Кио ку мицу! Совершенно секретно — при опасности сжечь! - Корольков Юрий Михайлович (книги онлайн полностью TXT) 📗

Вот впереди блеснули японские монопланы. Ведущий подал сигнал атаки. На этот раз силы были примерно равные — на три десятка японских истребителей «И-96» столько же советских машин…

Время остановилось. Вадим всегда испытывал это ощущение в воздушных боях. Только бешеная скорость и мгновенная реакция. Лишь после боя он восстанавливал в памяти детали схватки. Вадим сверху атаковал тупорылый японский истребитель. Струя трассирующих пуль прошла стороной — японец успел отвернуть. Вадим проскочил и вновь стал набирать высоту. В это мгновение справа на него свалился другой японец. Кто-то прикрыл товарища своим огнем, и японская машина, охваченная пламенем, пошла к земле. Летчик успел выброситься, темным комочком полетел вниз. Горящая машина обогнала его, и он раскрыл парашют…

Теперь воздушная схватка рассыпалась на мелкие очаги. Не выдержав атаки, японцы начали выходить из боя. Последнее, что Вадим запомнил в этом бою, — машина Антона, атакующая японский «И-96», который, в свою очередь, бил сзади по истребителю Тай Юаня — китайского летчика из их летной группы. Антон почему-то стрелял из одного пулемета.

Бой был скоротечный, и летчики, отбив нападение японцев, в одиночку возвращались на аэродром. Вадим приземлился одним из первых. Обошел самолет, пощупал пальцем пробоины — японец все же успел врезать ему в фюзеляж пулеметную очередь. Насчитал семнадцать пробоин. Трос руля поворота едва держался на нескольких стальных жилках.

Тем временем, как выяснилось, Антон все еще продолжал бой. Он снова атаковал японскую машину, нажал гашетку, дал очередь. Работал только один пулемет. Японец принял бой. Антон снова набрал высоту, ударил в лоб на встречных курсах. Нервы японского летчика не выдержали, он нырнул вниз и стал уходить. По тому, как вел бой его противник, Антон почувствовал, что летчик неопытен. Он начал его преследовать, перешел в пике и снова дал очередь. Японец хитрил, делал ложные фигуры, отказавшись от намерения продолжать бой. Антон наседал, гнался за врагом, но никак не мог взять его в перекрестие прицела. И вдруг, когда он с близкой дистанции собирался завершающей очередью окончить бой, Антон ощутил, что и второй, левый пулемет его не работает — вышли патроны.

Японский летчик, видимо, был деморализован и отказался от сопротивления. Он метался из стороны в сторону, пытаясь спастись бегством. Он не мог понять, почему этот опытный ас все время держит его на прицеле и не стреляет. Высота была небольшая; опасаясь врезаться в землю, японец пошел по прямой. Антона охватила ярость — растерянный враг уходил, а он, безоружный, не мог поразить, загнать в землю противника… Он почти вплотную подвел машину к японскому моноплану, пошел рядом, увидел номер на фюзеляже — 423, непонятные красные иероглифы, увидел испуганное, пепельно-бледное лицо японца и погрозил ему кулаком, выругался, не слыша собственных слов в реве мотора. А японец, растерянно взглянув на Антона, развел руками, словно спрашивая: «Ну, что я должен делать? Приказывай!»

Якубенко указал рукой назад к своему аэродрому. Японец понял, развернул самолет, и Антон шел сзади, чуть справа, чтобы видеть летчика. Он гнал его к своему аэродрому, ликовал — сейчас приведет живого самурая… Японец временами оглядывался назад, и Антон жестом указывал ему направление полета.

Оставалось всего несколько минут лететь до аэродрома, Антон уже видел аэродромные постройки, капониры, как землянки, выстроившиеся вдоль летного поля. Он приказал японцу взять левее, заходить на посадку. Но летчик, как бы передумав сдаваться в плен, а может быть, поняв, что советский пилот безоружен, резко бросил машину в сторону, развернул ее на сто восемьдесят градусов и, перескочив через самолет Якубенко, полетел назад.

Это была величайшая наглость самурая! Антон тут же развернулся и очутился под ним. Над своей головой он видел брюхо японского истребителя с убранными шасси. Пилот не мог видеть машины Антона и, решив, что советский летчик его потерял, спокойно полетел на северо-восток, к линии фронта. Антон снова пришел в неистовую ярость. Поступок японца он считал почти вероломством, которое нельзя оставлять безнаказанным. Попробовал пулеметы, — конечно, они не работали. Тогда он решился на последнее, что могло уничтожить врага.

Отстегнув ремни, чтобы легче, быстрее можно было выброситься из самолета, и открыв фонарь, Антон слегка потянул на себя ручку. Напряжение достигло предела, летчик слился с машиной, она стала частью его мускулов, нервов. Прозрачный диск пропеллера приближался к самолету врага. Антон увеличил скорость и рубанул лезвием диска по левой плоскости…

Мотор взвыл, словно от дикой боли, машину тряхнуло, но Якубенко сумел ее выровнять. Мелькнуло искаженное страхом лицо японского летчика, и в следующие секунды его машина с работающим мотором врезалась в землю. Клубы огня, дыма взметнулись к небу.

Антон приготовился прыгать, но почувствовал, что машина еще держится в воздухе, подчиняется управлению. Он сбросил газ и на малых оборотах дотянул до аэродрома. Винт был погнут, лопнула рама, но самолет все же удалось сохранить.

На аэродроме недоумевали — почему два самолета, уже шедшие на посадку, вдруг развернулись и полетели назад. Потом у горизонта взметнулся столб дыма, а вскоре, на изуродованном самолете, прилетел Антон Якубенко.

Утром кто-то заметил:

— Что-то у тебя, Антон, виски посветлели…

Говорившему возразили:

— В такой переплет попадешь, не то что виски — вся голова побелеет, если на плечах удержится.

Позже Антон рассказал:

— Лечу под самураем, а зубы сами скрипят, больно уж зло на него взяло. Что, думаю, делать! Семена вспомнил — мы с ним, когда летели в Китай, спорили: выдержит наш самолет таран или не выдержит, если таранить. Он уверял — выдержит, а я сомневался. Думаю, дай попробую! Семен прав оказался…

Мертвый летчик подсказывал живому…

Таран Антона Якубенко был первым тараном, совершенным советским летчиком. Летчики других стран не осмеливались идти на такое, разве только японские камикадзе — смертники, но это было позже, и камикадзе заведомо шли на смерть во имя божественного императора. Но летчики-добровольцы, выросшие на Смоленщине, Украине, под Рязанью, получившие китайские имена, надолго ставшие неизвестными и безымянными, шли на смертный риск во имя жизни, во имя долга.

Каждый русский парень придумывал себе китайское имя.

Кто— то в шутку назвал себя на китайский лад Ван Ю-шин, переиначив исконную русскую фамилию Ванюшин. Так и пошло с тех пор, русские летчики шутливо называли себя в Китае ван ю-шинами. И еще -летучими голландцами, потому что часто приходилось менять аэродромы, располагались то там, то здесь, стараясь вводить в заблуждение японцев, создавать видимость, что авиационных частей в гоминдановской армии значительно больше, чем их было на самом деле.

— Дадут нам жизни после этой свалки, — повторил Антон.

Вадим сидел в шезлонге, прислушиваясь к разговору и не принимая в нем участия.

И, будто в подтверждение слов Якубенко, на аэродроме тут же поднялась суматоха. Кули, работавшие на летном поле, побросав коромысла и корзины, бросились к укрытию позади капониров.

— Тим-бо!… Тим-бо! [12] — кричали они, покидая летное поле.

Летчики вскочили с шезлонгов, подхватили парашюты и, пристегивая их на ходу, побежали к машинам.

Но на этот раз тревога оказалась ложной. Рабочие приняли свои самолеты за японские. Приземлилось звено, ходившее в разведку.

Вернулись назад под тень цветущих деревьев. Опять заговорили о недавнем бое. Спорили, уточняли, помогая жестами, — какой летчик станет говорить о воздушном бое, держа руки в кармане!

— Вот гляди: они летят строем, — рука рассказчика плавно идет над землей, — а Григорий на них справа спикировал, строй и рассыпался. Я тоже с разворота в пике, прикрываю Григория… — Рука, изображающая истребитель, закладывает глубокий вираж и резко падает на другую — на японский бомбардировщик.