Пират королевы Елизаветы - Мюллер В. К. (бесплатные онлайн книги читаем полные .TXT) 📗

Вероятно, так поступали и Хокинс с Дрейком. Во всяком случае, товар был закуплен. Теперь предстояла другая, не менее трудная задача. Испанские власти обложили черный живой товар высокой пошлиной, по тридцати дукатов с головы, которые досадно было платить; но главное — они закрыли свои порты для английских купцов. Вот почему на кораблях Хокинса и Дрейка были пушки, и команда, правда немногочисленная, была вооружена.

В порту Рио-де-Хача 1 запрет соблюдался строго. Хокинс высадил десант, завладел городом и торговал спокойно. Это называлось «принудить к дружественной торговле». Соседняя Картахена оказалась хорошо укрепленной. Здесь торговля происходила тайно, по обычаю контрабандистов — ночью, но везде население, движимое потребностью в рабочих руках, шло навстречу купцам. Чернокожие были распроданы и превращены в золото и драгоценные камни. На руках оставалось всего 57 голов первого сорта, optimi generis. С этим остатком Хокинс появился в порту Сан-Хуан на мексиканском берегу, близ Веракруса, — главном городе по торговле Мексики с метрополией, и требовал убежища под предлогом выдержанной бури и необходимости починки судов.

Но не в добрый час занесла его в Сан-Хуан судьба. На следующий же день, 17 сентября 1568 года, на горизонте показалась большая эскадра, быстро приближавшаяся с попутным ветром. Это был испанский флот, искавший смелого пирата. Город Сан-Хуан, расположенный в глубине бухты, был закрыт с севера островком. За ним, как за молом, расположилась английская флотилия, пришвартованная к кольцам на внутренней набережной острова. Узкий вход в гавань английский капитан взял под обстрел орудий. Но что могли значить этот мол и пять небольших английских судов против тринадцати громадных испанских галеонов. Бухта оказалась западней, гибель предстояла неминуемая. Тем не менее испанский адмирал вступил в переговоры. Положение, ввиду наветренного берега, без возможности зайти в гавань, очевидно, казалось и ему опасным. Если бы при северном ветре разразилась буря, опасность превратилась бы в крушение. После долгих споров стороны согласились на компромисс: город остается во владении англичан на все время починки их судов, но они допускают испанский флот в гавань. Договор был подписан, и стороны обменялись заложниками.

20 сентября, около полудня, когда часть английских матросов была в городе, а команда корабля «Миньон» обедала, рядом с ним к набережной подтянулось большое старое испанское судно. «Миньон» решил отмежеваться от этого соседства и стал распускать паруса. В этот момент из города долетели звуки выстрелов, крики; одновременно с галеонов по «Иисусу» был открыт огонь. И из трюма нового соседа «Миньона» выскочили спрятанные в нем испанские матросы и полезли на его палубу, но были после ожесточенной схватки сброшены за борт. По заливу со стороны города плыли, спеша к своим кораблям, уцелевшие англичане. «Миньон» и «Юдифь», стоявшие ближе к выходу и более легкие на ходу, чем грузный и менее поворотливый «Иисус» и чем испанские галеоны, успели выскочить в море, предоставив товарищей их судьбе.

Но «Иисус» защищался отчаянно и недешево продал свою жизнь. Адмиральский корабль был им пущен ко дну, вице-адмиральский — подожжен, абордажные атаки — отбиты. И только когда испанцы направили на него брандер, участь его была решена. По-видимому, сами испанцы попятились перед этой героической защитой горсти взятых обманом и обреченных людей против подавляющих сил целого флота, и они не решились на преследование.

Тем временем Дрейк на «Юдифи» и Хокинс на «Миньоне» неслись в открытое море. Положение было отчаянное: застигнутые врасплох, они почти не имели ни провианта, ни воды. Оба судна в сто и в пятьдесят тонн, скорлупки в сравнении с современными гигантами боевого флота, были переполнены случайно спасшимися матросами с пяти кораблей. Предстояла голодная смерть. Но нашлось сто человек, которые добровольно согласились высадиться на берегу и собственным риском сделать возможным спасение для других.

Плавание было тяжелым. Буря разделила обоих товарищей. Чума почти опустошила «Миньон», и только прибитый случайно к испанскому порту Виго и случайно нашедший там английские корабли Хокинс смогли запастись продовольствием, набрать свежую команду и к концу января 1569 года вернуться на родину. Более легкая «Юдифь» опередила его, и на Дрейка выпала тяжелая доля: отправиться в Лондон и донести королеве о несчастье. Так произошло боевое крещение будущего адмирала.

По всей Англии приключения обоих моряков вызвали негодование против испанцев. Нетерпеливые требовали объявления войны; Елизавета умеряла их пыл, жалела о своих деньгах и молчала. Хокинс и Дрейк считали себя обманутыми и ограбленными: все барыши их достались врагу, и в душе было одно желание — мести. Но сперва надо освободить несчастных, подвергших себя добровольной высадке. Но как это сделать? Просить — бесполезно, добиться силой — немыслимо. И вот в голове Хокинса создается план, свидетельствующий об изворотливости его ума и дипломатических способностях. Он прикинулся перед испанским посланником в Лондоне глубоко недовольным и обиженным неблагодарностью Елизаветы и просил передать королю Филиппу о готовности его перейти на службу Испании. Он ручается, что приведет за собой и всех добровольцев, которые своими кораблями в Ла-Манше причиняют Испании такой вред, а в награду он просит одного: освободить его товарищей, томящихся в испанских тюрьмах. Здесь было бы слишком долго рассказывать всю сеть интриги, которой был окутан испанский король; в дело была замешана и Мария Стюарт. По справедливому замечанию одного историка, все это очень напоминает главу из «Монте-Кристо». В результате Филипп, кругом околпаченный, выдал Хокинсу патент на звание испанского пэра, освободил его матросов, дав каждому по десять дукатов на дорогу, и выплатил на приведение флота добровольцев в порядок сорок тысяч фунтов стерлингов 2.

Теперь была очередь за Дрейком. После двух рекогносцировок ему удалось в 1572 году найти средства на очень скромную экспедицию: он снарядил всего два корабля, из которых самый больший был на семьдесят тонн, всей команды было семьдесят три человека. На этот раз он захватил с собой в разобранном виде так называемые пинассы — род галер, пригодных и для паруса, и для весел, и для береговой, и для речной службы. Дрейк не советовался о своих планах и успех своего дерзкого до гениальности предприятия справедливо полагал в быстроте и неожиданности удара.

Он решил нанести этот удар испанскому королю в самом чувствительном месте, перерезав где-нибудь около Панамского перешейка золотую артерию, соединявшую Испанию с россыпями и рудниками Перу и Чили. Он знал, что эти богатства доставляются морем к Панаме, затем перевозятся на мулах через перешеек и из Номбре де Диос или Портобелло — городов, лежащих в нескольких десятках верст к востоку от современного канала, — доставляются по Атлантике в Испанию. В эту «житницу, где собирают урожай перуанского и мексиканского золота, в Номбре де Диос, Дрейк и забрался было, подкравшись на своих пинассах с горстью головорезов ночью, когда все спали. И если нападение не имело успеха, то, как рассказывает испанский источник, только по непредвиденной случайности; горнист был убит, сигнал в нужный момент не был дан, подмога вовремя не подоспела — и пришлось отступать.

Тогда Дрейк составил другой план. В окрестностях Номбре он захватил корабль, грузившийся мачтовым лесом. Среди экипажа были негры. Дрейк освободил их и дал возможность бежать в леса, где скрывалось немало таких беглецов с плантаций, носивших название маронов. Он приобрел в них друзей, которые были проникнуты ненавистью к испанцам и готовы были помочь ему. Они повели его чрез горы и девственные леса к той дороге, по которой обыкновенно двигались золотые караваны на мулах. Они же служили ему и разведчиками, они же указали и на близость другого моря. Блуждая по лесу и подстерегая добычу, Дрейк по их совету влез на высокое дерево и с его верхушки увидел оба океана, расстилавшихся на бесконечное пространство, насколько глаз хватал, по обе стороны узкой полоски земли, на которой он находился. Он глядел жадными глазами на Великий океан, на котором не бывал еще ни один английский корабль, и, как раньше один португальский путешественник, дал себе клятву, что настанет день, когда и он проведет по этому беспредельному водному простору свою борозду.