Прощание - Буххайм Лотар-Гюнтер (бесплатные серии книг .TXT) 📗

Когда мы сидим за столом, к счастью одни, старик всем своим поведением показывает, как сильно его раздражает это объявление: он молча размешивает свой чай с сахаром и сгущенным молоком, пьет, ставит чашку на стол, снова пьет. Затем он склоняет голову, чешет затылок и говорит:

— Известие, принятое по радио, — тоже мне прогресс! Не совсем приятная новость для моряка. Он может и пожалеть, что его корабль будет списан.

— Но персонал реактора наверняка пристроят?

— Их — конечно. К таким людям атомные электростанции проявляют особый интерес. Это хорошо образованные и надежные люди. Но для других дело будет обстоять скорее плохо. — И потом он говорит: — Китайцам хорошо. Им все равно, на каком корабле плавать. Они имеют крепкую организацию, почти такую же крепкую, как и наше „братство лоцманов“, и она распределяет их по кораблям, и — это понятно даже по-китайски — финансово она их, конечно, немножко обсчитывает, хотя функционирует, кажется, без осложнений.

Через два стола от нас сидит шеф. Когда я спрашиваю его: „А когда мне позволят попасть в камеру безопасности?“ — он обещает взять меня с собой в камеру, „как только для этого найдется время“.

— А почему, собственно говоря, не сейчас?

Шеф смотрит на меня отсутствующим взглядом, и на лице его появляется такое выражение, будто он не может сосчитать до трех. Затем он резким движением берет чашку, делает большой глоток и делает вид, будто ему только что пришла какая-то неотложная мысль.

— Нет, сегодня не выйдет. На сегодня шеф уже занят. Но завтра!

— Маньяна! [12]

— Пересменка? — спрашивает старик.

— Страшно много дел! — но затем, идя на попятную, шеф говорит: — А что, если сначала немного теории — после обеда в моей каюте?

— Bonfortionell! Будет сделано.

На мостике приземлился почтовый голубь. Красивая сильная птица с оранжевой манжетой на левой лапке и резиновой обкладкой вокруг. Ребята положили ему салат и зерна. Теперь голубь сидит на подветренной стороне за ограждением пеленгаторного мостика. Солнце светит так, что на его груди сверкает зеленое, переходящее в фиолетовый Цвет павлинье оперение. Птица не собирается улетать. Не хочет ли голубь махнуть с нами до мыса Доброй Надежды?

Радист рассказывает, что однажды у них на борту уже был почтовый голубь, который совершил с ними несколько рейсов между Германией и Мексикой. В портах он покидал корабль, но всегда своевременно возвращался на борт. Только однажды корабль вышел в море, когда голубь был в отлучке, и он не вернулся на корабль. Все об этом очень жалели.

Корабль идет курсом двести тридцать градусов. Ход — двенадцать морских миль по воде, это примерно одиннадцать морских миль над грунтом. Со стороны Атлантического океана идет сильная зыбь. Самопишущий прибор Хелла отпечатал новую синоптическую карту. Показания барометра — 997.

— Постепенно все налаживается, — говорит старик.

Хороший обзор. Радар включен. Наш курс на ближайшие часы уже проложен в карандаше. На морской карте я читаю на северном побережье Бретани хорошо знакомые названия: остров Ба, Сан-Поль-де Леон, Морле, Трегье, Темполь — здесь развертывается действие романа Пьера Лоти „Островные рыбаки“.

Старик также глядит на карту и говорит:

— Бретань. Однажды здесь уже было хорошо.

Достаточно только прикрыть веки и сразу же наплывают образы: иссиня-синие дали, гирлянды облаков белого цвета, переходящего в опаловый, как внутренняя сторона раковины устриц. Желтые пятна на фоне кобальтовой голубизны: декоративный кустарник дрок. Белые пятна — это ветряные мельницы, массивные и круглые, будто выточенные из дерева.

Мой дом из серого гранита на песчаном холме, риф в грохоте шторма. Осенью западный ветер почти каждый день с грохотом бросается на дом, так что трещат volets. [13] Живую изгородь из туи не надо подстригать: ветер, завывающий над водой и отклоняемый бастионом скал вверх, подравнивает живую изгородь со скосом наверх. В домах, расположенных слева и справа, никто не живет. Здесь, на самом негостеприимном месте побережья, почти всегда бушует шторм. Каждое дерево повернуто в сторону суши. Ближе к морю не растет ни кустика.

Взгляд на набегающие волны, на бесконечной чередой идущие друг за другом ряды — оскаленные челюсти? гривы? Молочная зелень, взбитая добела. Рифы, водовороты, водяная дымка…

Я запутался. Так же, как сейчас, я однажды уже рассматривал морскую карту и предавался воспоминаниям. В то время она лежала на крохотном штурманском столике центрального пункта управления подлодки. Двойной эффект — так это называют? Я вспоминаю, как я вспоминал в то время.

Голос старика возвращает меня на борт „Отто Гана“.

— Скоро пройдем Ушанг, — говорит он.

Со времени первого рейса я знаю, что под этим по-китайски звучащим словом подразумевается расположенный перед Брестом остров Уэссан. По карте я определил, что мы пройдем в двенадцати милях от него.

— Здесь потопили „Бисмарк“, — бормочет старик, будто говорит сам с собой, а не имеет в виду меня. — Сорок восемь градусов десять минут северной широты, шестнадцать градусов двенадцать минут западной долготы. Примерно в четырехстах двадцати морских милях от Бреста.

Дату старик мне может и не называть, я ее помню — 27 мая 1943 года „Норфолк“, „Дорсетшир“, „Родни“ и „Король Георг V“ перехватили „Бисмарк“. Собственно говоря, это был конченый корабль, который мог двигаться только по кругу, так как сброшенная с самолета торпеда поразила рулевую установку и руль оказался блокированным в крайнем положении.

Измерительный циркуль застыл в руке старика. Мы смотрим на карту, и он снова говорит:

— В тот раз нам тоже пришлось выйти в море, для подстраховки. Но это ничего не дало. Плохая погода. „Бисмарк“ хотел идти в Сен-Наэер для ремонта в доке Нормандии, который был достаточно велик для линейного корабля. Мы все глаза проглядели, но ничего не нашли. Ни малейшего знака. А по том он получил эту летающую торпеду в рулевую установку. Это был самолет „Arc Royal“. После этого „Бисмарк“ обстреливали до десяти часов сорока минут следующего дня… Такой линейный корабль не может просто исчезнуть. Три дня мы искали оставшихся в живых. Три человека на плоту — это было все. Но их подобрал „Парсифаль“ на своей лодке. Англичане выловили из „ручья“ около ста человек — сто из двух с половиной тысяч! Это надо себе представить!

Я знал полдюжины людей, которые были на „Бисмарке“, — продолжает старик. — Я ясно вижу перед собой коллекционера значков. К четырем знакам за боевые заслуги и имперскому спортивному значку он хотел добавить значок с линейного корабля. Он использовал все возможные хитрости, пока его не взяли на „Бисмарк“. Еще я вижу фотографа Шемма, гомика, который, собственно говоря, был лаборантом и которому пришлось заменить заболевшего фоторепортера: хилый, маленький и бледный, с напомаженными волосами, как у Тео Лингена. Крохотуле Шемму тоже пришлось отправиться на дно.

Тогда, 27 мая, мы с тревогой ожидали радиограммы — после первой тревожной вести: „ВСЕМ, ВСЕМ — ЛОДКАМ С ТОРПЕДАМИ НЕЗАМЕДЛИТЕЛЬНО И САМЫМ БЫСТРЫМ ХОДОМ ИДТИ НА ПОМОЩЬ „БИСМАРКУ“ — КВАДРАТ BE 29“.

Еще до полудня пришла роковая весть: „БИСМАРК“ — ЖЕРТВА КОНЦЕНТРИРОВАННОГО ВРАЖЕСКОГО ОГНЯ — ВСЕМ ПОДВОДНЫМ ЛОДКАМ, НАХОДЯЩИМСЯ ВБЛИЗИ, ИСКАТЬ ОСТАВШИХСЯ В ЖИВЫХ».

В десять часов тридцать шесть минут флагманский корабль «Бисмарк» затонул… В отчетной сводке главного командования вермахта это замалчивалось. Сообщалось только об успехах подводников. Старый Виктор Щютце потопил у западного побережья Африки одиннадцать судов общим водоизмещением 56 200 брутторегистровых тонн. Об этом заявили во всеуслышание. А мы сидели в Бресте и могли только догадываться о том, что произошло в море.

— Хорошо, что не выслали спасательные буксиры, — говорит теперь старик, — их бы тоже принесли в жертву: это «Кастор» и «Поллюкс» корабли-близнецы, и «Титан», которые в Бресте всегда дежурили в связке прямо под разводным мостом.