Коронка в пиках до валета. Каторга - Новодворский Василий (читать книги онлайн бесплатно полностью .TXT) 📗
Чем кончится история, вы знаете.
Канцелярии пишут.
Служащие волнуются и ждут «от курицы последствий».
Тюрьма потешается, читает стихотворение поэта-каторжника.
А в курятнике, по словам стихотворения, происходит следующее:
Так развлекают каторгу.
Преступники-душевнобольные
В посту Александровском вы часто встретите на улице высокого мужчину, красавца и богатыря – настоящего Самсона. Длинные вьющиеся волосы до плеч. Всегда без шапки. На лбу перевязь из серебряного галуна. Таким же галуном обшит и арестантский халат. В руках высокий посох.
Он идет, разговаривая с самим собою. Выражение лица благородное и вдохновенное. С него смело можно писать пророка.
Это Регенов, бродяга, душевнобольной.
На вопрос:
– Кто вы такой? Он отвечает:
– Сын человеческий.
– Почему же это так?
– Мой отец был крепостной. Его все звали «человек» да «человек». Отец был «человек», значит, я сын человеческий.
В те дни, когда Регенову не удается удирать из-под надзора в пост Александровский и приходится сидеть в психиатрической лечебнице, в селе Михайловском, он занимается целые дни тем, что пишет письма «к человечеству».
Первым вопросом его при знакомстве со мной было:
– Вы из-за моря приехали?
– Да.
– Скажите, да есть ли там человечество?
– Есть! Регенов с недоумением пожал плечами.
– Странно! Я думал, что все померли. Пишу, пишу письма, чтобы водворили справедливость, – никакого ответа!
«Правды нет на свете» – это пункт помешательства Регенова.
– Оттого даже французский король пошел бродяжить! – поясняет он.
– Как так?
– Так! Нет нигде правды, он и сделался бродягой. Сказался чужим именем и бродяжит.
– Да вы это наверное знаете?
– Чего вернее!.. Скажите, во Франции есть король?
– Нет.
– Ну, так и есть. Ушел бродяжить. Разве без правды жить можно?
У Регенова в психиатрическом отделении отдельная комната. Подоконники убраны раковинами. На подоконник к нему слетаются голуби, которых он кормит крошками. В комнате с ним живет и собака, с которой он иногда разговаривает часами:
– Бессловесное! Человечество говорит, что у тебя замечательный нюх. Отыщи, где правда. Шерш!
На голых стенах два украшения: скрипка, из которой Регенов время от времени, в минуту тоски, извлекает душу раздирающие звуки, «чтобы пробудить спящие сердца», и на почетном видном месте висит палочка с длинною ниткой.
На вопрос, что это, Регенов отвечает:
– Бич для человечества.
Регенов очень тих, кроток и послушен, с доктором он вежлив, предупредителен и любезен, но тюремное начальство ненавидит, считая его «вместилищем всяческой неправды».
Есть одна фраза, чтоб привести этого кроткого и добродушного человека моментально в неистовое бешенство. Стоит сказать:
– Я тебе Бог и царь!
Надо заметить, что для сахалинской мелкой тюремной администрации есть одно «непростительное» слово – «закон», – когда его произносит ссыльнокаторжный. В устах каторжанина это слово приводит их в неистовство.
– Это не по закону! – заявляет каторжник.
– Я тебе дам «закон»! – кричит вне себя мелкий сахалинский чинуша и топает ногами. – Я тебе покажу «закон»!
Зато у них есть любимое выражение:
– Я тебе Бог и царь!
Я слышал, как это кричали не только помощники смотрителей тюрем, но даже старшие надзиратели!
При словах «я тебе Бог и царь» глаза Регенова наливаются кровью, синие жилы вздуваются на побагровевшем лице, он вскакивает с воплем:
– Что? Что ты сказал?
И бывает страшен. При его колоссальной силе он действительно может Бог знает чего наделать.
Другое слово, которое приводит Регенова в исступление, это:
– Терпи!
Он страшно волнуется даже при одном воспоминании об увещевателях, которые приходили увещевать его в тюрьмах.
– Ты ешь, пьешь, гуляешь, хорошо тебе говорить: «терпи».
Рассказывая мне об этих увещеваниях, Регенов разволновался и так ударил кулаком по столу, что от стола отлетел угол. Было жутко.
Регенов с 18 лет по тюрьмам. До 18 лет он под своей настоящей фамилией Толмачев служил в поварятах, а затем вдруг пришел к убеждению, что «правды нет на свете» и ушел, «как французский король», бродяжить. Регенов – его бродяжеское прозвище. Как бродяга он попал на каторгу. Он никого не убил, никого не ограбил и на вопрос:
– Вот вы любите правду, правду и скажите: этих дел за вами нет?
Отвечает не то что с негодованием, а с изумлением:
– Да разве это можно? Разве это «правда»?
Но при колоссальной физической силе, водворяя правду, он натворил Бог знает сколько буйств, нанес невероятное число оскорблений, «бунтовал» неисчислимое число раз. И сколько наказаний вынес этот строптивый, дерзкий, буйный арестант-бунтарь! Так прошло 25 лет. Бегая с каторги, с поселений, принимая за побеги плети и розги, Регенов прошел всю Сибирь и добрался до Хабаровска. В Хабаровске он сидел в кабаке, когда туда вошел квартальный. Все сняли шапки, кроме Регенова.
– Ты почему не снимаешь шапки?
– А зачем я здесь перед тобой буду снимать шапку? В кабаке все равны. Все пьяницы.
– Да ты кто такой?
– Бродяга.
– Бродяга?! И смеешь еще разговаривать? Да знаешь ли ты, что я тебе Бог и царь?!
Угораздило квартального сказать эту фразу, «ходовую» не только на Сахалине, но и во всей Сибири. Что тут только наделал Регенов, Бог его знает!
– Все бил! – кратко поясняет он, вспоминая об этом случае.
Его взяли как бродягу, осудили на полтора года на каторгу и затем на поселенье за бродяжество, с телесным наказанием за побеги, и сослали на Сахалин.
На Сахалине, с его нравом и с его силой, он был сейчас же зачислен в число опаснейших каторжников. Он беспрестанно бегал из тюрьмы, и, когда Регенов, Коробейников и Заварин – теперь они все трое в психиатрическом отделении – появлялись где-нибудь на дороге, им навстречу посылали отряд.
– Регенов, Коробейников и Заварин идут из Рыковского! – эта была страшная весть, и пока это трио не ловили, чиновники остерегались ездить из Александровска в Рыковское.
Этот сумасшедший богатырь действительно может наводить ужас. Несколько лет тому назад он зашел в здание карантина, когда там была только что пригнанная партия ссыльнокаторжных женщин, ожидавшая, пока их разберут в сожительницы поселенцы. Регенову приглянулась одна из каторжанок, да и ей, видимо, понравился силач-красавец.
Регенов решил «начать жить по правде».
– Уне есть человеку едину быти.
Выгнал всех баб из карантинного сарая, выкинул все их вещи, оставил только понравившуюся ему каторжанку и объявил:
– Кто хоть близко подойдет к карантину – убью.
Сарай окружили стражей, но идти никто не решался.
И Регенов живой бы не дался, и у нападающих были бы человеческие жертвы.
Решили взять его измором. Несколько дней длилась осада, пока каторжанка, изнемогшая от голода, сама не сбежала, воспользовавшись сном своего сумасшедшего друга.
Тогда Регенов переколотил в «карантине» все окна, переломал все скамьи и нары и ушел, разочарованный и разогорченный. О женщинах с тех пор он не желает даже слышать:
– Разве они могут по правде жить? Им бы только жрать!
В самый день моего отъезда с Сахалина ко мне, в посту Александровском, явился Регенов:
– Пришел проститься. Увидите человечество, скажите…
