Восстание на «Св. Анне» - Гервасьевич Лебеденко Александр (первая книга TXT) 📗
Буржуазная Норвегия все еще переживает весну своей политической свободы.
Но вот и Берген позади. За скалами, теперь уже зелеными, часто лесистыми, за гребнями островков, скрылось широкое ущелье, приютившее порт и город. Теплое море приняло нас на ласковые волны-качели и несет судно к берегам Средней Европы.
Кубрики душные, тесные, пропитанные запахом машинного масла и человеческого пота, заброшены. На юте разложены брезенты и сверху натянут тент. Здесь же на кривоногом табурете стоит бак с кипяченой водой. Днем и ночью валяются здесь, свободные от вахты, кочегары и матросы. Желтые, потрескавшиеся пятки глядят из-под брезента. Бронзовые спины и налитые силой и молодостью плечи подставлены прямым лучам солнца. Закоптелые лица кочегаров выглядывают из-под шапок, надвинутых на глаза. В тени под тентом дуют в карты, всё в того же «козла».
Вечером прохлада превращает палубу в место отдыха. Воздух чист. Пальцем проведешь по палубе — ни пылинки. Небо словно вымыто, как надраенная палуба военного судна перед адмиральским смотром, и звезды — как капельки расплавленного голубого серебра, которыми брызнули в синеву.
Я не знаю многого, что происходит в каюте капитана и в кубрике матросов, но я чувствую, как накаляется атмосфера на судне.
Капитан до сих пор не выплатил жалованья команде.
Команда передала ему через боцмана требование уплатить деньги в Бергене. Капитан наотрез отказался, но пообещал, что деньги будут уплачены в Гамбурге. На Гамбург мы взяли в Бергене кое-какой генеральный груз.
Матросы покидали Берген злыми. На корабле, вопреки запрещению, появился спирт в цинковых бидонах, и пьяные матросы и кочегары то и дело ругались, грозили, причем имя капитана не сходило с уст.
Капитан заперся в своей каюте и, казалось, не обращал внимания на шум и пьяные выкрики.
Спирт был выпит в первый же день, и на судне снова стало спокойно.
Был еще такой случай.
Капитан приказал кормить арестованных только сухарями и супом, не давая им ни мяса, ни зелени. Несчастным грозила цинга.
Андрей вслух на палубе заявил матросам, что они не должны допустить такого издевательства над людьми.
— У меня нет для них денег! — закричал вышедший на шум капитан.
— Мы сами будем их кормить, — заявил Андрей. — Верно, братва?
— Коли он такой бедный, что ж! Мы из своего пайка уделим! — закричали матросы.
Капитан хлопнул дверью и ушел. Кок получил распоряжение выдавать арестованным полный паек.
В тот же вечер ко мне пришел Кованько.
— Николай Львович, когда же кончится это издевательство над людьми? Куда мы их везем? Кому они теперь нужны?
— Не понимаю, Сергей Иванович. Высадить бы их в Норвегии, в первом же порту. Выпустить на волю или сдать властям. Не понимаю капитана.
Мы решили поговорить со старшим.
— Никто их не берет, — заявил Чеховской. — Норвежцы, я знаю, отказались. Они считают себя нейтральными и вмешиваться в это дело не хотят. Предлагают выдать арестантов русским военным властям или союзникам. В Тронгейме портовые власти потребовали улучшения санитарного состояния помещения, в котором находятся арестованные. Вот и всё. Капитан пообещал, но ничего не сделал.
— Куда же мы теперь идем?
— Сейчас в Гамбург. Там получим груз и двинемся дальше.
— Куда?
— И сам не знаю. Куда предпишет контора.
Мы с Кованько вновь поднялись на палубу.
— Николай Львович, а что вы думаете о дальнейшем? Ну, о настроениях команды, о капитане?
— Думаю, что будет драка. Рано или поздно...
— Ну, а мы как?
— Не знаю, дорогой. Видно будет... Что ж сейчас гадать? Не нравится мне все это, но сейчас мы бессильны изменить обстоятельства. Придем в Марсель, можно будет перебраться на другой пароход.
— А вы думаете, — на других пароходах лучше? Очевидно, всюду творится то же самое. Офицеры тянут в одну сторону, команда — в другую.
— Тогда уедем.
— Куда?
— Я в Ревель, к своим.
— А я куда?..
Мне нечего было сказать бедняге. Один во всем мире, он и здесь мотался между кают-компанией и кубриком, не зная, на что решиться.
— А знаете что, Николай Львович, я, если что случится, с матросами пойду. Не могу я стоять за этого прохвоста, рыжего кобеля. Продувная бестия! Всех обжуливает. Я ничего в его торговле не понимаю, но вижу, что он все в свой карман норовит.
К ночи «Св. Анна» уже выходила на международные пути, пересекающие Северное море. Огни судов то и дело вставали из тьмы то за кормой, то впереди, то по борту. Приближались берега Европы.
Утром показался высокий плоский остров-камень — Гельголанд, а днем мы пошли по тихим волнам Эльбы, и к вечеру буксир подвел «Св. Анну» к одной из бесчисленных стенок гамбургского порта.
Когда-то шумный, переполненный кораблями Гамбург затих после войны. Лениво жмурились на солнце слепые, наглухо закрытые бетонные склады. Перед ними неподвижно, как солдаты, выстроились нумерованные подъемные краны.
Только в первом ряду бетонных пристаней сгрудились пароходы под флагами всех наций, начиная от датского креста и кончая желтым восходящим солнцем. Грязные «ферри» бороздили волны, сплошь покрытые тяжелыми кольцами нефтяных пятен. Полицейские катера выходили один за другим в русло реки встречать океанские пароходы. Вот отходит в Америку огромный трехтрубный лайнер. Два оркестра гремят на корме и на носу. На ослепительно белых палубах у бортов выстроились туристы. Зеркальные окна блещут на солнце, черный борт гиганта-купца высится над мелкими судами, и высокие трубы вздымаются в уровень с крышами многоэтажных домов города.
Мы стали у крана за номером сто двадцать третьим, и над нашей кормой навис башнеподобный величественный нос тридцатитысячетонного гиганта. На черном фоне накладным золотом выложены буквы: «Германия». Впереди нас стало голландское судно — неуклюжий купец. Между этими рослыми соседями утонула, стала совсем маленькой наша скромная «Св. Анна».
Капитан не терял времени. Мастер с верфи уже вечером осмотрел машину. Портовый катер тем временем накачивал пресную воду. С барж грузили уголь. Заработал кран. Он поднимал сразу по пяти-шести больших ящиков. Расторопный шипчандлер уже взобрался на борт с корзинами и ящиками, наполненными дешевыми консервами, сигаретами, бумагой, шоколадом и бутылками с коньяком, ромом, виски и спиртом. На только что пришедшем судне — всегда пожива шипчандлеру. Но наши ребята угрюмо ходили мимо соблазнительных корзин. В кармане не было ни гроша, а капитан и не думал выплачивать жалованье. Только кок подошел и закупил для кают-компании шоколад, какао, консервированное молоко и мясные консервы да Глазов унес корзину в каюту капитана. Сморщив нос, набитый до отказа нюхательным табаком, шипчандлер презрительным взором окинул судно, велел подручному собирать ящики и корзины и спустился в собственную моторную лодку. Он что-то бормотал себе под нос. «Св. Анна» не внушала ему ни уважения, ни доверия.
Капитан пропадал на берегу два дня. На второй день к вечеру он вернулся пьяный в лоск.
Едва он появился на судне, к нему стеной подступили матросы.
— Когда жалованье, господин капитан?
Капитан раздвигал толпу огромными руками и шел, не отвечая ни слова, вперед к своей каюте.
— Жрать нечего! — выкрикнул кто-то. — Надоели солонина и сухари!
— Что мы, собаки, что ли? — поддержал другой голос.
— Сам коньяк трескаешь, а нам фигу с маслом!
— Наторговал небось?
Кто-то резко свистнул. Шум возрастал.
— Молчать, чертовы бунтари! Полицию вызову! — рассвирепел капитан, но тут же обмяк и лениво бросил:
— Завтра плачу, черт бы вас побрал!
— Не заплатишь — не уйдем из Гамбурга! — крикнул ему вслед Андрей.
Капитан еще раз обернулся.
— А ты у меня попляшешь, молодчик, — злобно процедил он сквозь зубы.
Глазов услужливо распахнул перед ним дверь. Шатаясь и держась за стены каюты, капитан ушел к себе.
