Моби Дик, или Белый Кит - Мелвилл Герман (читать книги бесплатно .txt) 📗

Школы сорокабочечных быков крупнее, чем школы самок. Словно толпа молодых школяров, они полны боевого задора, веселья и озорства, носясь вокруг света с такой безумной, отчаянной скоростью, что ни один рассудительный агент не согласился бы выправить им страховой полис, как не согласился бы он застраховать какого-нибудь буяна из Гарварда или Йэля. Однако это буйство у них недолговечно; достигнув трёх четвертей своих максимальных размеров, они разбредаются каждый сам по себе и рыщут по океанам в поисках подходящей партии, то есть гарема.

Другое различие между мужскими и женскими китовыми школами ещё характернее в отношении обоих полов. Если вам, к примеру, случится подбить одного из сорокабочечных быков – увы, бедняга! – товарищи оставляют его на произвол судьбы. Но попробуйте подбить одну китиху из гарема, и её подруги сразу же заботливо окружат её, порой так упорно и так долго оставаясь подле неё, что сами оказываются жертвой охотника.

Глава LXXXIX. Рыба на лине и ничья рыба

Ссылка в позапрошлой главе на случаи, когда тушу забитого кита оставляют на плаву под флагом, вызывает необходимость в некоторых пояснениях тех законов и правил, которые существуют в китобойном мире и среди которых кит под флагом может рассматриваться как великий символ и цеховой знак.

Нередко случается, когда несколько китобойцев ведут промысел в одном месте, что вельбот с одного судна подобьёт кита, а добьют и остропят его охотники с другого; сюда же косвенно примыкает и целый ряд иных непредвиденных случайностей, так или иначе связанных с этим общим условием. Например, туша кита, пришвартованная после долгой, мучительной погони, в результате сильного шторма оказывается оторванной от корабельного корпуса; отнесённая ветром далеко в сторону, она затем попадается на глаза другому китобойцу, который при полном штиле спокойно подтягивает её к себе, не рискуя ни жизнями, ни гарпунами. Из-за этого между китоловами могли бы возникнуть самые неприятные и жестокие споры, не будь у них на все такие случаи своих писаных или неписаных непреложных и всесильных законов.

Кажется, единственный официальный китобойный кодекс, утверждённый государственным законодательным актом, существовал в Голландии. Он был принят Генеральными Штатами в 1695 году от рождества Христова. Но несмотря на то, что никакая другая нация никогда не имела писаного китобойного кодекса, всё же американские китоловы были в этом деле сами себе и законодатели, и блюстители закона. Они создали свод правил, который по сжатости и выразительности превосходит Пандекты Юстиниана [273] и Устав Китайского Общества Борцов за Невмешательство в Чужие Дела. Да, эти законы можно было бы вычеканить на фартинге королевы Анны или на лезвии гарпуна и носить на верёвочке вокруг шеи – настолько они кратки:

I. Рыба на Лине принадлежит владельцу линя.

II. Ничья Рыба принадлежит тому, кто первый сумеет её выловить.

Но вся загвоздка тут в изумительной краткости этого превосходного кодекса, которая неизбежно требует обширных и громоздких комментариев.

Первое: Что такое Рыба на Лине? Мёртвая или живая рыба считается взятой на линь, если она связана с китобойцем или вельботом, в котором находятся люди или хотя бы один человек, посредством чего угодно – мачты, вёсла, девятидюймового троса, телеграфного провода или же паутинки – безразлично. Равным же образом рыба считается взятой на линь, когда она оставлена под флагом или под иным известным знаком принадлежности, если, конечно, установившая такую веху сторона может доказать свою способность подобрать рыбу, а также проявляет намерение сделать это.

Таковы учёные комментарии, но комментарии самих китоловов состоят подчас из крепких выражений и ещё более крепких тумаков – кулачные комментарии Кока к Литлтону [274]. Разумеется, наиболее честные и благородные китоловы всегда признают возможность существования особых условий, при которых для одной стороны было бы величайшей моральной несправедливостью предъявлять свои права на кита, прежде выслеженного или забитого другой стороной. Но отнюдь не все бывают настолько щепетильны.

Лет пятьдесят тому назад произошёл один любопытный случай: в английском суде было возбуждено дело, по которому истцы утверждали, что после тяжёлой погони за китом в Северных морях, когда они (истцы) наконец загарпунили рыбу, им пришлось под угрозой гибели пожертвовать не только линём, но и самим вельботом, который они вынуждены были покинуть. Спустя какое-то время ответчики (экипаж другого китобойца) натолкнулись на подбитого кита, загарпунили его, забили и, притянув к себе, присвоили себе этого кита прямо на глазах у истцов. Когда же те пытались протестовать, капитан ответчиков щёлкнул пальцами у них перед носом и заверил их, что вместо благодарственной молитвы по поводу своей удачи он ещё удержит за собой их линь, гарпуны и вельбот, который тащился за китом в момент поимки. Вследствие чего истцы требовали теперь возмещения убытков за кита, линь, гарпуны и вельбот.

Ответчиков на процессе защищал мистер Эрскин, судьёй был лорд Элленборо. В ходе защиты остроумный Эрскин, иллюстрируя свои положения, сослался на известное дело о нарушении супружеской верности, когда один джентльмен после многократных и тщетных попыток обуздать злой норов своей супруги оставил её в конце концов одну в жизненном море; однако по прошествии многих лет он раскаялся в этом поступке и вчинил иск о вторичном введении себя в права владения над нею. Эрскин тогда защищал интересы супруги, и он заявил, что хотя этот джентльмен и первым загарпунил его подзащитную и какое-то время держал её на лине, только по причине огромного натяжения её непереносимого норова оставив её в конце концов; но всё-таки он её оставил, и она сделалась Ничьей Рыбой; так что, когда впоследствии другой джентльмен вторично загарпунил её, леди перешла в собственность этого последующего джентльмена вместе со всеми прочими гарпунами, какие бы в ней уже ни торчали.

В настоящем же деле Эрскин ограничился замечанием о том, что примеры с китом и дамой взаимно обратимы и поясняют друг друга.

Выслушав с должным вниманием все эти соображения и возражения, ученейший судья непреложно постановил следующее:

Что касается вельбота, то его он присуждает истцам, поскольку они просто оставили его, чтобы спасти свои жизни; что же касается оспариваемого кита, гарпунов и линя, то они принадлежат ответчикам; кит – потому что в момент поимки он представлял собою Ничью Рыбу, а гарпуны и линь – потому что с той минуты, когда кит вырвался и ушёл с ними, они перешли в его (китовую) собственность; так что всякий, кто впоследствии овладевал рыбой, приобретал права и на них. Рыбой овладели ответчики; ergo, упомянутые предметы принадлежат им.

Простой человек, ознакомившись с этим решением ученейшего судьи, вероятно, стал бы возражать. Но если докопаться до основной породы под пластами этого случая, то два великих принципа, заложенные в двойном китобойном законе, цитированном выше, а теперь применённые и разъяснённые лордом Элленборо в связи с описанным судебным делом, эти сдвоенные законы о Рыбе на Лине и о Ничьей Рыбе окажутся, если поразмыслить как следует, основами общей человеческой юриспруденции; ибо при всей ажурной замысловатости своей скульптуры храм Закона, подобно храму филистимлян, покоится лишь на двух столбах [275].

Разве не у всех на устах изречение: «Собственность – половина закона»? – то есть независимо от того, каким путём данный предмет стал чьей-то собственностью. Но часто собственность – это весь закон, а не половина. Что представляют собой, например, мускулы и души крепостных в России или рабов Республики, как не Рыбу на Лине, собственность, на которую и есть весь закон? Что для алчного домовладельца последняя полушка бедной вдовицы, как не Рыба на Лине? А что представляет собой мраморный дворец вон этого неразоблачённого преступника, повесившего на дверь медную дощечку вместо флага на палке? Разве это не Рыба на Лине? А что такое грабительский процент, который маклер Мардокей получав с несчастного страдальца Банкрота, ссужая тому заём для прокормления семейства; разве этот грабительский процент не Рыба на Лине? А что такое доход в сто тысяч фунтов стерлингов, отрываемый для себя архиепископом Душеспасителем от скудного куска хлеба с сыром у сотен тысяч изнурённых тружеников (каждому из которых уж, конечно, и без Душеспасителя уготовано спасение души); что такое эти кругленькие вселенские сто тысяч, как не Рыба на Лине? Что такое наследственные города и деревни герцога Болвана, как не Рыба на Лине? Что такое бедная Ирландия для грозного гарпунщика Джона Булля, как не Рыба на Лине? Что для апостольского метателя остроги брата Джонатана представляет собою Техас, как не Рыбу на Лине? И во всех этих примерах разве Собственность – не весь закон?