На морских дорогах - Бадигин Константин Сергеевич (книги бесплатно без регистрации полные txt) 📗

Оставалось привести в порядок кают-компанию. Здесь нам предстояло питаться, проводить часы досуга, собираться на занятия. Мы тщательно вымыли и выскребли все уголки, выбросили вечно дымивший маленький чугунный камелек и заменили его новым, выкрасили стены масляной краской, привели в порядок мебель. Все блестело и сияло. Теперь людей тянуло сюда выпить чашку чаю, побеседовать. А это невольно сближало нас между собой.

Я не хочу сказать, что на «Седове» все было плохо до нашего прихода. Вовсе нет. Но после тяжелой полярной ночи, во время которой приходилось экономить каждую лопату угля и каждый грамм керосина, тщательная уборка жилых помещений была необходима.

1 Мая 1938 года мы встречали уже за 80-й параллелью, в Центральном Арктическом бассейне. Под нами лежал океан, покрытый ледовой броней. Материковая отмель осталась позади, и, чтобы взять пробы грунта, гидрологу «Садко» Чернявскому приходилось опускать приборы на глубину свыше 1300 метров.

В этот день погода стояла чудесная. Легкий ветер шевелил гирлянды флагов, поднятых над кораблями. На ослепительно синем небе ни облачка. На высоких голубоватых торосах можно было заметить первые капли соленой влаги. Поверхность снега кое-где покрылась легким, хрустящим налетом, похожим на лепестки слюды.

5 мая в кают-компании «Садко» собрались капитаны всех кораблей, чтобы поделить грузы, доставленные на самолетах. «Садко» был ближайшим к аэродрому, и поэтому мы устроили на нем своеобразную оптовую базу.

Подсчеты показали, что после эвакуации 184 зимовщиков наш коллектив был обеспечен продовольствием на 40 месяцев.

Начиналась размеренная, будничная жизнь зимовки. Жители лагеря тридцати трех, как и прежде, не могли пожаловаться на избыток досуга. У каждого было по горло работы.

С наступлением круглосуточного светлого времени возрос объем научных исследований, центром которых по-прежнему оставался «Садко», располагавший глубоководными лебедками и всеми необходимыми приборами.

На борту «Седова» Андрей Георгиевич Ефремов проводил в этот период систематические наблюдения над наклонением видимого горизонта. Эти наблюдения чрезвычайно важны для точной работы с секстантом. Кроме того, Андрей Георгиевич наблюдал за поведением магнитного компаса.

На кораблях шла деятельная подготовка к навигации. Вероятно, на материке многие удивлялись, читая наши сообщения о том, что корабли, унесенные льдами в Центральный Арктический бассейн, где-то там, за 80-й параллелью, готовятся к навигации. Но мы верили в возможности советского ледокольного флота и рассчитывали, что «Красин», «Ермак» или достраивавшийся тогда в Ленинграде ледокол «И. Сталин» пробьются к нам на выручку. Следовательно, мы считали себя обязанными заранее подготовить свои котлы и машины к походу.

На долю механиков «Седова» выпало много работы. Они прудились часто дни и ночи напролет. Эти труды не пропали даром. И если бы руль нашего корабля не был так изуродован льдами, «Седов» в это же лето покинул бы Центральный Арктический бассейн вместе с другими кораблями.

С каждым днем становилось все теплее. Правда, май за 80-й параллелью куда прохладнее, чем в Москве, но, во всяком случае, теперь ртуть в термометре не спускалась ниже 15 градусов, а это, по нашим представлениям, была весьма приличная температура. В мае я заболел и целый месяц провел в постели.

За месяц льды изменились до неузнаваемости. Снег таял, обнажая грязно-желтые ропаки note 3 старого, многолетнего льда. Там и сям синели снежницы — глубокие лужи талой воды. В некоторых местах лед протаял насквозь. К этим естественным колодцам стекались с веселым журчанием потоки воды. Они несли с собой щепки, обрывки бумаги, мусор, сброшенный с кораблей, — все это напоминало раннюю весну Большой земли.

Толщина ледяного покрова значительно уменьшилась, и верхняя кромка пера руля теперь явственно выступала из-под рыжевато-бурого льда. Надо было браться за расчистку льдов под кромкой, чтобы проверить наконец состояние руля и винта.

Вечером я записал в дневнике:

«Северный Ледовитый океан, 20 июня. Итак, уже почти девять месяцев наш караван дрейфует во льдах. Сейчас находимся на 81°11',2 северной широты и 140°38' восточной долготы. Ветры часто меняются. Поэтому за месяц нас отнесло к северу всего на 16 миль.

За последние дни пейзаж в районе дрейфа резко изменился. Вместо белоснежной равнины льдов кругом раскинулась бесконечная цепь озер полупресной волы. Таяние снега идет весьма интенсивно. Днем температура на солнце достигает 20 градусов тепла. Сообщение между судами затруднено. Снег стал рыхлым, лыжи проваливаются.

Над льдами с веселым щебетанием проносятся птицы. Они, по-видимому, избрали своей базой наши суда. Но ни моржей, ни тюленей, ни медведей, которых с большим нетерпением ожидают все наши моряки, по-прежнему нет…»

В 9 часов утра 21 июня все одиннадцать седовцев собрались у кормы с кирками, ломами и пешнями. Ломы вонзились в податливый, рыхлый лед. Вначале казалось, что дело подвигается вперед довольно быстро. Рядом с прорубью росла пруда битого льда. Но когда мы углубились примерно на метр, возникли непредвиденные затруднения: образовавшуюся яму быстро заполнила талая вода.

Притащили брандспойт, начали откачивать. По краям проруби нагородили барьер изо льда и снега. Но стремительные потоки снова и снова прорывались в чашу, вырубленную во льду. Приходилось работать ломами и пешнями, стоя наверху, у края майны. Обломки льда, всплывающие со дна, вылавливали железной сеткой.

После обеда я решил пустить в ход взрывчатые вещества. Мы закладывали аммонал в углубления, высверленные во льду на расстоянии 5—10 метров от корпуса судна, взрывали заряды. Однако и на этот раз существенных результатов не добились.

На следующий день нас ожидал неприятный сюрприз: вся майна, с таким трудом расчищенная нами накануне, была забита обломками льда, выплывшими откуда-то снизу.

Накануне была пробита насквозь толща льда, и теперь приходилось иметь дело с так называемыми подсевами: за зиму сжатия нагромоздили под кормой мощные ледяные пласты, втиснутые один под другой, и сейчас куски льда, размельченного взрывами, выходили на поверхность воды.

Снова пустили в ход аммонал. Вокруг кормы теперь высились целые горы льда, выуженного нами из проруби. Но снизу всплывало еще больше голубых сверкающих глыб. Иногда на этих глыбах, оторвавшихся от днища корабля, были ржавые следы железных листов и заклепок.

Видимо, природа за зиму создала под «Седовым» целый ледяной погреб, уходящий на несколько этажей под воду.

Команда работала весь день без отдыха. Все промокли, устали. Но дело и на этот раз почти не продвинулось вперед.

В конце работы чей-то лом, опущенный в воду, внезапно зазвенел о металл. Звон раздался примерно в метре от пера руля, считая вправо. Что же могло быть? Андрей Георгиевич был склонен считать, что это лопасть нашего винта, которую льды отломили во время сжатия и отнесли в сторону.

Хотя это предположение и казалось маловероятным, но других объяснений пока не было.

Чтобы доискаться истины, мы на следующее утро с новой энергией возобновили околку. К полудню удалось выяснить: под водой, на глубине около метра, на ощупь заметно искривление пера вправо. Значит, то, что Андрей Георгиевич считал оторванной лопастью винта, на поверку могло оказаться изогнутым концом пера.

Положение осложнялось. Я поплелся на «Садко», чтобы посоветоваться с капитаном Хромцовым, который был начальником нашего каравана. Мой рассказ встревожил Хромцова.

Утром 24 июня у кормы нашего парохода собралось большое общество. Кроме нас, одиннадцати, здесь присутствовали Хромцов и водолаз «Садко» Николаев. Пришло и несколько человека «Малыгина». Предстояло, так сказать, провести консилиум с участием специалистов со стороны.

Установили водолазную станцию. Принесли скафандр и шлем. Матросы и механики поглядывали на них с опаской. Я и сам прекрасно понимал, что спуск в майну — дело довольно рискованное: в любую минуту могли всплыть новые обломки подсовов и заклинить или обрезать шланг, питающий водолаза воздухом. Но нам нужно было во что бы то ни стало добыть сведения о состоянии руля.