Инженю - Дюма Александр (книги полностью бесплатно .TXT) 📗
Нас удивила бы сдержанность Ретифа, если бы его не вынуждала молчать мысль о том, что Оже несколько злоупотребил правами супруга. Ретиф твердо решил сделать зятю отеческое внушение, как только его увидит.
Оже вернулся домой, как нам известно, в семь часов вечера; его отсутствие днем представлялось Ретифу результатом маленькой утренней ссоры; но бог брака, думал Ретиф, примиряет не хуже бога любви.
Оба божества, как бы они ни враждовали друг с другом, прибегают к одному и тому же средству; это средство уникальное, но верное.
Романист рассчитывал на наступление ночи, которая примирит супругов.
Оставшись наедине с Оже, Ретиф обратил внимание на понурую, покаянную и обеспокоенную физиономию зятя; по мнению романиста, Оже должен был бы предстать перед ним с жалобами на устах, горечью в сердце и поползновениями показать, кто в доме хозяин, на что французский закон давал ему право, если только супруг не совершил в отношении Инженю ошибок, которые, как ему было известно, простить трудно, а потому и не просил прощения.
Одним словом, Ретиф ожидал, что Оже набросится на него с упреками, но он, простак, не знал, какой тайной объясняется беспомощность Оже.
— И где же ты, бродяга, пропадал? — со смехом обратился к нему Ретиф. — Значит, вы блуждали вдали от супружеского крова?
— Вдали от супружеского крова? — громко повторил Оже. — Да, я занимался покупками, которые поручил мне сделать господин Ревельон.
«Неужели Инженю действительно ничего не сказала отцу? — подумал он. — Этого быть не может!» И он со страхом ждал новых расспросов Ретифа.
— Ну, ладно, признавайтесь во всем! Расскажите о ваших горестях и исповедуйтесь в ваших грехах, — настаивал старик.
«Если он все знает, то относится ко всему не так уж плохо, — размышлял негодяй. — Кстати, это возможно: эти памфлетисты, что беспрерывно проповедуют мораль, по сути, самые испорченные люди на земле!»
И Оже подошел к тестю, готовый расплыться в той подлой и гнусной улыбочке, которую он усвоил среди самой жалкой челяди графа д'Артуа.
— Итак, зять мой, вы уже пережили семейную ссору? — спросил Ретиф, задавая более откровенный вопрос.
— Как вам сказать…
— Не смущайтесь… Наверное, вы, несчастный, вспугнули граций!
«Ага! Он ничего не знает!» — подумал Оже.
Он радовался этому, но вместе с тем и огорчался. Подлец был вполне доволен, поняв, что его гнусности остались нераскрыты; но ему по-прежнему грозило разоблачение, и он хотел, чтобы эта чаша уже была бы испита им до дна. «Может, мне самому во всем признаться! — размышлял он. — Рассказать эту историю на свой лад!» Однако он задумался. «Нет, — решил Оже. — Раз уж Инженю промолчала, то она и будет молчать. Инженю не выдаст моего графа д'Артуа, чтобы я не выдал ее пажа: тем самым мы пойдем на взаимные уступки. Ну, что ж, отлично, попробуем заключить мир с девицей на этих условиях». И Оже, позволив отцу Инженю побранить его за неистовые порывы в любви, вспугнувшие граций, покорно выслушав все те цветы риторики и синонимики, все аллегории и аллюзии, которыми Ретиф соизволил разукрасить эту злосчастную брачную ночь, потупил голову и прошел к жене.
Инженю его ждала: она видела, как Оже входил в дом.
Оже сразу взял правильный тон; Инженю ответила ему гордым молчанием.
— Простите меня, — упав на колени, взмолился он. — Я не виноват. Неужели вы можете ненавидеть меня за то, что я уступил угрозам? Воспитанный в страхе перед сильными мира сего, я решил, что мы все пропадем, если один из самых могущественных вельмож королевства обратит на нас свой гнев; господин граф д'Артуа приказал мне действовать так, как я поступил; он грозил мне великим множеством наказаний, намеревался упрятать меня в Бастилию, казнить и заточить в тюрьму вас и вашего отца! Он оставил мне выбор между нашей нищенской жизнью или богатством на свободе.
Инженю поджала губы в гримасе глубочайшего презрения.
Это было ее единственным ответом.
— Не держите на меня зла, — продолжал Оже, — ведь вас спас Бог! Я думал прийти сюда и убить подлеца-принца в ваших объятиях; но я не спас бы вашу честь и погубил бы вашу жизнь, мою, погубил бы всех, кто вам дорог. За это убийство меня приговорили бы к смертной казни, позор и эшафот погубили бы всех нас. Поймите меня, Инженю: по моим расчетам, подсказанным страхом, я признаю это, вы не должны были бы знать о преступлении, которое бы вас обесчестило; принц исчез бы, не узнанный вами; на другой день вы стали бы принадлежать мне, так что прошлое больше не огорчало бы вашу память…
— Замолчите! — вскричала она, трепеща от гнева. — Довольно! Вы мне противны! Вы думаете, что смягчите ваше преступление, ссылаясь в свое оправдание на страх?
— Но, по-моему…
— О, повторяю, молчите!
— Инженю!
— Значит, я вышла замуж за подлеца! Значит, перед Богом я взяла мужа, который, вместо того чтобы защищать меня, рискуя жизнью, как заповедует поступать мужьям Священное Писание, предает и бесчестит меня, спасая собственную шкуру! Вы подлец, и вы еще просите меня простить вас? Да, я выгоняю вас потому, что вы подлец! Именно потому, что вы подлец, я не прощаю вас и не прощу никогда!
Оже продолжал стоять на коленях.
Он, правда, поднял голову и молитвенно сложил на груди руки.
Но презрение Инженю к этому человеку, казалось, стало еще сильнее, если такое вообще было возможно.
— Встаньте, если хотите, — сказала она, — или упивайтесь вашим бесчестием, если вам так нравится: меня это не волнует.
— Но дайте мне хотя бы надежду!
— Надежду на что?
— На прощение.
— Никогда!
— В конце концов, как мы будем жить?
— Так, как жили до свадьбы.
— Отдельно?
— Абсолютно.
— Но что скажут люди?
— Мне это совершенно безразлично!
— Они станут подозревать…
— Я расскажу все.
— Инженю, вы хотите меня погубить?
— Да, если только вы приблизитесь ко мне.
— Короче, чего вы хотите?
— Жить раздельно!
— А ваш отец?
— Я добиваюсь от моего отца всего, чего хочу; я объясню отцу, что вы внушаете мне непреодолимое отвращение и не солгу, ибо это чистая правда.
— А я скажу ему, что вы завели любовника!
— Вполне может быть, что вы не ошибетесь.
— Я ваш муж и убью вашего любовника!
— А я постараюсь устроить так, чтобы он убил вас. Оже вздрогнул и испуганно отпрянул, видя глаза Инженю, в которых пылал огонь гнева и добродетели.
«Она на это способна», — подумал он.
— Значит, вы мне угрожаете убить или заказать убийство господина Кристиана?
— Он ваш любовник, так ведь?
— Не ваше дело… Вы угрожали, да или нет? Будьте мужественным хоть раз в жизни!
— Я не угрожаю — я прошу пощады!
— Встаньте; вы не стоите даже того, чтобы я на вас сердилась.
— Что я буду здесь делать?
— Все, что захотите.
— Где питаться?
— Будете столоваться вместе с нами.
— Где жить?
— Наверху, в мансардах прислуги, есть свободная комната; ее и займете.
— Но это невозможно!
— Если она вам не подходит, отправляйтесь в другое место.
— Я останусь здесь, у вас, ибо это мое право!
— Попробуйте! Я постучу в стену и позову отца. Оже заскрежетал зубами. Но Инженю, совершенно невозмутимая, продолжала:
— Вы расстались со мной навсегда. Не пытайтесь застать меня врасплох, чем-то опоить, не пытайтесь прибегнуть к какому-либо из ваших гнусных средств, ведь после любого сна бывает пробуждение, и я, очнувшись, прикончу вас как собаку.
— Как вы простодушны! — заметил Оже, злобно ухмыляясь.
— Не правда ли? Да, я простодушна и правдива, и вы сами в этом убедитесь.
— Значит, вы меня выгоняете?
— Вовсе нет; по закону на вашей стороне все права; жить здесь, под моей крышей, тоже ваше право.
— Я не согласен.
— Как вам угодно.
— Позднее я подумаю.
— Я тоже, но решения своего не изменю.
— Прощайте, сударыня.
— Прощайте, сударь.
Вот почему Оже вышел из дома, когда Кристиан увидел его из угла, где прятался; вот как обстояли дела, когда Кристиан отправился в Королевский сад, где Инженю назначила ему свидание.
