Византия сражается - Муркок Майкл Джон (читать книги онлайн регистрации TXT) 📗
Разносилось великое множество слухов. Мы находились в пятидесяти верстах от линии фронта и не получали точной информации. Меня интересовало лишь то, что касалось непосредственно меня. Я до сих пор не мог получить разрешение на проезд в Одессу. Антонов стал подозрительным, он думал, что большевики играют в счастливые кораблики с Григорьевым. Этот морской термин обозначает переход одной команды на сторону другой. Большевики, официально командовавшие нерегулярными частями, исполняли все приказы Григорьева. Мы отнюдь не были уверены в том, что вождь сможет удержать все, чего добился. Вот почему Антонов хотел ликвидировать Григорьева.
В Херсоне произошло следующее: Григорьев выпустил ультиматум, адресованный гарнизонному командиру. Достойный грек ответил, что его обязанность – защищать город до последнего. Он запер на складе заложников-коммунистов и их семьи. Французские фрегаты из устья реки открыли огонь по казакам Григорьева, мчавшимся на Херсон. Французы использовали зажигательные снаряды. Они подожгли склад. Сотни мужчин, женщин и детей сгорели заживо. Месть Григорьева была ужасна. Французы бежали, но ни один грек не спасся. Их убивали – неважно, сопротивлялись они или сдавались. Григорьев сложил их тела на корабль и отправил судно вниз по течению, к Одессе: первый современный корабль мертвецов. Известие о боевом духе французских войск потрясло немецкий гарнизон в Николаеве.
В Херсоне оказалось немало добычи: танки, орудия, боеприпасы, еда. Город разграбили в истинно казачьем стиле. Григорьев продолжал притворяться, что он служит советской власти. Его люди продавали свою добычу и в нашем лагере, и во всех селениях, где они останавливались: женские платья, костюмы, ботинки, распятия, иконы, картины, деликатесы, антиквариат. Множество буржуев искало убежища в Херсоне. Казаки нашли себе множество жертв.
Николаев сдался вскоре после этого, и Григорьев собрал огромное войско. Тысячи казаков, гайдамаки, партизанские отряды, танки, пехота в бронепоездах – вся эта армия начала наступать на Одессу. Меня переполняла паника. В любой момент что-то могло случиться с моей матерью и Эсме. Я обратился через полевых командиров Антонова за разрешением на поездку в Одессу, но ответа не получил.
До меня дошел новый слух. Один из наших поездов отправлялся на Одесский фронт. Он вез большевиков. Антонов надеялся усилить армию Григорьева и сделать вид, что победа – дело рук большевиков. Я наконец получил назначение на должность политрука, вместе с Бродманном и еще каким-то человеком: я хорошо знал город, мог связаться с большевиками, уже ведущими пропаганду среди французов, местных жителей и белых.
Я разместился в штабном вагоне с дюжиной полупьяных красноармейских офицеров, Бродманном и третьим политруком. Его фамилия была, кажется, Крещенко. Когда поезд тронулся, офицеры сообщили о полученных приказах. Мы не ехали в Одессу. Наше первое задание было другим – войти в контакт с Махно, заручиться его поддержкой и помощью в свержении Григорьева, которому Махно явно не симпатизировал и поддерживал неохотно. Красноармейцы говорили, что французы слабы, раздроблены, запутаны противоречивыми приказами и не понимают, что происходит. Московские большевики могли бы то же самое сказать и о себе. Они не понимали позиции Махно и Григорьева. Их отвращение к нерегулярным войскам было очевидным – оба раньше служили в царской армии. Я сочувствовал большевикам, но мне приходилось выживать среди презренного сброда. Я по, крайней мере, знал, как разгорались страсти. Даже красные казаки полагали, что русские шовинисты не были настоящими коммунистами. Казаки, как они утверждали, были коммунистами по происхождению и опыту. Единственное, что понимал Троцкий: украинские партизаны не подчиняются дисциплине. Ему было достаточно легко смириться с остатками царской армии; но воинов-крестьян он не переносил и уничтожил бы их всех, как только они сделали бы свою работу. Сталин довел дело до конца. Каждый успех большевиков вел к возрождению царских порядков.
Скажите мне, кого реабилитировали? Скажите мне, кто несет ответственность за панисламизм? Теперь у нас нет больше казаков.
Призраки этих убитых греков носятся над туманными водами Днепра; они взлетают и опускаются на кровавые волны Черного моря. Их души сгинули без следа. Греция, колыбель цивилизации, твои дети опозорили твое имя! И если бы Кассандра оказалась там, если бы она увидела и предостерегла их, – разве они послушали бы? Добрый не слушает; невинный не слушает; слушает только злой. Лица греков разбиты ударами винтовочных прикладов. Одежда сорвана с их тел. Они свалены, как протухшее мясо, в лодки и отправлены вниз по течению великой русской реки к нашему собственному морю. Как, должно быть, потешались турки, когда узнали о том, какие зверства мы творим друг с другом. Благородных греков предали и французы, и русские. И мы еще говорим о демократии… Мы до сих пор используем их язык, религию, культуру, логику, и мы позволяем им гнить. Мы бросили их на растерзание неверным. Греция – наш общий источник, но мы не замечаем этого. Наш образец, наш идеал. Туристы причитают над останками Греции; извращенцы искоса смотрят на голые статуи и осмеивают учение Платона; а греки позорят себя кебабом, рециной и глупыми танцами. В Афинах греки продаются всем подряд, губят свою честь, но можно ли их винить? Греция, мать мира, подверглась поруганию от собственных сыновей. И что, она становится циничной, накрашенной шлюхой?
Одиссей! Мы построили город, назвали его твоим именем – и осквернили его. Мы заполнили его отбросами, уничтожили твоих отважных соплеменников, превратили святые места в конюшни. Мы изнасиловали жриц твоих храмов, содрали золотые росписи и разбили статуи. Но Греция восстанет, как восстанет и Христос; облагороженная жертвой, в страдании обретшая силу. Они бьют меня своими розгами. И Бог нисходит ко мне. Стамбул? Какое никчемное имя – разве оно подходит для города Константина Великого, принесшего в Рим светоч веры? Византия! Есть имена, звучащие как песни. Но Стамбул! Это имя выкрикивают с мерзких башен, возведенных жалкими, жадными, жестокими турками; это имя связано с джихадом, с местью людям Агнца.
Айя-София… И всем векам – пример Юстиниана… [145] Тысячу лет она хранила Восток. Даже турки не смогли одолеть ее. Под всеми новыми покровами, под надоевшими иллюзиями коммунизма – она по-прежнему жива в сиянии икон; здесь Божья Мать и Сын Божий; и здесь старик – Сталин, пускающий слюни в предсмертной агонии. Сын Божий не погиб. Его день еще не настал. Византия и Рим объединятся против татар, негров, евреев, тевтонцев. Пусть турки славят своих Сулейманов и Гарунов, своих предателей Лоуренсов. Их нефть вытечет в море, и мир погибнет. Бойтесь Африки. Но никто не слушает пророчеств. Люди – дураки. Люди – простаки. Они называют меня расистом. Я не расист. Раса – ничто. Я боюсь не расы, а религии. Религии, основанной на ненависти и зависти. Вот Карфаген, с его темными и древними глазами, его красными губами, его иссиня-черной бородой; и он жаждет мести. Византия восстанет. Барабаны умолкнут. Гонги не отзовутся эхом. Снег будет нашим, и наши реки потекут, покрываясь серебром. Мы защитили Европу. Мы построили византийскую колонию на руинах Карфагена, но она была обречена; ибо католики посвятили те руины проклятым богам и призвали зло, которое существует и поныне. Я был там. По крайней мере, в Тунисе. Нам следует подготовиться. Храбрые, свободные казаки и византийская вера. Неужто их ждет такой же конец, как у Греции? Наши казаки начнут танцевать и петь на унылых сценах, украшенных красными флагами, а наши священники – продавать грязные фотографии на ленинградских улицах? Где наш мир? Где Агнец Божий? Они схватили Краснова и повесили его на дереве. Они сплели заговор, чтобы погубить Григорьева. Они перебили командиров Махно. Они довели до самоубийства многих других. И вы хотите мне сказать, что их не стоит бояться? Вы думаете, что таков Божий замысел? Как это может быть? Бог перешел на сторону врагов? Как могут турки исполнить Его волю? Разве нас не достаточно испытывали? Мы страдали две тысячи лет. В чем наша вина? Карфаген был разрушен. Мы виновны? В чем?
