне могло здорово нагореть от комбрига. И Танасевич тоже рассердился:

«Ну и что? Привет сыновьям передать? Затем и остановил нас?»

«Нет. По другому делу».

Он снял с головы шляпу. Мы, ничего не понимая, во все глаза смотрели на него. Тут старик стал вдруг очень серьезным, даже торжественным. Потом размашистым крестом осенил нас.

«С богом, дэца!» note 1 — сказал он.

И такое, знаешь, сознание исполненного долга было написано на его худом, морщинистом лице, что ни у кого недостало духу сердиться на неожиданную задержку. Все-таки старый, можно сказать, даже древний человек, а ведь прихромал издалека, заслышав о первом русском караване, и остановил нас для того, чтобы обязательно благословить и напутствовать на пути к фронту.

Нет, долго я не забуду этого старика!

Он стоял у самого уреза воды, пропуская мимо себя буксиры, танкеры, баржи. И хотя с мостика нашего тральщика уже нельзя было различить его лицо, мы видели, что шляпу старый югослав держит в руке по-прежнему.

…А за селением Базиаш нас уже с обеих сторон обступила Югославия.

Солнце неизменно вставало за кормой. Но, конечно, холодное, ноябрьское. Зато какое тепло, Ийка, шло к нам с берегов! Ведь русских называют здесь не иначе как своими старшими братьями. Югославы же славяне, понимаешь?

…А в Смедерово, когда мы стали под погрузку угля и хлеба для Белграда, на причал пробился поп (но прогрессивный, Иечка, хоть и длинноволосый, и в рясе, как полагается, однако перепоясан патронной лентой и сбоку маузер на ремне — партизан!). Он до того, представь себе, разгорячился, что с ходу облапил нашего Кирилла Георгиевича, который, по-моему, впервые за весь поход растерялся. При этом поп громко объяснял что-то по-сербски. Танасевич пояснил: он говорит, мы с русскими — одна семья! И раскинулась наша семья от Ядрана до Япана! Оказывается, Ядран — это Адриатическое море, а Япан — Японское. Какова семейка-то?..»

Часто на память Кичкину приходил маленький островок с белеющим на нем минаретом мечети среди утесов Железных Ворот, которые сторожат скалистый лабиринт Катарактов.

В давние времена, когда турки господствовали на Балканах, султан-завоеватель приказал протянуть здесь железную цепь от берега до берега, то есть перегородить ущелье в самом узком его месте. Отсюда название — Железные Ворота.

Много лет уже турецкая цепь ржавеет на дне Дуная.

А теперь следом за нею падают туда и обрывки цепи, которой пытались сковать Дунай фашисты. Взрыв! Взрыв! И черная металлическая цепь оседает на вспененную взрывом воду.

Да, подвиг минеров нагляден.

Обычно слава приходит к человеку после того, как дело уже сделано, подвиг совершен. Сейчас не то. Сейчас само траление Дуная превратилось в триумф, в триумфальное шествие минеров по Дунаю.

…Ночь. Костры горят на берегу. К стоянке кораблей спешат люди из ближайших селений.

Отблески раскачивающегося пламени вырывают из тьмы смуглое улыбающееся лицо, или пастушеский посох с загнутым концом, или пеструю вышивку на сорочке.

А в траве стоят принесенные дары — узкогорлые кувшины с вином и высокие корзины со снедью.

Низко свешиваются над головой огромные мохнатые звезды.

Без устали, жадно, нетерпеливо расспрашивают гости о Советском Союзе, сказочной стране, откуда прибыли военные моряки. Танасевич едва успевает переводить вопросы и ответы.

Наконец гости уходят. Кичкин, вымотавшийся за день до предела, засыпает мгновенно.

Кажется ему, только что закрыл глаза. Но вот уже кто-то теребит за плечо. Кто это? А, вахтенный матрос!

— Приказывали разбудить, товарищ лейтенант!

Светает. С каждой минутой кусты, деревья, холмы делаются отчетливее, ярче. Все сбрызнуто дождем, который прошел недавно.

Еще через пятнадцать минут раздастся протяжный требовательный гудок. И снова однообразные бурые волны впереди, а трос звенит-вибрирует за кормой, и вот — взрыв, столб воды вздымается и опадает!

К черту эти «когти», к черту!..

За ужином кто-то из офицеров сказал между прочим:

— Придем в Белград, обступят вас корреспонденты со всех сторон, товарищ комбриг. Хочешь не хочешь, а придется дать интервью о новом обходном фарватере на Дунае.

Комбриг нахмурился, пробурчал что-то, потом оглянулся на Кирилла Георгиевича.

Это, кстати, относится тоже к числу его загадочных для Кичкина особенностей. Комбриг терпеть не может беседовать с корреспондентами.

Те, как известно, любят, чтобы с ними разговаривали охотно, выкладывали без задержки факты, да еще и пересыпали их шутками-прибаутками, разными колоритными словечками, словами-самоцветами, которые так весело заиграют потом в очерке.