Железный пират (сборник) - Пембертон Макс (читаем книги онлайн бесплатно txt) 📗
— Наш общий друг, герцог Верденский, — заметила она, — решил, что лучше провести эту ночь в Падуе, чем в Вероне, впрочем, не только он один находит, что пребывание в Вероне не особенно приятно в настоящее время.
— Напрасно вы так думаете, маркиза, — ответил дипломат-епископ, — я уверен, что среди нас герцог был бы в большей безопасности, чем в Падуе. Впрочем, французов трудно заставить верить в это, — прибавил он, как бы оправдываясь.
— Они верят только в собственные доблести: мы, итальянцы, по крайней мере, откровенны, мы сознаем свои недостатки и не скрываем их. Но французы — эгоистичная нация, и мы приносимся в жертву их тщеславию. Я не удивляюсь тому, что наш народ теряет терпение. Разве найдется другая нация, которая терпела бы так долго и покорно подобное ярмо? Вы, к которому так часто прибегает народ в своей нужде, должны все это знать лучше меня. Я прекрасно понимаю опасения, наполняющие вашу душу, хотя вы стараетесь скрыть их от меня.
Говоря это, она внимательно и зорко следила за своим собеседником, но епископ, добродушный, мирный старичок, молившийся каждый день за своих врагов, ответил ей совершенно просто:
— Я не сомневаюсь в своем народе. Все, что он терпит, он претерпевает, покоряясь воле Господней. Мы отдаем кесарю кесарево, но наша родина дорога нам, и ради нее мы жертвуем собою. Если ваш друг герцог испугался жителей Вероны, то он — большой трус, маркиза. Впрочем, вы, вероятно, только пошутили, говоря о нем.
— Нет, я не шучу, ведь вы читали записку, он пишет, чтобы я заперла ворота своего дома и никого бы не выпускала из них, так как он опасается за безопасность тех, кто посетил меня сегодня. Как вы видите, записка написана совсем не в шутливом тоне, и вы можете себе представить, что я испытывала, читая ее.
Она остановилась и прислонилась к мраморной колонне, лицо ее было так же бледно, как этот мрамор, а на душе было тяжело до слез. Почему она рассказала обо всем этому человеку, когда решила сама ничего не говорить никому, она и сама не знала. Но она не могла скрывать в себе эту тайну, она должна была поделиться ею с кем-нибудь, иначе она сломилась бы под тяжестью ее. Епископ смотрел на нее. уверенный, что она все еще шутит, и наконец заговорил нерешительно:
— По-моему, маркиза, — сказал он, — если герцог писал все это серьезно, он с ума сошел, простите меня за откровенность. Если что и случится здесь в городе, то это произойдет, конечно, не в Бернезском дворце и при этом не пострадают беззащитные люди. Я сам отвечаю за это. Ведь недаром я в продолжение пятнадцати лет был священником в церкви св. Афанасия, прежде чем я сделался епископом. И поэтому верьте тому, что я знаю тех, о ком говорю. Я знаю, что они — живые, страстные люди, да иначе они и не были бы итальянцами, но герцог судит о нас по своим соотечественникам. Ведь это — не Париж, и нам не надо убивать ни короля, ни королевы. По-моему, запереть ворота — это значит нанести оскорбление всем вашим гостям. Герцог — трус, и ему действительно надо армию из Падуи, чтобы защитить его.
Он был так уверен в том, что говорил, что даже рассмеялся, и минуту оба стояли молча друг против друга: маркиза — бледная и трепещущая, а епископ — уверенный и спокойный. Хотя она готова была, как утопающий, схватиться за соломину, в душе ее еще не рассеялись все сомнения, она чувствовала, какая ответственность лежит на ней по отношению к тем, кто находился в данную минуту в ее доме, и ужас сковывал ее члены при мысли об опасности, грозившей ей.
— Весьма возможно, что вы и правы, — сказала она, — я готова верить этому, ради нашего же народа, но все же...
— Но, — перебил он ее, — так как нашелся глупец, который сумел нарушить ваш душевный покой, вы говорите... но все же...
— Я повторяю сказанное, представьте себе, что если хотя одно из всего этого сбудется на деле, что тогда?
— По-моему, следует скорее сжечь эту записку, так встревожившую вас, — ответил епископ, поднося письмо к зажженной свече. Бумага вспыхнула, и оба молча смотрели, как она медленно сгорала, как вдруг раздался ружейный выстрел на берегу реки. Беатриса вздрогнула и прислонилась к стене, несмотря на то, что выстрелы в те времена были весьма обычным явлением в Вероне.
Епископ бросил догоревшую записку и подошел к окну, выходившему на реку; яркий свет, падавший из окон дворца, не позволял ничего рассмотреть из того, что происходило вне его, и епископ собирался уже закрыть окно, как вдруг до слуха их ясно долетел шум человеческих голосов, в котором слышались подавленная ярость и бессильная злоба, и сейчас же вслед за тем послышался стук металла о металл, как будто тысячи человек ломились в железные ворота, а затем послышался гул колоколов, показались везде зажженные факелы и началась мрачная трагедия, подобной которой никогда не было и не будет в Италии.
Руки епископа невольно задрожали, когда он запер окно, и, не глядя на Беатрису, он ей подал руку, чтобы проводить ее обратно к гостям.
— Мы должны сказать им все, маркиза, — заметил он, — я, собственно, не знаю, что нам грозит, но во всяком случае мы должны предупредить ваших гостей, что им грозит страшная опасность.
Она не отвечала ему, так как в эту минуту ей пришла в голову мысль, достойная такой храброй и мужественной женщины, как она; она решилась обойтись без помощи епископа и самой сообщить обо всем своим гостям, чтобы быть в состоянии отразить упреки или обвинения, которые они могут предъявить ей, подозревая ее в измене.
Она вошла в залу и попросила епископа заставить всех послушать ее.
Он возвысил голос и крикнул на весь зал:
— Дети мои, маркиза де Сан-Реми желает говорить с вами.
Все столпились вокруг Беатрисы и приготовились слушать ее.
— Дорогие мои друзья, — заговорила маркиза громко, — я должна предупредить вас, что в городе восстание, дворец окружен со всех сторон, я надеюсь на всех вас в эту ужасную для нас ночь. Синьоры, я прошу вас своим мужеством поддержать мою честь и доброе имя. Вы же, дорогие синьорины, поддержите меня своими молитвами. Мы должны выказать себя истинными чадами Италии и Франции. Полковник Дюкло, готовы ли вы принять на себя мою обязанность и сделаться хозяином и распорядителем этого дворца? Синьор Коррер, вы отвечаете за своих друзей, теперь не время тратить попусту слова, я умоляю вас начать действовать. Надо сейчас же закрыть все ворота и защитить дворы. Кто желает принять участие в защите, кто отзовется на мой призыв?
Легко себе представить, как эти слова подействовали на всех присутствующих, собравшихся сюда с целью повеселиться. На минуту в зале воцарилось мертвое молчание, слышно было только бряцание оружия за стенами дворца и дикие крики нападавших. И пока все стояли молча, растерянные и недоумевающие, в зале опять раздался голос, но это был уже мужской голос, говоривший:
— Маркиза, приказание ваше уже исполнено, ворота заперты!
Толпа расступилась, чтобы пропустить вперед говорившего, так, чтобы он мог подойти к Беатрисе.
И таким образом Беатриса и Гастон очутились лицом к лицу, он низко склонил перед ней свою голову и почтительно поцеловал обе протянутые ему руки.
XXX.
Гастон быстро занял место рядом с маркизой и обратился с следующей речью к изумленным гостям:
— Господа, теперь не время разглагольствовать, и поэтому я буду краток. У ворот этого дома собралась огромная толпа, мы должны приложить все усилия, чтобы она не могла ворваться сюда. Я попрошу тех из вас, кому дорога честь наших дам, следовать за мной во двор. Наша хозяйка, маркиза, отведет всех дам наверх. Господа, если нам удастся удержаться в этом доме в продолжение двадцати часов, я могу обещать вам, что Бонапарт придет к нам на выручку. Если никто другой не согласится сообщить ему обо всем случившемся, так я сам как-нибудь к нему проберусь, теперь все зависит от вас самих!
И только. Это была короткая, чисто солдатская речь, но зато на любимую им женщину он обратил взор, полный глубокой преданности и мольбы о прощении. В зале в это время происходили ужасные сцены. Первый испуг миновал: гости стали мало-помалу приходить в себя и соображать, в чем дело, послышались истерические вопли женщин и сердитые возгласы мужчин. Почти повсюду слышалось слово «измена», все французы были уверены, что эта женщина предала их. Дом ее оказался ловушкой, их заманили сюда, как в западню, она сама была на стороне жителей Вероны, в этом не могло быть никакого сомнения. Некоторые даже стали сомневаться в том, что граф искренен, многие дошли до того, что были готовы убить маркизу на месте. Гастон сразу заметил эту новую опасность. Хотя ему и было стыдно за своих соотечественников за их недоверие к Беатрисе, он все же понимал, что они для этого имели некоторое основание, и, действуя под впечатлением минуты, он предложил руку маркизе и повел ее сквозь расступившуюся толпу. Он оказался в эту минуту как бы рожденным для того, чтобы предводительствовать толпою. Он шел не торопясь, обмениваясь несколькими словами то с одним, то с другим из присутствующих, бросая то угрожающие, то ласковые взгляды на толпившихся кругом людей, он прекрасно знал, что одно неосторожное движение с его стороны, и смерть любимой женщины могла бы произойти на его глазах.
