Перстень Борджа - Нефф Владимир (первая книга .txt) 📗
Это не подлежало и не могло подлежать никакому обсуждению.
В события, которые мы наблюдаем и исследуем, тем временем вмешался, чтоб своим вмешательством основательно потрясти их железную логику, еще один обеспокоенный, фатально неотвратимый участник.
После свершения казни Петра Куканя отец Жозеф, не предполагавший, что она оказалась фиктивной, до поздней ночи читал молитвы и долго еще пел псалмы перед тем, как заснуть, но, проснувшись рано утром, после краткого сна обнаружил, что Петр Кукань — жив и здоров, а, напротив, кардинал Гамбарини уже навсегда окоченел. Тотчас — опять в том воинском, по-солдатски строгом смысле слова — отец Жозеф отправил из Парижа второго срочного курьера с заданием догнать и задержать первого, везшего послание с ложным известием о смерти Петра из Кукани, а если ему это не удастся, то в Стамбуле вручить французскому посланнику еще одно письмо, в котором отец Жозеф со всевозможными учтивыми извинениями решительно опровергал содержание своего первого письма.
У официальных историографов мы ни слова не найдем об аудиенции, данной юным королем Людовиком Тринадцатым Петру Куканю из Кукани, но поскольку один из придворных, подслушивавший за дверью, все тщательно записал в карманный блокнотик, то мы постараемся восстановить ход беседы верно и дословно. Аудиенция состоялась в пятом часу пополудни тотчас после визита делегатов от французского парламента, пришедших поздравить короля с одержанной победой. Встреча состоялась в так называемом королевском алькове, небольших покоях, встроенных в огромную и полную зеркал залу, где король и молодой герой Петр из Кукани были совершенно одни; отсюда та неформальность и — скажем прямо — детская наивность, прозвучавшая в королевских высказываниях.
Преодолев явное смущение, понятное и извинительное по недостатку опыта аудиенций, юный правитель, с боязливым почтением разглядывая перевязку, которую фельдшер Бастилии наложил на обожженную руку героя, задал вопрос:
— Господин де Кукан, вам очень было больно, когда вы засунули руку в этот противень?
И Петр, приспосабливаясь к тону короля, ответил:
— Очень и очень, Сир, но все-таки не так, чтоб невозможно было выдержать.
— Выдержать это невозможно, — ответил король. — Я дома попробовал.
— Правда, Ваше Величество? И как Вы попробовали?
— Я подержал ладонь над пламенем свечи, — ответил король. — Но тут же отдернул, так что даже волдырь не вскочил. У вас вскочили волдыри, господин де Кукан?
Петр подтвердил.
Король поколебался, а потом, залившись румянцем, выпалил:
— Господин де Кукан, я ужасно восторгаюсь вами.
— Право, не знаю, каким образом я удостоился такой чести, Ваше Величество, — ответил Петр.
— Преклоняюсь, и все, — упрямо повторил молоденький король. — Господин де Кукан, у меня теперь возникает нужда в помощниках и советниках. Разумеется, не таких, какие были у моей матери.
— Разумеется, Ваше Величество.
— Я хотел бы, чтобы вы стали моим первым советником, господин де Кукан.
— Бесконечно признателен Вам, — сказал Петр, — за почет и доверие, которое Вы мне оказываете, и тем горше удручен, что не могу исполнить желание Вашего Величества, поскольку, как Вашему Величеству наверняка известно, я — первый советник турецкого султана.
— А вы не возвращайтесь к турецкому султану и оставайтесь у меня, — сказал король.
— У меня в Стамбуле жена, Сир.
— Так привозите ее в Париж. Она турчанка?
— Да, турчанка, Сир.
— И красивая?
— Очень красивая.
— А как ее зовут?
— Ее зовут Лейла, что означает «очень долгая и темная ночь».
— Une nuit tres longue et sombre, — мечтательно повторил молоденький король. — Великолепное имя! Прекрасная турчанка с роскошным экзотическим именем при французском дворе, это потрясающе! Вашу жену здесь ждет невиданный успех.
— Я не могу ее привезти, — сказал Петр. — Я дал слово Его Величеству султану, что не оставлю его.
— Тогда задержитесь здесь, со мной, до тех пор, пока все не наладится, — сказал король.
— Не могу. Сир, не могу, — повторил Петр. — Я обещал Его Величеству султану, что как только завершу свою миссию и отомщу Гамбарини, тут же отправлюсь в обратный путь.
И тут молоденький король Людовик Тринадцатый произнес нечто по-королевски великолепное.
— Как жаль! — сказал он. — Я не могу вас подкупить, потому что вы честный. А если бы вы были нечестный, это не были бы вы. Как бессильны короли!
И случилось так, что первым советником молоденького короля Людовика Тринадцатого стал некий безвестный мелкопоместный дворянин, лишенный размаха и таланта, который тем не менее нравился королю своим искусством в соколиной охоте; он оставался советником четыре года, пока руководство государственными делами во Франции не взяли на себя, как всем известно, два кардинала: де Ришелье, который в нашем повествовании еще только епископ, и отец Жозеф, его правая рука, прозванный впоследствии Серым кардиналом.
Как уже сказано, Петр отбыл из Парижа утром следующего дня, и одновременно с ним отправились в дальнейший путь первый курьер отца Жозефа, который переночевал в городе Жуаньи на Ионне в гостинице «У пращи Давида», равно как и второй курьер, переспавший у «Образа святой Екатерины» в городе Сане, тоже на Ионне. Если мы посмотрим на карту, то убедимся, что преимущество обоих курьеров перед Петром, который только что проехал через Сент-Антуанские ворота у Бастилии, было хоть и значительно, но, принимая во внимание долгий путь до Марселя, который им предстояло одолеть, не так уж и велико, чтобы Петр не смог играючи их обогнать. Однако стояла прекрасная погода, у Петра с собой снова был поясок, набитый золотыми монетами, и он не знал и не видел особых причин торопиться. Его тоска по темноокой и черноволосой Лейле, — как и боль, которую доставляла обожженная рука, — была, естественно, очень и очень сильной, но все же и не столь мучительной, чтобы этого нельзя было выдержать, поэтому ехал он весело и беспечно, наслаждаясь прекрасным весенним пейзажем, словно несколько лет назад, когда он странствовал по Италии с бравым капитаном д'Оберэ, и, так же как и тогда, заказывая по дороге свои излюбленные paupiettes с начинкой из шампиньонов и запивая их красным вином. Повсюду царили мир и покой, люди постепенно, с изрядным запозданием, осознавали, что в Париже снова случилась какая-то заварушка, и спокойно продолжали свою работу.
